Единственной отрадой во всем этом аду для меня были книги и рисунки. За оставленные клиентами деньги можно было покупать, что пожелаешь. Я всегда просила книгу, стопку пергамента и карандаши, чем поначалу вызвала у хозяйки и девочек удивленные взгляды, но потом они смирились с этими моими «странностями».
Через пару недель после моего появления в доме Терпимости мадам Харрис позволила написать письмо Уизли. Я долго смотрела в пустой лист бумаги, собираясь с мыслями… Нужно было обманывать дорогих людей, писать о чем-то радостном… Как странно было расхваливать солнечные пляжи жаркой Австралии и заливать пергамент горькими слезами…
Харрис придирчиво перечитала текст, удовлетворенно хмыкнула и, не сказав ни слова, вышла из комнаты. И так она делала потом всегда…
Что меня не могло не радовать, хотя как комично это звучит в подобной ситуации: ни одного знакомого лица за первый месяц я не увидела.
Вскоре у меня появился новый повод для радости. Мучительной, болезненной радости… Я с замиранием сердца ждала окончание месяца, чтобы убедиться, что моя надежда не напрасна…
Да, мадам Харрис не была дурой, но явно ничего не смыслила в зельях. Особенно в их побочных эффектах… Пузырек с нужным снадобьем появлялся на моей тумбочке каждую ночь…
Теперь, проводя ночь с этими безликими, похотливыми самцами, я думала не только о Роне, но и о том, что терпеть осталось меньше года…
И Кормаку не к чему будет придраться. Все претензии пусть предъявляет своей необразованной сообщнице. Ведь однажды я просто не проснусь. Официально это точно не будет тянуть на самоубийство. Я ведь просто выполняла желание Харрис: пила зелье, чтобы в стенах ее заведения ночью не кричать от ужаса, не пугать обитателей и гостей.
А пока нужно было просто перетерпеть…
Я произносила эти слова каждый день, каждую ночь, каждый раз, толкая перед собой дверь в комнату, отдаваясь очередному мужчине…
***
Но однажды в мой хрупкий мир, полный ожидания собственной смерти, ворвалось новое, отягощающее обстоятельство.
Я как раз закончила макияж и прическу, когда в комнату влетела мадам Харрис. Она внимательно меня осмотрела, удовлетворенно хмыкнула и заговорила:
— Гермиона, ты сегодня должна особенно хорошо постараться, — холодно, но явно взволнованно обратилась ко мне хозяйка. Если честно, никогда не видела ее такой. Обычно кроме презрения ее глаза и голос мало что выражали. Обычно она была примером сдержанности и хладнокровности.
— Сегодня тебя ждет Правая рука нашего господина. Будь с ним ласковой и нежной, искренней, такой, какой ты умеешь. Иди сейчас же к нему. Помни: он должен уйти удовлетворенным и довольным.
— Нет, — попыталась пискнуть, потому что прекрасно понимала, кто сидит за стеной.
Слава Северуса Снейпа шла впереди него.
Нет. Только не с ним. Пожалуйста! Я не хочу! Я не смогу!
— Нет, так нет… — вдруг пожала плечами Харрис, отворачиваясь и направляясь к двери…
Я даже опешила. Так просто… так…
— Думаю, Джинни Уизли будет сговорчивее, — холодно бросила из-за плеча женщина.
Зря я так обрадовалась. Мерзкая, бездушная шантажистка! Чертов Кормак!
— Стойте! — тут же крикнула я, сглатывая подкативший к горлу ком отчаяния и боли, смахивая слезинки, нахлынувшие на глаза. — Я пойду!
Джинни чиста и невинна. Она никого к себе так и не подпустила, после смерти Гарри… Я не хочу для нее такой участи. А меня уже ничто не вытащит из этого болота…
— Вот и умница. Порадуй его. Он должен уйти в хорошем настроении.
Хорошее настроение и Северус Снейп… Это возможно?
***
В антрацитовых глазах бывшего профессора я увидела потрясение. Северус Снейп был явно шокирован моим появлением… Но не проронил ни звука. Холодность и бесстрастность тут же вернулись к нему. Я видела, как он скользнул по мне оценивающим, ехидным взглядом. Хотелось убежать, спрятаться. Только не делать этого… но… я должна… ради них… ради Джинни. Она не должна оказаться на моем месте.
