 Небесный Кравчий, Чьи уста окрасили рубин, Лишь тех печалью не вскормил, кого не возлюбил. И только тот, кого не смыл поток Его печали, В ковчеге Нуха, как в гробу, живет, боясь глубин. Есть ли польза от жизни, что прожили мы, Погружаясь во тьму, выплывая из тьмы? Время выжгло глаза у великих пророков, Превратило их в пепел. Но где же дымы? Оплеванный всеми, свой путь продолжаю с трудом, Сквозь хляби и сели недоброю силой ведом. Рванулась из тела душа. Я спросил: «Ты уходишь?» – «А что же мне делать, – вздохнула, — коль рушится дом?» Наполни чашу соком лоз, пока Рассвет над кровлей теплится слегка. Ты говоришь, вино горчит? Ну что же, В нем – истина. Она всегда горька… Ты – богат и пресыщен, я – беден и наг. Но зачем суетимся мы в поисках благ? Оба в прах обратимся, а он, как известно, На гробницы пойдет для других бедолаг. Всемогущий, Ты добр и не жаждешь расплаты. Но зачем из Эдема изгнал бунтаря Ты? Если милость Твоя для невинных, Господь, — У кого же прощенья искать виноватым? Друг, пока мы здоровы и духом тверды, Будем пить, заедая горбушкой беды. Ибо вскоре небесная чаша, вращаясь, Нашу жажду не скрасит и каплей воды. Вино – рубин. Кувшин – рудник. А тело — пиала. Мерцает в ней твоей души подсвеченная мгла. Хрусталь, искрящийся вином, воистину подобен Слезам, в которых кровь лозы багровый луч зажгла. За все готов платить сполна, под языком нектар катая. Я за один глоток вина отдам сокровища Китая. И сто религий – за хрусталь хмельного кубка в час рассветный. Все так. Но есть еще печаль, что нас уносит, не считая. Всевышний, говорят, и сам не рад, Что раздавал изъяны всем подряд. Теперь Он разбивает нас о камни. Ущербны мы. Но кто же виноват?  Сегодня ты богат, а завтра нищ. Твой прах развеют ветры пепелищ, Смешают с глиной, и она однажды Пойдет на стены будущих жилищ. О кумир драгоценный, продолжим игру. Кровь пурпурной лозы я в кувшин соберу. Выпьем вместе, покуда мы глиной не стали, А из глины – кувшином на бойком пиру. Поскольку жизнь твоя висит на волоске, Остерегайся дни растрачивать в тоске. Иначе ты найдешь не переливы перлов, А серую пыльцу в разжатом кулаке. Даже если мой стан – кипарис, а щека Ярче розы, нежнее ее лепестка, — Не пойму, для чего, о Предвечный Художник, Ты включил нас в узор Своего цветника? Что мне миру сказать, если, умники, вы Не узрели рисунка Господней канвы? Потянули за кончик сверкающей нити — И узор в тот же миг распустился, увы! Гонимый роком по холмам кручин — Не различает истинных причин Тех бед, что небосвод ему пророчит Затем, чтоб он их завтра получил. Слабеют корни. Осыпается листва. Гранаты щек моих покрыла синева. Я – старый дом: прогнили крыша и опоры. Свет не погас еще, но теплится едва. Бог – кукловод, а куклы – ты и я. Что боль Ему твоя или моя? Даст поиграть над пестрою завесой И сложит нас в сундук небытия. Почто в преданиях сплелись и с незапамятных времен Волнуют смертных кипарис и нежной лилии бутон? Ведь лилия всегда молчит, десятком языков владея. А стоязыкий кипарис ввысь неподвижно устремлен. В стрекозьем пенье луга, где синь и тишина, Он возлежит с подругой, что нежности полна. И пьет рубин из чаши под куполом лазурным, Пока не опьянеет от сладкого вина.  Под небесами счастья нет, и мир устроен так: Один рождается на свет, другой летит во мрак. Когда бы ведал человек о всех земных печалях, Не торопился б он сюда, коль сам себе не враг. К чаше, полной соблазна в луче золотом, Сотни раз припадал я взыскующим ртом. А Творец создает драгоценную чашу И о землю ее разбивает потом. Искусен тот гончар, что чашами голов Земной украсил мир, трудясь без лишних слов: На скатерть бытия вверх дном поставил Чашу И горечью ее наполнил до краев. Из чаши неба пьют уста твои Напиток зла, глупец, а не любви. Смотри: бутыль и кубок в поцелуе Опять слились, но губы их – в крови. Прекрасен капель жар на черенке листа. Возлюбленной твоей прекрасна чистота. Что о вчерашнем дне ни вспомнишь, всё некстати. Будь счастлив тем, что есть, а прочее — тщета. Ты плачешь, что роком по жизни гоним, Что слабому духу не справиться с ним. Не лучше ли воле Творца подчиниться? Будь счастлив хотя бы мгновеньем одним. Ты, гонимый човганом рока, словно мяч, по горбам времен, Не спеши вопрошать до срока и оплакивать свой урон. Ибо Тот, Кто тебя направил и заставил тебя бежать, — Он-то знает, зачем. Он знает. Только Он это знает. Он. Если мудрому знанье о мире дано, — Радость, горе, печаль он приемлет равно. Будь, чем хочешь: вином, утоляющим жажду, Или жаждой, что в нас порождает оно. И мудрому – увы – конца не миновать. Чтоб роком правил я – такому не бывать. Похороню мечты. Пожрет их червь могильный Иль воющий шакал, – мне, право, наплевать. Я отвергнут любимой. Сказала она: «На другую гляди, а меж нами – стена». Как могу я глядеть на другую, о пери, Если взор застилает мне слез пелена?! |
