Нейтрализовав настырную модницу глянцевым журналом и чашкой "капуччино", Сергей Петрович, весь красный от злости и духоты, заскочил в ванную. Принялся умываться, фыркая от удовольствия и растирая ледяную воду по лицу. Он так увлекся, что не сразу разобрал природу звуков, доносившихся из комнаты.

Едва слышное треньканье.

...Мелкий негодник, похоже, пренебрег словами парикмахера. В вазе не хватало желтого шарика. Сергей Петрович взбесился.

- Куда?! - заорал он. - Куда ты его дел?!

Мальчишка не ответил. Только знай себе головой качает, точно маятник, да челюстью двигает, что-то нажевывая.

- Куда дел?! Я тебя спрашиваю!

Из кухни прилетела мамаша, вмиг позабыв про моду и весь прочий гламур. Сергей Петрович чихать хотел на ее вопли - крепко его малолетний оболдуй разозлил.

- Ну-ка давай сюда! - парикмахер затряс мальца за плечи.

Тот захлопал глазенками и надул щеки.

Изо рта медленно и, пожалуй, даже торжественно появился желтый шар. Он становился все больше. Объемней. Внушительней. А когда вырос до размера футбольного мяча, оглушительно лопнул.

Сергей Петрович и мамаша-модница завопили в унисон.

*

Воскресенье он не любил. В этот день парикмахерская не работала, так что приходилось коротать время дома. Возможно, стоило обходиться без выходных - подобная мысль не раз посещала его, - но мама бы такого не одобрила.

Определенно.

"Несчастный человек становится трудоголиком или алкоголиком. Все лишь вопрос времени. Поэтому, чтобы обрести счастье и сохранить здоровье, нужно хоть раз в неделю, но отдыхать", - так она говорила. Сергей Петрович старался не перечить.

Особенно после похорон.

Фотография матери оправлена в красивую позолоченную рамку. Однако, хранит он ее в ящике комода, вдали от каждодневных хлопот и суеты. Лишь изредка Сергей Петрович извлекает из темноты часть той, былой жизни, чтобы посмотреть в знакомые глаза, испытывая самые разные чувства.

Сегодня он нуждался в этом сильнее, чем прежде.

Ведь привычное существование, столь тщательно избавленное от влияния случайностей и огражденное от неурядиц, точно цветок в оранжерее, оказалось под угрозой. Словно часы, у которых вдруг треснула одна из шестеренок.

...Шар лопнул, осыпаясь желтыми комочками, подобно дереву в пору листопада. И тут же они задвигались, забегали - существа, похожие на сороконожек. Бестолково суетясь, сталкиваясь, карабкаясь на стены, эти желтые тварюги вытягивались как жвачка, чтобы вмиг порваться - с мерзким чпокающим звуком - и вот вместо одного монстрика появляется два, а то и три. Безумная какафония шорохов, шуршания и хлопков наполнила комнату, как будто действо переместилось к сборочному конвейеру фабрики.

Дальнейшее Сергей Петрович помнил плохо. Кажется, женщина сразу грохнулась в обморок. Он же впал в состояние, близкое к исступлению - как берсерк, накинулся на сороконожек, готовый давить, колоть и резать.

Только мальчишка оставался невозмутим. С неподдельным интересом крутил головой, потряхивая недостриженной челкой.

К приезду милиции парикмахерская выглядела весьма плачевно, если не сказать - сюрреалистично. Кругом желтыми кляксами лужицы, чем-то сродни смоле. Гадов не выжило ни одного - по крайней мере, Сергею Петровичу хотелось так думать. Сам он сидел посреди комнаты, с бритвой в руке, будучи совершенно обессиленным.

В эти минуты старинные замки и загадочные пагоды остались где-то очень далеко. Вернулась память о дне, когда случился инфаркт. И чувство потери, переходящее в панику - оно тоже вернулось.

Следом за милицией приехал и хозяин помещения. Сделал недвусмысленное предложение съезжать, заплатив по счетам за аренду и ремонт. Вот тогда Сергей Петрович понял, что жизнь, размеренная по минутам и выпестованная с таким трудом, стремительно летит в тартарары.

