Вскрики сменились отчаяным протяжным воплем, закончившимся чем-то совсем уже жутким, словно жертва одновременно и захлебывалась, и задыхалась, продолжая пытаться кричать. Гвидо осатанело пинал дверь. Хорошо, его ор практически заглушал все остальное. Мне тоже хотелось орать и что-то делать. Ни хрена не помогало мое самовнушение. Суки. Уроды. Вот если бы точно знать, что это просто игра какая-то, что все - не настоящее. Не знаю, правда, что бы это изменило. Мое отношение к Марии? К девчонкам? К Гвидо? К обуревшим от безнаказанности и крови подонкам? Уже вряд ли. Они все для меня такие же реальные, как Мишаня, которого я знал ещё с института, со второго курса; как Толик, наш временами сильно поддающий, но бессменный техник; как Вовчик, программер, самый молодой из нашей гоп-компании, но с которым тоже уже немало и выпито и... и вообще. Как Маришка, наконец, последние годы, к сожалению, не без моей помощи мутировавшая в "грымзу натуральную". Это не считая подлого и вороватого начальства, тихого соседа-филателиста, изредка заглядывавшего к нам на чай со своим медом, таких же горемык дачников-бюджетников, вместо летнего отдыха обеспечивающих себе относительно сытные зимы, зловредных автобусных старушек, автомеханика Колю, которому я одному доверял свою бэшку, и сотен и тысяч остальных людей, с которыми надолго или мимолетно сводила меня жизнь. Все они, и там, и здесь, из плоти и крови на ощупь. А если это тут игра, то... не знаю. Если Паола смеётся, шутит, и смотрит влюбленными глазами на Гвидо, если Гвидо бесится и бросается в бой и на стены от мысли, что его девушку обижают, если Мария готова умереть и убить за своих (хоть и не совсем) детей, и все они чувствуют боль, испытывают страх и способны на самопожертвоваине, то чем, твою мать, они отличаются? Если это игра, виртуальность, то что было ТАМ? Ведь разницы - никакой. Как бы вот мне, следуя совету голоса в голове, "обратиться к администрации", которая тут такое наворотила? Один раз, вроде, я был услышан, может, и сейчас высказать вслух всё, что я о них думаю?.. Ну, делать я этого, конечно, не стал. Главным образом потому, что не верил, что это поможет, даже если меня слушают. Слушают - не значит слушаются. Но было и другое соображение. Судя по сценарию и антуражу, излишним гуманизмом создатели этой реальности, какой бы она ни была, не отличаются. И если я начну бузить, то неизвестно, чем это для меня самого кончится. Может, просто жизнь зело осложнится, а может, и вообще очередного возрождения не случится. Сотрут ненужный персонаж. Я, по ходу, и так ошибка. Сбой в программе. Я либо вообще сюда попасть не должен был, либо не сохранить память о жизни ТАМ. Про возрождения - не знаю. Скорее всего тоже память должна потираться. Мне бы не светить этим. Но кое что я решил для себя. А именно: считать это всё вокруг настоящим. А потому открыл панель управления и изменил настройки. Отныне никаких больше оповещений. Никакого отображения отношения ко мне со стороны других людей и прочего. Всё будет, как у обычного человека. Как было до смерти. Вот так вот.
Женщина продолжала кричать. Если бы я сам не побывал в руках у искусных братьев Альфонсо и Бартоломео, я бы и не поверил, как невероятно долго и отчаянно может кричать человек. Когда кажется, что уже из последних сил, и после этого у измождённого тела их не достанет даже на слабый стон. Но вытягивается кость из сустава, рвутся связки, и снова кричишь, и снова из последних сил, почти теряя сознание. Но если палач и даст передышку, то только краткую, чтобы инквизитор мог задать вопрос. Испытуемый не должен долго отдыхать от боли. И что бы ты ни сказал, пытка продолжится. Боль должна быть непрерывной, чтобы как можно скорее избавить испытуемого от ненужных иллюзий, от несбыточных надежд, от воспоминаний о прежней жизни, от прежних привязанностей, обещаний, клятв, верности, чести, пока всё на свете, кроме одной минуты без боли не потеряет всякое значение...
Я открыл глаза потому, что колочение и проклятия прекратились. Гвидо сидел у двери, раскачиваясь и зажав голову руками. Всё у них тут на поверхности: любовь, ненависть, отчаяние. Не стесняются люди своих эмоций. Может, так и надо. Правда, жизнь это никому тут не продлевает.
