– Теперь остается одно – ждать исхода похода князя Семена Ивановича, – сказал воевода.

После обеда Борис Прозоровский пригласил Александра в свою комнату, где они долго говорили и под конец сошлись и подружились.

К вечеру Александр ушел на свою квартиру.

«А хороша она, право, хороша, какое любящее у нее сердце! – думал он. – Нет, нет, лучше прежнего! Быть может, она думает, что я по-прежнему буду ухаживать за ней? Нет, ошиблась: я не тот, кем был три года тому назад. Завтра же я докажу ей, что и я стал холоден к ней и забыл прежнее, докажу, что и с моей стороны все кончено».

Так рассуждал Александр, а сердце его говорило другое.

«Не обманывай себя, – шептало оно, – ты не можешь забыть, ты любишь по-прежнему».

На другой день Александр, зайдя в собор к обедне, увидел там Анжелику. Она стояла рядом с панной Ружинской. Князь Борис Прозоровский был также в соборе. Самого воеводы не было в церкви, почему Борис стоял не на воеводском месте, а среди народа, недалеко от Анжелики. Александр встал около него.

– Какая красавица панна Ивницкая, – шепнул Борис Александру.

– Да, недурна, – как можно спокойнее постарался ответить Александр, но в то же время почувствовал, что какой-то внутренний жар охватил его. «Уж ты, князек, не влюбился ли в нее?» – подумал он.

Обедня окончилась.

Александр и Борис подошли к Анжелике. Она поздоровалась с ними и живо заговорила, к величайшему неудовольствию и соблазну бывших в церкви русских боярынь и боярышень, впрочем давно решивших, что эта польская пани пропащая.

– Князь, придешь к нам сегодня? – спросила она Прозоровского, когда вышла в ограду.

– Но пана нет дома, – тихо проговорил Борис.

– Так я дома, зайдешь?

– Зайду, – отвечал Борис.

– А вы должны непременно прийти, потому слово дали, – сказала она Александру, – оттого я и не приглашаю вас, зная, что вы сдержите слово, – прибавила она, блеснув глазами, и проворно впрыгнула в свою повозку, где уже сидела пани Ружинская.

– Вот бы хорошая невеста, – сказал Борис.

– Что ж, сватай ее, Борис Иванович, – предложил Александр.

– Разве моя воля, у меня родители есть, – отвечал смиренно Борис. – А она пошла бы за меня, ей-богу, пошла бы! Ведь я князь и богат, – говорил Борис.

Жгучая струйка вновь пробежала по сердцу Александра. Он, не отдавая себе отчета, поторопился проститься с князем и пошел прямо к Анжелике. Там сидела Ружинская. Анжелика встретила его очень любезно.

– Что, исполнил свое слово? – сказала она.

– Ах, пани, – обратилась она к Ружинской, – ты знаешь, ведь пан Артамонов обещал спасти меня от казаков.

– А меня обещал спасти пан Виовский, – отвечала с улыбкой Ружинская.

– Так теперь у нас у обеих есть кавалеры, нам не скучно будет бежать от казаков, – смеялась Анжелика.

Ружинская скоро ушла домой, пригласив Анжелику и Александра к себе. Александр также стал собираться.

– Не уходи, – говорила Анжелика, – мы пойдем вместе к пани Ружинской; не уходи, мне скучно. – И Анжелика взяла за руку Александра.

Александр вспомнил свое вчерашнее решение.

– Без меня, что ли, скучно? – спросил он с улыбкой.

– Да, без тебя. Что ты какой угрюмый сегодня?

– Не верю, пани. Если бы тебе было скучно без меня, ты не прогнала бы меня тогда и не отказала бы, не заставила бы меня страдать три года, – залпом выговорил Александр.

– Ах, какой ты злой, Александр Сергеевич! То было давно, на Украине. Там мы были властителями, а теперь мы в Астрахани изгнанниками, – отвечала Анжелика скромно.

– Ну а что ты ответишь, если я скажу, что люблю тебя по-прежнему? – выдохнул Александр, схватив за руку Анжелику и пристально глядя ей в глаза. Лицо его горело, грудь тяжело вздымалась. Он забыл свое вчерашнее решение, забыл все. Очи, одни черные очи видел перед собой и за них отдал бы все на свете.

– Теперь… я подумаю и, может быть, скажу «да», – отвечала Анжелика, склонив голову.

