Вот оно. Годовщина. В беседе с полицейскими мы с Ником умолчали о ней, ведь наверняка это просто совпадение.

Тот день не забыть, ведь случившееся потрясло всех старожилов отмели.

– Позднее мы Джейкоба не видели, – подтверждает Джо. – Но он вернется, я не сомневаюсь.

– Мы можем вам чем-то помочь? – спрашивает Бинкс.

– Спасибо, полиция уже взялась за дело, – отвечаю я спокойно, хотя у самой жутко трясутся спрятанные в карманы руки – хорошо, что этого никто не видит.

Отмель заканчивается лесистым мысом. Мы идем по извилистой тропинке, скорее даже по лесенке, по ступеням в земле, на которую падает тень от стройных деревьев, папоротников и зарослей ежевики. Я считаю ступени. Цифры всегда меня успокаивают. Когда голову наполняют беспокойные мысли, я начинаю считать: плитки в ванной, кирпичи в стене, цветочки на узорчатой юбке.

Девяносто восемь.

К вершине начинают побаливать мышцы. Открывается чудесный вид на молчаливую бухту под свинцовым небом, лишь на горизонте еще мелькают солнечные лучи. Влажный воздух давит на грудь, нависая тяжелой пеленой; становится тихо. Ветер не колышет сиреневые стебли вереска. Утесники и папоротники источают густой аромат. Отсюда домики на пляже кажутся игрушечными. Может, в одном из них – или где-то в лесу – скрывается Джейкоб?

Я возлагала огромные надежды на это лето: представляла, как по вечерам мы всей семьей будем играть в карты при свечах или радостно смеяться за барбекю. Кожа Ника станет загорелой, из его глаз наконец-то исчезнет страдальческое выражение. Я верила, что пляжный дом решит все наши проблемы. Трудно было объяснить любопытным мамам однокурсников Джейкоба, почему мы хотим провести лето в доме на отмели, где все зависит от непостоянной британской погоды. С одной стороны, я чувствую себя невероятно свободной, когда снимаю обувь и зарываюсь пальцами ног в песок, с другой же – я ненавижу готовить на двухконфорочной плите и вытряхивать песчинки из кровати. Однако мы возвращаемся сюда каждое лето, потому что домик помогает сплотить нашу семью. В тесном пространстве негде спрятаться, Джейкоб не уходит к себе в комнату, где его вниманием обычно сразу завладевает телевизор. На какое-то время мы выпадаем из суматохи обычной жизни и отдаемся на волю погоды и прилива.

Первые выходные на пляже прошли замечательно. Джейкоб был в отличном настроении – наверное, потому что в ближайшие два месяца мог не думать об учебе. Я много плавала и с радостью обнаружила, что нахожусь не в такой уж плохой форме. Я собиралась выйти на берег, когда увидела, что мне навстречу бежит Джейкоб в плавательных шортах.

– Мама зашла в воду, ну надо же! – радостно засмеялся он. Солнце освещало его лицо. – Поплаваем?

Я уже замерзла, но Джейкоб нечасто выражал желание побыть вместе, и я согласилась.

Он с разбегу прыгнул в воду, а я нырнула на дно и неуклюже изобразила стойку на руках, покачивая ногами в воздухе.

Джейкоба рассмешила моя неудачная попытка. Я улыбнулась, сжав зубы, а потом прыснула водой ему в лицо – я любила так подшучивать над сыном, когда он был маленьким. Он тоже стал плескать в мою сторону, а потом бросился вперед и повалил меня, утягивая под воду.

Прыжок оказался неожиданно сильным и мощным. В нос и рот залилась соленая вода. Я стала вырываться.

Джейкоб удерживал меня всего несколько секунд; наконец, выплыв на поверхность, я стала жадно вдыхать воздух. Волосы прилипли к лицу.

Он отпрянул и перестал смеяться.

– Мам, ты как? Прости, я не хотел…

Я бы ответила: «Ничего страшного», но никак не могла отдышаться.

Мы стояли на мелководье, глядя друг на друга, и Джейкоб вдруг молча пошел к берегу.

– Джейкоб! – крикнула я ему вслед. – Не уходи! Все в порядке…

Он, не оборачиваясь, побежал в дом.

Пока я дошла, Джейкоба уже и след простыл: остались только мокрые следы на полу и полотенце на террасе.