Раздеваться перед бывшим учителем было до одури стыдно. Я все наивно надеялась, что он вот сейчас встанет и уйдет. Я молилась, чтобы он наорал на меня за непотребное поведение, да за что угодно! Только не это… только не этот огонек желания и похоти в бездонных глазах.
Северус Снейп оказался таким же, как и все остальные…
Представлять вместо него Рона было сложно, гадко и больно… Но я неплохо справилась….
Я тихонько плакала, отвернувшись от приводящего себя в порядок мужчины, молясь, чтобы этот человек поскорее покинул комнату и не увидел мою подступающую истерику.
Я только что отдалась бывшему учителю: с охотой, со страстью, так, как научили…. Меня только что трахнул Северус Снейп…
Браво, Кормак! Можешь собой гордиться! Именно в ту ночь я сполна почувствовала всю «прелесть» его мести. Именно той ночью я по-настоящему почувствовала себя продажной девкой.
Особенно когда за спиной послышался звон монет… Самое большое унижение…
Шорох мантии — и Северус Снейп ушел.
Остатки сдержанности улетучились: я долго рыдала, била кулаками в стену, рвала простыни, на которых только что отдалась ему.
Харрис молча принесла успокоительное и заветный пузырек.
Ничего. Осталось немного… Чуть-чуть…
***
Он ушел. Чтобы опять вернуться.
Я видела, как мадам Харрис зашла в мою комнату и оценивающе осмотрела с ног до головы.
— То, что нужно, — расплылась в довольной ухмылке женщина. — Браво, Гермиона, ты меня порадовала. Думаю, можно считать, что Северус Снейп теперь будет твоим постоянным клиентом.
Меня охватил ужас. Внутри все оборвалось. Нет. Только не он. Вернулся. Зачем?! Ну почему?! За что?!
— Кстати, сегодня он не один, — хмыкнула женщина. — Никогда бы не подумала, что мрачный и неприступный Северус Снейп такой… затейник.
Не один… Слезы душили. От страха дрожали колени. Не один…
— Будь умницей, — последнее напутствие.
Обслуживать двух мужчин одновременно мне уже было не в первой…
Все. Отступать некуда.
Снейп и Малфой. Профессор и отец сокурсника. Ниже не упасть.
Как они смотрели… Их взгляды просто срывали с меня эти непристойные тряпки.
Желая укрыться от их жадных взглядов, я решила сперва предложить выпивку… Что угодно, лишь бы оттянуть этот момент…
После самого первого клиента я никогда не позволяла себе плакать во время секса: мужчины не ведают жалости, слезы их только раздражают, заставляют чувствовать себя отвергнутыми… Так вещала Харрис.
Но ощущение болезненной заполненности от них, ощущение жадных, грубых пальцев и губ на своем теле прорвали мою хрупкую эмоциональную защиту: я чувствовала, что слезы катятся по щекам, и только молилась, чтобы никто из этих наслаждавшихся процессом мужчин ничего не заметил.
Меня удивил поцелуй профессора: он был страстным, глубоким, нежным… Меня вообще удивило, что он меня поцеловал. Судя по прошлому разу, такие ласки не для него. Еще бы. Это же неприступный Северус Снейп.
И опять звон монет…
Я ненавидела его — признак моей ничтожности, моей продажности…
Я слышала звук удаляющихся шагов….
Господи, ускорь время! Как пережить оставшиеся месяцы?! Как?!
Неприятной неожиданностью стало то, что эту минуту слабости увидел Снейп. Я была уверена, что он ушел… Неосторожная идиотка.
Он хмуро и пристально на меня взирал, будто пытаясь залезть в голову. Нет, профессор… Не нужно. Иначе вы узнаете, как сильно я сейчас вас ненавижу и презираю.
Слезы, опять эти проклятые слезы, высасывающие душу.
Когда же они будут выплаканы все?
***
К сожалению, не всем мужчинам нужна ласковая женщина. Некоторые наслаждались кричащим телом, на котором можно излить всю свою ненависть и жестокость…
В тот вечер лежать я могла только на правом боку: спина, живот, грудь и левый бок полыхали огнем, доводя до безумия.
Мадам Харрис немногословно заверила, что зелье будет утром, после того, как клиент выплатит неустойку. Жадная, бесчувственная стерва!
