– Вошкаетесь в темноте, как блохи на собаке. Медленно! – высказал свое недовольство вождь. – Если двери закрыты, ломайте их. Только шустрей!

–Эй, сюда! Да, шевелитесь вы! Вышибай! Вестейн, Кнуд, через окна внутрь лезьте! – прошипел Торвуд.

–Торвуд! Малы окна. В броне не пролезть!

–Так, скинь бронь!

–Ага, понял.

Терем меж тем проснулся. Было слышно, как внутри него бегают люди. Но это теперь не имело значения. Подбежал разгоряченный Сигвальд. Одним рывком сорвал входной притвор.

–Вперед! – Позвал за собой Торвуд, заслышав при этом голос сокрушавшегося вождя:

–Медленно! Медленно!

Оказалось, что за дверью их уже ждали. Трое русов с мечами и щитами в руках заступили дорогу, перекрыли лестницу ведущую наверх.

–В сторону! Места мне! – зарычал Сигвальд, и Торвуд с удовольствием уступил пальму первенства ему и еще троим торопыгам. Общая суета и темень кругом, не добавляют возможности спокойно разобраться с боярином лично. И как гром среди ясного неба послышался голос Кнуда за спиной:

–Торвуд, хоромину изнутри подожгли!

Вот это плохо! Поторопились.

–А-а, Локи с нами пошутить решил! Чего встали? Наддай!

Боярин, словно почувствовал, что уйти ему не дадут, отступил со своими вверх, распорядился:

– Олег, Дарен, держите проход, я гляну, чтоб в окна не влезли и в спину не ударили!

–Добро, отец!

Бурдун услышал женский крик, сунулся в то крыло дома, где ночевали дочери и они с женой. Ему навстречу из опочивальни выскочил бородатый скандинав, впопыхах практически сам напоролся на меч. Второго дана, а боярин узнал их, хоть и прошло лет пять с последней встречи, повозившись, зарубил. В освещенной светильниками комнате нашел своих. Жена и две красавицы дочери на выданье, лежали в крови на полу. В жилах застыла кровь. То, что они мертвы, понял сразу. Но Бурдун был калач тертый, он знал, что живым его не оставят, бросился в другое крыло дома. Там младшенькая! Отселили на время простуды.

Вбежал в темную спальню.

–Милолика! Ты где?

–Здесь я, батюшка!

Дочь ответила сразу, слышала шум в тереме. Мала еще девка, двенадцать годков. Жаль, что не увидит как взрастет, замуж выйдет!

–Быстро одевайся!

Выглянул в коридор. Опоздал! Увидел, как добивают Олега. Эх, сын!

Закрыл дверь на щеколду, схватил с лавки простыню, примерился. Выдержит, дочь худенькая тростиночка. В дверь стали ломиться. Значит Олег погиб. Притянул к себе любимицу, зашептал:

–Запоминай. Под сараем схрон, там серебро. Много серебра. Нищенкой не будешь. Выберешься, разыщешь десятника особой сотни Лихого. Только ему верю. Скажешь чья ты дочь и что отец просил за тебя. На нас напали даны, те, что в Курске службу несли, а потом Чернигову продались.

–Папка!…

–Все, милая!

Открыл окно, в последний раз поцеловал своего плачущего ребенка, привязал за поясок простыню, перевалил девчонку через подоконник в темноту.

–Прощай! Помни!

Свой самый ценный груз быстро опустил вниз, под конец сбросил в темноту остаток материи. Теперь как боги рассудят.

После очередного удара дверь поддалась, и викинги вбежали в спальню, сразу попав под меч боярина. Ему терять нечего! Старый конь не испортил борозды, увел за собой к вратам небесным Сигвальда, тяжело ранил Гринольва. Живых насельников в тереме не осталось. Поток проникшего внутрь воздуха подбавил жара, заставил языки пламени внутри дотянуться до второго этажа. Торвуд сам все проверил, распорядился:

–Всем уходить!

Викинги обратно полезли уже через огонь. Задержавшись на миг, Торвуд наклонился над раненым, прислонившимся к стене, зажимавшим рану в боку Гринольвом, глазами наблюдавшим за товарищем. Без сожаления в голосе проронил:

–Прости.

Нож вспорол вену на шее.

Воины отступили от пожарища. Огонь пожирал деревянный терем. В людской суете шестеро датчан незамеченными проскользнули к выходу из города.