Разговаривать больше не хотелось ни мне, ни Гвидо. Женщина кричала почти беспрерывно. Уже маленький квадратик света от окна перебрался с одной стены на другую, а крики не замолкали. На Гвидо было страшно смотреть. Я через пытки прошёл сам, потому сочувствия и эмоций было меньше, и то хотелось головой о стену шарахнуться. Могу себе представить, каково парнишке. Да ещё не зная, кто там так кричит - может, и Паола - и что с ней делают. Когда всё стихло, стало ещё хуже. Просто кричать она перестала так, что... вобщем, те звуки, которые мы слышали напоследок, рисовали в воображении совсем уж не оптимистическую картину.
Плохо то, что женщин тут, пытая, не насилуют. Парадоксально звучит? Ну да. Только когда живьём дробят суставы в тисках, когда слышишь треск своих ломающихся костей... Не знаю. Я ради только перерыва в таком процессе, если честно, был бы готов на любое изнасилование. И плевать, кто и что об этом думает. Желающих повыпячивать свою гордую честь - прошу сначала на дыбу, хотя бы только на пару дней, без сна и отдыха. Да на выбор: раздавленные прессом коленные суставы, или...
Так вот, женщин тут, к сожалению, не насилуют, а пытают. Причём пытают ещё более жестоко, чем мужчин. Уже даже не столько чтобы выпытать что-то, сколько ради самого процесса. Ради поиздеваться. В полном соответствии с законом. Ибо в цивилизованном обществе всё должно быть сделано по закону и все должны закон соблюдать. Пытать и убивать можно. Трахать в процессе - нет. Может, зверства инквизиторов как раз и есть результат такого запрета. Могли бы трахать - так не издевались бы. Думаю, целибат, придуманный религиозно отмороженными извращенцами тому причина. Трахать женщин им нельзя, даже признаться, что хочется - и то нельзя, ибо грех, а кто виноват? Кто совращает их светлые души, а трахается с другими? Кто носит на себе все эти соблазнительные округлости, так прелестно колыхающиеся при ходьбе под туниками? Кто, твою мать, на исповедях таааакие истории наставления рогов мужьям выдаёт, что хоть лёд кое-куда прикладывай? Из-за кого в монастырях каждые три часа надо в колокол бить и на молитву вставать среди ночи, чтобы мысли другим занять? В ком Сатана сидит, а, я вас спрашиваю? То-то. Не так? Не поэтому? Да ладно! Много ли, на самом деле, надо, чтобы причинить человеку нестерпимую боль? Да одною иголкой можно заменить весь средневековый пыточный инструментарий, ибо воткнутая куда надо игла доставит не меньше ощущений, чем все эти дыбы и испанские сапоги. Не знали, куда втыкать? Не смешно. Ещё как знали. Тогда зачем? Запугать антуражем? Помочь расколоться? Ну, запугали, помогли, раскололи. Что, не пытали этим же самым потом? Да ещё как! Признание не освобождает от допроса, так сказать. И не причина прекратить пытки. Зачем? Зачем протыкать женщине соски раскалённым штырём? Зачем сажать её промежностью на "колыбель Иуды", похожей на гипертрофированный член? Для чего разрывать влагалище "грушей"? Какой цели служит вставление обнажённой женщине, распятой на столе, шланга в рот и заливание туда воды? Знаете, что потом? Дознаватель прыгал ногами на её раздутый живот. Какое, на хрен, расследование тут можно увидеть, кроме сплошного Фрейда, будь он неладен? Я вам так скажу: вся жестокость - от недотраха. Жестокость - первый и основной симптом мозговой формы прогрессирующего злокачественного недотрахеита. Всё насилие - от сексуальной неудовлетворённости. Сексуально удовлетворённый человек - человек умиротворённый и на лице его светится благодушная улыбка, а взгляд видит невидимое; он находится в абсолютной гармонии со всем Мирозданием. Такой человек познал суть и смысл существования далёких галактик и квазары раскрыли для него свои секреты. Этот человек спокоен и миролюбив. Его душа парит над суетой, вы не достанете его в его безмятежных небесах - он знает цену вечному. Сексуально удовлетворённый человек снисходителен к чужим слабостям и недостаткам. Он познал нирвану и выше таких мелочей. Такому человеку - не до насилия. Ему нет необходимости причинять кому-то боль, чтобы оправдать своё существование. Ему нет необходимости вводить связанной женщине в тело посторонние предметы, чтобы хоть как-то получить моральное удовлетворение. Такой человек не будет придумывать людоедские законы, изобретать зверские религиозные догмы, и не станет начинать войны. И уж совсем точно такой человек не будет никого сутками пытать в подвале.