– Что же думать-то, говори скорее, решай мою судьбу!

– Погоди, Александр Сергеевич, погоди, вот вернутся наши из Царицына, тогда поговорим, а теперь не будем говорить об этом. Теперь время не то, мне нужно думать не о своем сча-стье, а молиться за отца.

– Но ты даешь слово, да?

– Я не отказываю тебе, я только говорю – подумаю…

Вечер провели у Ружинской. Все старались быть веселыми, хоть на минуту позабыться, но веселье не шло к их задумчивым печальным лицам.

Александр почти каждый день ходил к Анжелике. Они часто виделись и у Ружинской.

Раз, спустя четыре дня после отправки стругов, они сидели у Ружинской.

– Где-то теперь наши? – сказала, вздохнув, Анжелика.

– По расчету, они должны быть под Черным Яром, – отвечал Александр.

Он угадал. В это время струги князя Львова были приблизительно в этом месте.

Тихо плыли они. Паруса и весла с трудом подвигали их вверх по течению. В казенке главного струга, убранной богато, за столом сидели начальники рати: князь Львов, Ружинский и пан Ивницкий. Они только что отобедали.

– Неужели воры решатся биться с нами? – говорил князь Львов.

– Не знаю, мой пан, но теперь бежать им, как прошлый раз – некуда, – отвечал ему Ружинский.

– Во всяком случае, нужно быть готовым к битве каждый час, – подчеркнул Ивницкий.

– Мы всегда готовы, пан, – сказал самоуверенно Львов.

– Я иду на свой струг, боярин, какой же будет от тебя приказ? – проговорил Ружинский, вставая.

– Не думаю, чтобы сегодня пришлось драться – до Царицына далеко; но если, сверх чаяния, начнется битва, зараз ударим всеми силами на воров, – отвечал Львов.

Ружинский поклонился и вышел. Он взял лодку и отправился на свой струг. Капитан Рудольф встретил его с озабоченным лицом.

– Плохо, пан, – сказал молодой человек, – наши стрельцы замышляют измену.

– А как ты знаешь, капитан? – удивился Ружинский.

– Вскоре после твоего ухода я пошел по стругу и услыхал разговор двух стрельцов. Один из них говорил другому, что как только увидят воровскую шайку, то бросятся и перевяжут начальных людей.

– Что ж другой-то стрелец, возражал, что ли, или тоже согласен был? – спросил Ружинский.

– Нет, не возражал, а только сомневался, все ли ратники согласны, а первый уверял его, что все, – отвечал Рудольф.

– Что ж ты с ними сделал? – спросил подполковник.

– Взял обоих под стражу, но что ж из этого? Я боюсь общей измены, – отвечал капитан.

Полковник задумался.

– Нужно будет доложить князю, – сказал он и тотчас отправился обратно на струг князя Львова.

– Князь изволит почивать, – сказал холоп князя, Никитка, загораживая двери.

– Дело не терпит отлагательства, – отвечал Ружинский и вошел в казенку.

– А я было заснул после обеда-то, – сказал князь недовольным тоном, лениво потягиваясь и потирая глаза.

Ружинский передал ему свои опасения.

– Но казаки еще далеко, должно быть, – сказал Львов и крикнул кормчего.

– Далеко ли мы от Черного Яра? – спросил он.

– Недалече, боярин, – отвечал кормчий.

Вошел Ивницкий.

– Дело скверно, – сказал он, – я открыл, что стрельцы готовятся к измене.

– Что такое? – переспросил князь.

– Мне передал один ратник, – начал было пан, но сильный крик на верху струга не дал окончить ему свои речи.

– Казачьи струги показались в виду! – вбегая, кричал капитан Шак.

Все бросились наверх.

– Здравствуй, батюшка Степан Тимофеевич, – кричали собравшиеся на носу струга стрельцы.

– Готовьтесь к битве! – крикнул князь.

– Как бы не так, – отвечали стрельцы, не трогаясь с места, но повернувшись лицом к князю.

– Что долго-то с ними толковать, вяжи их, братцы! – крикнул стрелец Ганька Ларионов.

– Вяжи, вяжи! – поддержал холоп князя Львова, молодой парень Федька.

Князя Ружинского, Ивницкого и Шака окружили со всех сторон стрельцы. Обороняться было невозможно: против четырех начальников стояли сотни их подчиненных.