– Думаешь, надо было рассказать про годовщину? – спрашивает Ник.

– По-моему, вряд ли это имеет значение. – Мой ответ звучит насквозь фальшиво.

– По Джейкобу, может, и не видно, но он все еще переживает, – говорит Ник.

Я вдруг вспоминаю, как Джейкоб и Марли сидели на пристани, свесив грязные ноги, и мерились пойманными крабами. «В этом двадцать три сантиметра. Смотри, какие клешни. Запросто перевернет лодку».

– Он винит себя. – Что-что? В жилах у меня застывает кровь. –  Он наверняка о нем часто думает. Марли был частью его жизни. Много ты знаешь подростков, которые смотрят в бинокль на птиц? А для Джейкоба это единственное, что осталось от Марли.

– Ему было всего десять, – едва слышно возражаю я.

– Знаю. И все же не удивлюсь, если Джейкоб чувствует себя виноватым, ведь он спасся, а Марли нет. У переживших трагедию случается расстройство… как оно там по-научному называется?

– Синдром выжившего. – Я читала: симптомы включают тревожность, депрессию и чувство вины из-за того, что человек остался жив после некого страшного события, тогда как другие погибли. – Только я не замечала у Джейкоба никакой депрессивности или повышенного беспокойства.

– Как знать, Джейкоб ведь особо с нами не делится.

– Мы бы поняли.

– Он в последнее время не говорил с тобой о Марли? – Во рту пересыхает. Я качаю головой. –  При мне Джейкоб давно его не упоминал. С другой стороны, я и сам не говорю про Марли, а стоило бы. Может, нам обоим надо больше о нем говорить, иначе будет казаться, будто мы что-то скрываем. Да, случилась ужасная трагедия, однако мы в силах сохранить память о Марли. – Я с трудом заставляю себя кивнуть.

– Надо позвонить Айле.

– Зачем? – удивляюсь я.

– Джейкоб с ней близок. – Его слова ужасно ранят меня, хоть и не должны. –  Он и прежде доверялся Айле, – добавляет Ник. – Они часто обсуждали Марли.

Все верно. Иногда я боялась, что Джейкобу от этих бесед будет только хуже. Он делился каким-то воспоминанием о Марли, а для Айлы это был лучший подарок – от благодарности она вся сияла.

– Недавно Джейкоб рассказывал ей, как они с Марли нашли старую доску для серфинга, которую вынесло на берег.

– Они еще цитировали свой «Устав искателей», – вспоминаю я.

Ник улыбается.

– Ребята были так дружны!

Сердце сжимается. Неужели годовщина и правда связана с пропажей Джейкоба?

– Вдруг Айла нам как-то поможет, – говорит Ник. – Джейкоб мог сболтнуть при ней что-нибудь такое…

– Вряд ли у нее там ловит мобильный.

– Ловит-ловит.

Айла уже четыре года живет и работает в Чили. Изначально она поехала путешествовать по Патагонии и так влюбилась в эту страну, что в итоге стала учителем в международной школе. Когда она там, мы редко созваниваемся и уверяем себя, что расстояние нашей дружбе не помеха. Только вот мне легче, когда Айла в отъезде, и я не перестаю задаваться вопросом, чувствует ли она то же самое. Жарким летом на отмели мы становились близки как никогда, а с приходом осени забирали все из домиков, заколачивали на зиму окна и исчезали, каждая в собственной жизни – вот так в смене времен года отражались наши с Айлой отношения.

На этот раз я с нетерпением ждала ее отъезда.

– Так что, позвонишь ей? – спрашивает Ник.

Я вспоминаю все, что мы с Айлой наговорили друг другу перед расставанием, но при Нике не стану медлить, иначе он что-нибудь заподозрит. Я достаю телефон и поворачиваюсь спиной к ветру.

– Какая у нас разница с Чили? Может, там сейчас ночь?

– Даже не представляю. Не важно, Айла поймет.

Я киваю и нажимаю кнопку вызова.

Тишина, потом гудки.

Я гляжу на Ника, а он выжидающе смотрит на меня.

Другой рукой я зажимаю левое ухо, чтобы не слышать шум ветра, а сама мысленно повторяю: «Только не бери трубку».

На экране мобильного предостерегающе высвечивается имя Сары. Я прекрасно знаю, что она скажет. Удивительно, что не позвонила раньше.