Квартет, тем временем, доиграл последний блюз и, открыв ди-джейский пульт, широко известный клубный ведущий зарядил веселую и зажигательную музыку. На танцпол потянулись молодые парочки.

Граф бросил взгляд на подпрыгивающего на стуле Игнаца.

– Иди, танцуй. – Разрешил он парню.

– А Вы?

– Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? – Вопросительно изогнул бровь Измирский. – Ну, дорогой, если ты этого так желаешь…

Граф прикрыл ресницы и, немного задержав дыхание, покрылся прелестным румянцем.

Ковач побледнел, потом покраснел:

– С Вашего позволения! – Он резко вскочил и стал пробираться между столами.

– Ты особо не увлекайся. Я ревную! – Вдогонку крикнул граф.

Эстер рассмеялась серебристым смехом.

– Зачем Вы так издеваетесь над бедным ребенком? Он совсем мальчик и неискушен в вашем светском словотворчестве… И всего лишь хотел потанцевать.

– Что Вы, госпожа Эстер, как можно! Могу ли я предложить вам тоже самое?

– Потанцевать или посмеяться надо мной? – Женщина внимательно взглянула в его темные глаза.

Но граф варился в высшем обществе с пеленок, поэтому, немного наклонившись к ней, прошептал:

– Может, немного поревновать? – Он протянул пальцы и накрыл ими ладонь певицы. А потом поднял к губам ее руку и поцеловал. – Мне нравится восхищаться Вами, я очарован блеском Ваших бархатных глаз, подобным звездам, сияющим в ночи. В Вашем голосе я слышу радость жизни и предчувствие любви, нежность доброго утра и накал ночных страстей. И мне бесконечно хочется любоваться этим прекрасным лицом, принесшим в мою серую жизнь несбыточные мечты…

Не отпуская ее руки, он положил ее ладонь к себе на грудь.

– Чувствуете, как бьется мое сердце? Оно так одиноко… Понимаете, моя мать слишком рано ушла из жизни, и я воспитывался старшим братом… мне так не хватает ласки и тепла…

У женщины на глазах заблестели слезы.

– Перестаньте… перестань, мой хороший мальчик. Ну, разве тебя никто не любит?

– Конечно, любят. За мои деньги. За мой талант. – Иржи покрыл поцелуями ее ладонь. – Но это – не любовь. Люди тянутся к славе, богатству. К сильному покровительству. Когда они получают искомое, то иногда даже перестают здороваться. Это – сделка. Причем, чаще всего моя доля оказывается мизерной.

Художник вздохнул, и одинокая слезинка медленно покатилась по его бледному лицу.

– Перестань. – Женщина наклонилась к нему и хотела поцеловать в щеку. Но он развернулся и губами нашел ее губы. Не вставая со стула, пересадил к себе на колени. Рука под столом заскользила между ног, когда как другая с силой прижала ее голову к его шее. Она, пискнув, обняла его за талию.

– Идем! – Выдохнул он ей в губы. Пробираясь к выходу, ему вдруг на миг показалось, что красные насмешливые глаза одобрительно смотрят ему вслед, словно говоря: «Ты – мой!»

Выйдя за дверь, он привлек к себе женщину и бережно погладил ее лицо. Пальцы художника дрожали.

– Что с тобой, милый? – Удивилась Эстер.

Тогда он взял ее теплую ладошку и провел ей по своему телу под рубахой. Оно отозвалось безумным желанием и горячим огнем, снова хлестнувшим его острым концом скрученной в тугую пружину страсти. Ему опять хотелось причинить женщине боль и упиваться этим состоянием до оргазма.

Тяжело дыша, он погладил ее нежную шею. А она улыбнулась и взглянула ему в глаза.

– Боже! Нет! – Она отпрянула от Иржи, вжавшись в стену. – Не надо!

Мутным и тяжелым взглядом, превозмогая себя, он обвел глазами стены пустынного коридора. На них плясало призрачное черно-красное пламя. А где-то далеко, на задворках почти отключенного сознания, раздавался дьявольский женский хохот.

Чудом контролируя себя, граф упал перед испуганной женщиной на колени.

– Прости, милая Эстер. Сегодня не наш день. А это место, оно действительно, проклято.

Он поднялся и, не оглядываясь, быстрым шагом направился к себе.