Воскресенье он не любил, но сегодня оно пришлось как нельзя кстати.

Не выпуская из рук мамину фотографию, Сергей Петрович вышел на балкон.

Вечер выдался не по-осеннему знойный, словно в насмешку над всеми злоключениями парикмахера. Ясное небо понемногу наливалось багрянцем, точно созревающий плод. Теплый ветерок гулял между многоэтажками, неся с собой то отзвуки веселых голосов, то аромат жаренной картошки. Внизу, под окнами парк оказался полон людей - бродили влюбленные, в уютных деревянных беседках было не протолкнуться, да и свободной лавочки не сыскать. Дальний конец двора оглашался стуком мяча и заливистым детским смехом.

Дзынь-дзыньк!

Сергей Петрович подскочил, едва не выронив фотографию. Обернулся, готовый ринуться в комнату. Но фруктовая ваза с жвачкой - одна из немногих вещей, которые ему разрешили забрать из парикмахерской - стояла на месте. И новых монстров покамест не рождала.

Дзыньк! Дзеньк!

Источник звука отыскался под балконом. Мальчик в зеленой бейсболке раскатывал перед окнами, то и дело нажимая на звонок, прикрепленный к рулю самого обычного велосипеда. Наблюдая за ним, Сергей Петрович почувствовал, как лоб покрывается испариной. Сердце замолотило, как помпа, что откачивает воду с безнадежно тонущего корабля. Волна воспоминаний поднималась, грозя накрыть его в любой момент, и парикмахер спешно ретировался в квартиру.

Он ненавидел велосипеды.

Трясущимися руками Сергей Петрович вернул суровый лик матери в комод. После чего безвольным мешком рухнул на кровать. Душа его оказалась преисполнена с одной стороны тоской и отчаянием, с другой - странной радостью. Он вдруг четко увидел прошлое, в сюрреалистичной окраске: череду серых дней, тусклую пелену обыденности прорывали те немногие яркие крупицы событий, когда-либо происходивших с ним. Тревожные воспоминания детства, осколки настоящих эмоций. Как и фотография, надежно скрытые в темноте.

Велосипед.

Одно из таких воспоминаний.

Сдувать пыль с полотен в галерее памяти Сергею Петровичу хотелось еще меньше, чем извлекать на свет родительское фото. Поэтому он просто лежал пластом, невидящим взглядом буравя окно. Там желтый шар катился к горизонту - медленно, будто нехотя. Когда из желтого он стал кроваво-красным, а хрусталь фруктовой вазы заиграл багряными бликами, парикмахер поплелся на кухню.

Оставалось еще одно средство, чтобы нащупать почву под ногами.

Пусть и на время.

*

Голова важно надула щеки - и, хлоп! Пузырь лопается, не извергая привычных уже чудовищ. Взамен них мириады золотистых волосков повисают в воздухе, словно пойманные в невидимые сети лучи солнца. Еще мгновение и они начинают двигаться. Медленно, но уверенно плывут к голове существа, подобные кораблям, идущим в далекую гавань. Проходит немало времени, и пришелец обретает то, что хотел.

Роскошную, невероятно длинную и пышную, в красках золота - бороду.

- Благодарность, - говорит он Сергею Петровичу. - Домой далеко! Старый оболочка снял, новый оболочка помогает домой. Хороший!

Пальцы существа задвигались с ужасающей быстротой, перебирая волосяные нити. Борода окутывала голову, точно кокон. Пришелец готовился к полету в космические дали скоро и сноровисто.

- Оставлять тебе Огран, - глухо пробубнила голова из волосяного мешка. - Жуй! Надувай! Желай!

После чего золотистый шар выплыл в открытое окно и, набирая скорость, устремился ввысь, в усыпанное звездами небо.

*

Сергей Петрович раздумывал, на что списать странное воспоминание. С одной стороны это мог быть самый обычный сон. С другой - вчера он пил дешевый коньяк, и выпил много. Гораздо больше того, что считается нормой. Значит, возможна и галлюцинация. Правда, нельзя быть уверенным в том, что галлюцинации способны разговаривать.