Тот факт, что в крепости оказались считанные представители группы «прощенных декабристов», говорит о том, что подавляющая часть впоследствии освобожденных с самого начала следствия рассматривалась как менее виновные фигуранты, либо как слабо причастные к делу.
Этот вывод подтверждается еще одним обстоятельством. Часть впоследствии освобожденных от ответственности содержалась под арестом в Главном штабе «под караулом» у дежурного генерала, где находились в основном те, кто рассматривались следствием как менее виновные, вина которых не должна быть серьезной. Здесь оказались И. М. Юмин и Ф. Г. Кальм – члены Союза благоденствия, привлеченные к допросам[64].
Другие арестованные и затем освобожденные от наказания лица содержались на Главной гауптвахте Зимнего дворца. Лица, содержавшиеся под постоянным арестом на этой гауптвахте, также рассматривались как менее виновные или только подозреваемые. Из числа освобожденных здесь находились А. В. Семенов, в отношении которого имелись серьезные подозрения в участии в Северном обществе, и Н. И. Кутузов. Короткое время, до отправления в Военно-сухопутный госпиталь, на Главной гауптвахте находился М. Н. Муравьев. В том же госпитале содержался другой освобожденный по итогам следствия – Ф. Ф. Гагарин[65].
Первоначально в ходе следствия император разрешил привлечь И. А. Долгорукова, И. П. Шилова и некоторых других лиц к допросам не арестованными (фактически – как свидетелей по делу, однако в любой момент они могли перейти и в разряд обвиняемых), а в ряде случаев – отобрать показания без вызова в Следственный комитет. Все эти лица избежали наказания; по решению императора они были изъяты из дальнейшего расследования, а следствие в их отношении остановлено.
Те участники тайных обществ, кто был освобожден от ареста с санкции императора, по распоряжению Комитета призывались к допросам, доставлялись на его заседания, давали письменные показания, после чего возвращались к месту службы или домой. Именно так были привлечены к допросам П. П. Лопухин, Л. П. Витгенштейн, И. П. Шипов, И. А. Долгоруков, Ф. П. Толстой, а также Ф. Н. Глинка (в период между двумя арестами) и Н. И. Кутузов (повторное привлечение к допросам после освобождения). В случае офицеров гвардии и лиц, занимавших привилегированные должности или имевших звания (чины свиты), вызов на допрос и выдача вопросных пунктов производились через начальство гвардии и великого князя Михаила Павловича[66]. Процедура вызова к допросу лица, не связанного с придворной и гвардейской средой, описана в воспоминаниях Ф. П. Толстого[67].
Первые допросы лиц, привлекавшихся к следствию без ареста, производились В. В. Левашевым нередко в присутствии императора. Таким образом, они практически мало чем отличались от допросов, проводившихся в первые дни расследования.
Некоторые лица, входившие в число непривлекавшихся к следствию участников тайных обществ, писали специальные «объяснительные записки» о своем участии в конспиративных обществах, обращенные на имя императора или военного начальства; одни по собственной инициативе, другие по требованию следствия или распоряжению императора. Это – А. А. Кавелин, В. А. и Л. А. Перовские, В. Д. Вольховский, В. О. Гурко, А. Я. Миркович. Братья Перовские и Кавелин, пользовавшиеся доверием императора, подали ему записки «в собственные руки». Служивший при Главном штабе Вольховский направил свое объяснение в Комитет через начальника Главного штаба И. И. Дибича. Последнему были адресованы объяснения отставного полковника Мирковича и служившего в 1-й армии полковника Гурко[68].
Особые записки, в которых отражался итог расследования о привлеченных к следствию, начали готовиться уже после 19 января, – очевидно, в течение февраля – начала марта 1826 г.; первые записки такого рода были составлены о тех лицах, кто освобождался в ходе расследования – группе членов Союза благоденствия. Раньше этого времени записки, по-видимому, не составлялись: в делах выпущенных одними из первых среди привлеченных к следствию – Ф. Ф. Гагарина (не ранее 2 февраля) и Н. И. Кутузова (6 февраля), в отличие от членов Союза, освобожденных от наказания в марте, отсутствуют записки о «степени прикосновенности»; как представляется, это означает, что в феврале записки еще не были готовы и не участвовали в документообороте следствия[69]. Позднее подобные записки составлялись о тех, кто был освобожден по итогам расследования.
В результате рассмотрения записок оправданные или подследственные, освобожденные без наказания, «отпускались» из заключения с выдачей особого «оправдательного» документа – «аттестата». Этот документ должен был свидетельствовать о том, что освобожденное лицо, хотя привлекалось к следственному процессу и находилось в заключении, было признано невиновным и непричастным к делу, а все подозрения с него сняты. «Аттестат», таким образом, удостоверял «невинность» освобожденного, но вместе с тем служил и определенным знаком того, что то или иное лицо подозревалось в принадлежности к тайному обществу.
Первое упоминание об «оправдательном» документе содержит «журнал» Комитета от 8 января. В нем отразилась воля императора, объявленная через И. И. Дибича: «…написать военному министру, чтобы снабдить Сомова аттестатом, что он не оказался виновным ни в чем и потому арестование его не должно быть ему попрекою»[70]. Таким образом, первые акты освобождения с выдачей «аттестата» относятся уже к началу следствия; на этом этапе расследования упомянутые записки о «степени прикосновенности», содержащие результат расследования, не подготавливались.
Первоначально была установлена единая форма «аттестата», включавшая следующий текст: «По высочайшему его императорского величества повелению Комитет для изыскания о злоумышленном обществе сим свидетельствует, что NN, как по допросам обнаружено, членом того общества не был и в злонамеренной цели его участия не принимал»[71]. Эта форма в своем окончательном виде была утверждена 14 января 1826 г., после того как на заседании Следственного комитета было объявлена воля императора: Комитет не именовать «Тайным»[72], а в «аттестатах» помещать формулировку «по высочайшему повелению» и прикладывать печать императора. «Аттестат», выданный первому снабженному им освобожденному О. М. Сомову, был у него отобран и заменен на другой в соответствии с новыми требованиями[73]. Из этого следует, что в первом «аттестате» отсутствовала формула «по высочайшему повелению» и он не заверялся печатью.
Сначала предполагалось выдавать «аттестаты» только полностью оправданным («очищенным») в ходе расследования. Однако вскоре возник вопрос о тех освобожденных, которые были причастны к деятельности тайных обществ или даже состояли их членами, но по решению следствия не подлежали ответственности и освобождались от наказания. Он был поднят на заседании Следственного комитета 7 февраля 1826 г. К этому времени состоялись решения императора об освобождении Н. И. Кутузова и Ф. Ф. Гагарина, участников тайных обществ, которые, по собранным на следствии данным, не знали о «злонамеренных» планах покушений на императорскую фамилию и введения республиканского правления.
После обмена мнениями члены Комитета решили «для избежания могущих произойти недоразумений, неприятных и оскорбительных для таковых лиц, если оставлено будет в аттестате сомнение, что они были членами какого-либо общества», выдавать им те же формы, что и освобожденным по непричастности к делу[74]. Об этом было сообщено императору в докладной записке. Как свидетельствует ее оригинал, император обратил особое внимание на это решение. В частности, фраза установленной формы «аттестата»: «…как по допросам обнаружено, членом того общества не был и в злонамеренной цели его участия не принимал» – была отчеркнута карандашом, вызвав, по-видимому, несогласие Николая I[75].