Холодный душ в номере постепенно прояснил его рассудок.

– Если я отсюда не сбегу, то быстро сойду с ума. Или убью кого-нибудь. – Сказал он сам себе, всматриваясь в красные отблески ушедшего пожара в своих черных глазах. Он надел халат и вышел в спальню. Включив свет, расставил у стены написанные за два дня этюды. А потом взял лист бумаги, акварель и, закрепив бумагу на доске, начал по памяти рисовать девушку с белыми светящимися волосами. Как стоит она на скале, машет тонкой рукой, а ветер развевает ее косы и платье.

Эстер сидела в забронированной за ней комнате персонала отеля и плакала. Ей казалось, что своими руками она не дала свершиться главному чуду в ее, общем-то, обычной жизни. Сама оттолкнула человека, который всегда безумно нравился. Ведь там, в городской квартире, в маленькой комнатке, куда посторонние не допускались, висела его картина, купленная на деньги с многих концертов. На ней была изображена суровая гористая местность. Низкие серые тучи. Камень и небо. А на переднем плане, вполоборота к зрителю, сидел молодой воин. Сильный ветер трепал на непокрытой голове черные длинные волосы. Тонкий нос с раздутыми крыльями, складка между бровей выдавали в нем решительную и чувственную натуру. Черные глаза смотрели вдаль. А рука рыцаря опиралась на рукоять меча.

Когда-то художник рисовал натурщика. Но сейчас, спустя годы, он сам стал похож на упорного и смелого воина, зорко стоящего на страже порядка и справедливости. А она – испугалась. Что ей привиделось в его глазах, столь страстно смотрящих на нее?

Она зарыдала сильней. Все. Приблизившаяся к ней вплотную сказка неожиданно окончилась, так и не начавшись.

Глава шестая. Иржи в поисках истины.

Когда охранник Ковач, разыскивая ушедшего из ресторана хозяина, подошел к номеру, то был неприятно поражен открытой входной дверью. Разве он мог подумать, что оставленный им на пять минут художник удерет вместе с певичкой! Ковач возмущался, обещая самому себе все-таки написать докладную на неугомонного молодого человека. Причем, отдавая в этом себе отчет, Игнац возмущался не возможным его досугом вместе с девушкой после ужина, а тем, что Игнаца, не предупредив, бросили в ресторане одного, забыв взять с собой. «Я – его охранник. Ну как он мог уйти без меня!» – Шептал по дороге Ковач, словно обиженный убежавшим по своим делам старшим братом мальчишка.

В гостиной было темно, а в спальне господина Измирского было тихо и, судя по щели между полом и дверью, горел верхний свет. Ковач осторожно постучал в дверь.

– Входи, Игнац! – Раздался негромкий голос графа.

И когда Ковач, переминаясь с ноги на ногу, остановился в двери, тот спокойно спросил:

– Ты почему так рано ушел? Пользуйся моментом, развлекайся. Боюсь, скоро такой возможности у тебя уже не будет.

– Почему? – Тупо спросил охранник.

– Хорошее имеет свойство заканчиваться, подчас в самый неподходящий момент. Возвращайся. Ночь длинная. Отоспаться еще успеешь.

Иржи внимательно и дружелюбно смотрел на Игнаца. В руках он держал карандаш и дощечку с закрепленной бумагой, на которую был нанесен рисунок. Ковачу вдруг стало стыдно за свои недавние мысли. «Какой он все-таки добрый и заботливый» – Пронеслось у него в голове.

– Спасибо, господин Измирский. Но мне не хочется. Я лучше посижу в гостиной, посмотрю телевизор.

– Лучше ложись спать. Ты завтра работаешь с братом?

– Да, господин.

– Тем более, надо отдохнуть. Кто знает, куда тебе с ним придется ехать.

– Господин…

– Да, Игнац?

– А могу я работать только с Вами?

Иржи рассмеялся.

– Дело в том, дорогой мой господин Ковач, что меня охранять не от кого. Я никому не интересен и конкурентов в бизнесе у меня нет. Поэтому ты весьма скоро потеряешь квалификацию, станешь толстым и одышливым. И этим очень расстроишь свою дорогую женушку.

– Я могу сопровождать Вас на светские мероприятия, различные важные встречи… – Ковач умоляюще посмотрел на художника.