* * *

Ночь. Черное небо, беззвездное, беспросветное, наводящее в душе тягостное чувство. Луна скрылась за тучами. Дождь с неустанным усердием крупными каплями тарабанил по крышам, своим шумом перебивая посторонние звуки.

С тех пор, как они свернули на тропу, ведущую к деревне, природа словно сошла с ума, темнота окружала их, а дождь заставил промокнуть до нитки. Пустая деревня приняла в свое лоно, встретив одиночеством изб и характерным чувством внутреннего дискомфорта. Что-то подобное он уже переживал в этой реальности, но тогда хотя бы не было такой мерзопакостной погоды. Как давно это было!

В отличие от прошлого раза, он не стал делить и посылать всех своих людей разведать округу, всех разместил в большом доме, скорее всего, ранее принадлежавшем старейшине верви. Послал Лиса и молодого волхва Вольрада. Этих двоих должно хватить за глаза.

По времени, ночь только-только вступила в свои права, а казалось, что через пару часов должно наступить утро. Народ, не стесняясь чужих хором, хозяйствовал в них как у себя в доме. Наколотые сухие поленья отправились в топку печи. Из потаенных недр хозяйственного сельского старейшины, Сбыня извлек жаровню предназначенную для зимнего времени года. Установил на средину широкой горницы, «…чего жалеть, коли хозяина может, и на свете нет?», развел в ней огонь для согрева и просушки одежды. Лиходеев усевшись на лавку, подперев спиной «слепую» стену, смотрел на то, как его парни непросто устраиваются на ночевку, а готовят избу к обороне.

Полыхавший огонь заставил почувствовать сырость и пот людского присутствия. Его тепло не скоро обогреет замкнутое пространство избы. Под ярким неестественным белым светом все в комнате приобретало неживой мертвенно-бледный вид, тускнея с каждой минутой. Тень, отброшенная Лиходеевым, распласталась на противоположной стене не как что-то вторичное, наоборот, даже с размытыми очертаниями, она казалась величественной на фоне мелочных и ненужных вещей. Выпало время обдумать ситуацию. Бойцы знали за батькой такую привычку. Ежели сиюминутно десятку не угрожала опасность, а люди сами занимались привычным делом, Лихой словно невидимой стеной отделял себя от коллектива и о чем-то думал, чего-то мозговал. В такие минуты его трогать не моги, мало того, что с правильной мысли собьешь, так еще неприятность себе на бестолковку наживешь.

Скрипнула дверь. На пороге появились Лис с волхвом. Бросив взгляд на начальника, Лис, исполнявший обязанности зама, хмыкнул, спросил у спустившегося с чердака Смеяна:

–Давно думу задумал?

–Как вошли, так чтоб никому не мешать уселся в сторонке. Что в деревне?

–Пусто! Словно вымерли все. Воронье гнездо обустроил?

–Чего его обустраивать? С чердака на три стороны смотреть за округой можно, только ведь не получится.

–Почему?

–Лис, ты как с луны свалился! Темно на дворе, хоть глаз коли.

–Все едино, того же Зорана на пост выставь. Хуже не будет.

Зоран, Лютой и Сбыня – как называл их Егор, трое из ларца. Братьев близнецов подогнал ему сам боярин, еще в самом начале того времени, когда сотня только зарождалась. Ликом красны, в смысле красивые, а характером разные. Зоран, веселый никогда не унывающий малый, всегда готовый прийти на помощь постороннему человеку. Лютой, вспыльчивый, склонен к неадеквату. Когда только пришел к Егору, увидев десятника, по возрасту младше себя, попытался быковать. Лиходеев решил позаниматься с ним, доверив роль «куклы», но выручил Вольрад. Уж что он ему сказал, осталось в секрете, однако с тех пор Лютой ни на что не жаловался и добросовестно выполнял поставленную задачу. Про Сбыню можно сказать в двух словах – кулак хуторской. По негласному уговору, исполнял в десятке обязанности МТОшника. Если возникала надобность, в своем хозяйстве мог найти даже черта лысого. Обратно, столование всех лежало на его плечах, хоть пищу и готовил прижившийся византийский чернец Илья. Да-а! Как боец, Сбыня был хорош, а из лука стрелял не хуже Смеяна.

Снимая через голову мокрую кольчужную рубаху, зазвенев кольцами, Лис сбросил броню на табурет, туда же упал вымокший подклад. Нашел глазами монаха.