- А ты бы маленькой становился.

- Невозможно.

- Почему?

- Закон сохранения массы никто не отменял. - Сказал, и сам поразился абсурду аргумента: как будто в большую рыбу я таки превратиться могу. Закон позволяет.

- Какой закон?

- Массы... это сколько вот в тебе всего-всего есть.

- Во мне? - чуть испуганно удивилась девочка.

- Не только. Во всех и во всём. И если из чего-то одного сделать что-то другое, то масса должна остаться той-же самой.

- Ух... а это где такие законы?

- Везде.

- И у нас в Фиренце?

- Конечно. Везде.

- Не знаю. Не слышала такого. А что будет, если поймают? Ну, если там... вобщем... если не очень соблюдать этот закон?

Не удержался. Рассмеялся-таки. Но Лоренца не обиделась и даже внимания не обратила.

- Этот закон нельзя нарушить. Его ведь не люди придумали, а природа.

- Это как?

Пришлось объяснять.

- Вот если ты из глины человечка слепишь, можешь из него потом рыбку слепить?

Лоренца призадумалась, потом качнула головкой:

- Не. Потом глина застынет. Даже если её не обжигать.

- Ну, а если она всё ещё мокрая?

- Тогда можно.

- Но рыбка-то получится такая же, как и человечек, правда? Меньше-то она не будет.

- Нет, почему? - возмутилась маленькая спорщица. - Какую хочу, такую и слеплю!

- Но тогда часть глины ты выкинешь, так?

- Чего это я её выкину? В сторону отложу. Может, ещё чего слеплю. Свистульку, например. Её хоть иногда выменять на виноград можно.

- Пусть отложишь. Но на маленькую рыбку тратить уже не будешь.

- Ну да.

- Так вот, вся глина, что была в человеческой фигурке, это, можно сказать, масса. Из неё можно что-то сделать только такого же размера. Если делать меньше - получается лишняя глина-масса. Если попробовать сделать что-то большее, то её, глины, то есть массы, не хватит и надо будет где-то брать недостающее. Правильно? Поэтому если бы я превратился в рыбу, она была бы такая же большая. Понятно?

Лоренца с сомнением оглядела меня, потом вздохнула:

- Не хочешь в рыбу превращаться - не надо, а чего врать-то? Не можешь ты быть из глины. Ты же не Адам.

На бережку, пресекая остальные вопросы, пришлось устроить летучку. Брифинг, если кто не понял. С новыми планами на повестке. Поскольку старые накрылись всем, чем можно накрыться. Ибо ясно, что из города нам не выбраться. По крайней мере, всей толпой. Хреновые из нас получились городские партизаны. Примерно так и сказал, постукивая зубами. Не то, что холодно, просто согреться не успел. Полчаса в реке, ночью, а на улице сейчас градусов 18 никому пока неизвестного Цельсия.

- Ну что ж. Из города нам выйти не удалось. Но оно и к лучшему: все равно что делать после того, как добрались бы до той рощи, было непонятно. То есть, бежали мы сломя голову сами незнамо, куда и зачем, лишь бы побыстрее и подальше. Что, вполне возможно, было противником учтено. Но теперь наша компания пообтесалась в боях, сплотилась, сработалась, мы успокоились, и больше ошибок делать не будем.

- Никогда-никогда? - подколола Лоренца.

- М-м... - я даже не нашелся сразу, что ответить малолетней заразе. Выручил Гвидо.

- И куда мы теперь?

- Хороший вопрос, - проворчал я, пялясь в сторону блестящей глазами девчнонки. - План теперь такой...

- А что такое 'план'?

- Это то, что мы будем делать, Лоренца. То, что уже придумали в голове, но ещё не сделали. Так вот, план такой: нам нужно временное убежище, и я, кажется, знаю такое. Потом Вито и женщины остаются там, а мы с Гвидо идем за помощью. Элементарно. - сам я не считал, что добраться до той самой помощи будет так просто. Отсидеться где-нибудь за городом все еще представлялось мне годаздо лучшей, то бишь безопасной идеей, но в сложившихся обстоятельствах выбирать особо не из чего. К тому же теперь, зная, что Уберти не тайный заговорщик, а вполне солидная властная фигура, мне будет легче. Ведь уже нет необходимости попасть именно в его дворец. А уж дома поддерживающих его нобилей и Гвидо и Мария знают. Не может же оппозиция и инквизиция контролировать всю территорию города. Утро до обеда лучше пересидеть, а вот к обеду Фарината точно будет в курсе творящегося в городе кипеша и наверняка выведет своих людей на улицы. Не может он быть совсем идиотом. Даже с учетом того, что он позволил городской страже. Тогда можно будет и выдвигаться. Даже если нас первыми засекут те, кому не надо, есть шанс, что так борзеть они уже не смогут.

- Ружеро...

- Да, Лоренца?

- А что такое э-ле-мен-тарно?

xi.

[Год 1263. Август, 16; Между заутреней и первым часом]

Проблемы возникли, как обычно, там, где их не ждали. То есть, это я их не ждал. Остальные были в курсе, но почему-то полагали, что раз мы туда идём, значит, это кому-то нужно. В данном случае мне. Зачем - непонятно, но вопросов не задали. А следовало бы! Поэтому только у стен обители "Всех Святых" я узнал, что никого, кроме Вито, туда не пустят. В лучшем случае ещё меня с Гвидо. Но не Машу и не девчушек. Это, видите ли, чисто мужской клуб. Я, вообще-то, против сексизма ничего не имею. Даже приветствую. Но как же не вовремя!

Рассветало. Город начинал просыпаться. В любом человеческом поселении в рассветный час есть умилительное очарование просыпающейся женщины. Днём у неё ещё испортится настроение. Она станет раздражительной, может даже склочной. Отвяжется на тебя ни с того ни с сего, ни за что. Но утром... Она ещё без макияжа, волосы растрёпаны, зубы нечищены... но вот она потягивается, вытянув руки из-под одеяла, этак под ним выгнувшись, она ещё пахнет тёплым сном, как грудной ребёнок - молоком, и как тут не умилиться, глядя на неё? Так просыпается и город. не весь, не сразу, по частям, позёвывая и потягиваясь, выпрастываясь из тёплых домов на ещё не прогревшиеся, подёрнутые туманом улицы, растапливаются очаги, появляются дымки над крышами, в пекарнях ставят в печи первый хлеб, начинают фыркать запрягаемые водовозами лошади, хлопают распахиваемые ставни, впуская в комнатушки новорожденное утро вместе со свежим воздухом. Ну, со свежим воздухом в городах - это, конечно, перебор. Преувеличение литературное. Канализации-то нету, а несколько тысяч человек испражняются регулярно. Но это ж, опять же ж, утро, зубы нечищены - а всё равно она умилительна.