— Плед тоже принеси, — попросил нырнувший под одеяло Гадюка. — Холодно.

— Сейчас.

Притащив рыжему плед, он нарвался на вопрос: «А ты где будешь спать?» и, пожав плечами, ответил:

— На диване, где еще? Ты крикни, если что понадобится. Я сплю чутко. Встану, принесу.

— Если просто спать, то можешь со мной, — неожиданно разрешил Гадюка. И, в ответ на удивленный взгляд, пояснил: — Холодно же! С тобой теплее.

Ошалевший от радости Брэйт пробормотал: «Конечно-конечно…» и стремительно вполз под одеяло — как лепрекон, пытающийся добраться до золота. Он успел облапить обтянутое тканью бедро, попутно уговаривая себя не накидываться на рыжего, залез под куртку и прикоснулся к гладкой теплой коже.

«Не накидываться! Я же не животное! Не… я не…».

Под колено попалось что-то упругое и противящееся нажиму, но отстраниться Гепард не успел — нога преодолела сопротивление, и в кровати стало мокро. И приятно запахло цитрусовыми — это выяснилось, когда он откинул одеяло и осмотрел раздавленный очищенный мандарин.

— А! Вот он где! — нисколько не смутившись, и вроде бы как и обрадовавшись, сказал Гадюка. — Я его потерял.

— Давай договоримся, — хмуро сказал Брэйт, у которого после неожиданной встречи с цитрусом исчезли почти все плотские желания. — Я тебя больше не заставляю ни завтракать, ни обедать, ни ужинать. А ты не тащишь продукты в постель. Лады?

— Лады, — согласился Руфус, замотался в одеяло и сполз с кровати на палас, намекая, что неплохо будет, если кто-то сменит простыню, и добавил. — Я его правда хотел съесть. Но он куда-то делся.

Одеяло съезжало с плеча, утаскивая за собой пижамную куртку, рыжий обиженно ежился и смотрел такими честными глазами, что желание вернулось с утроенной силой.

— Я тебе другой мандарин принесу, — хрипло пообещал Гепард, но пошел прямиком в ванную — от греха подальше.

— Но ты же сказал: не тащить еду в постель!

— Я тебя сам покормлю!

Дверь в ванную захлопнулась с оглушительным треском. После пары жестких, почти судорожных движений кулака по члену Брэйт освободился не только от скопившейся спермы. Ушли злость и нервозность, словно в раковину выплеснулись все беды и заботы нынешнего дня.

Облегчение оказалось ошеломительным. Будто заколдовал кто — несколько взглядов на Руфуса и собственная рука приносили больше удовольствия, чем скуповато-размеренные соития с Андрианом. Хотя вкус к рукоблудию потерялся после первого секса с партнером. А вот надо же…

Ополоснувшись, он застелил чистую простыню, уже не расправляя складки, притащил в спальню и мандарины, и телевизор, и, сдержав слово, кормил Гадюку очищенными от пленок дольками, пока тот не замотал головой и не выдохнул:

— Все…

Тогда Брэйт с сожалением убрал руку от его лица — позволительная мелочь, невинное прикосновение к искусанной нижней губе — и твердо, больше для себя, сказал:

— Давай спать. Завтра у нас тяжелый день. Я выпросил два отгула. А нам надо и в министерство заехать, и в госпиталь тебя на учет поставить, и в банк заглянуть… а если квартиру сразу дадут, то решать вопрос с мебелью… То есть — покупать. Не это же барахло туда тащить! В общем, дел невпроворот намечается. И на завтра хватит, и на послезавтра останется. Ты выдержишь? Если вдруг станет плохо, сразу мне сообщай, ладно?

— Договорились, — серьезно, и несколько церемонно кивнул Руфус.

Гепард выключил свет, оставив вместо ночника молчаливо мелькающий телевизор, позволил Гадюке улечься, как ему удобно, стянул с себя футболку — под пледом и одеялом было жарко — приник к обтянутой пижамной курткой спине и шепнул:

— Спокойной ночи. Буди, если что. Помнишь?

— Угу, — буркнул рыжий, закопался в одеяло и подушки и затих — похоже, отрубился после очередной капсулы из пластикового флакона.

Прислушиваясь к его размеренному сопению, Брэйт мысленно составлял список дел. Сегодня он поленился, и не стал изучать расписание приема лекарств, выданное Гадюке в санатории. Положился на его сознательность. Но это позволительно один раз. Надо заучить наизусть, контролировать, и проконсультироваться в госпитале у врача — что от чего, какие могут быть побочные эффекты…

«Контролировать».

Два отгула пролетят — оглянуться не успеешь. А потом?

Страх, прежде теснимый злостью, потом — домашними хлопотами и желанием, выполз из темного угла и запустил ледяные когти в сердце, заставляя вздрогнуть и прижаться к сопящему Руфусу.

«А если он куда-то выйдет, когда я уйду на работу? Или откроет дверь на звонок, а какая-нибудь скотина… Прав был врач, когда недобрым словом поминал окраины Нератоса. Тут кто только не бродит. Что же делать? Отпуск мне не дадут, хоть проси, хоть умоляй… Уволиться? А на что жить? Денег на карточке хорошо, если на пару месяцев хватит. Я же не копил…».

От отчаяния — попер напролом, ничего не обдумав, а как теперь? — захотелось взвыть. Он сел, стягивая с Гадюки одеяло, опустил ноги на палас, собираясь идти на кухню, заваривать чай и курить в форточку до одурения, и замер, услышав неразборчивое бормотание.

— Спи, — возвращая одеяло на место, проговорил Гепард. — Спи. Я тут, я на кухню.

— Чего ты всполошился? — Руфус приподнялся на локте и обернулся. — Я же почувствовал. У тебя сердце заколотилось, как бешеное.

— Я… — вкрадчивый полумрак располагал к откровенности. — Я, наверное, завтра уволюсь. Чтоб рядом с тобой быть. Хотя бы на первых порах. Как представил, что я на работу уйду, а ты тут один останешься… тут или не тут. Если что-то случится, я…

— Что за чушь? — рыжий потянул его, заставляя вернуться под одеяло, развернулся, придавил рукой и ногой, пресекая попытку к бегству и добавил. — Ничего со мной не случится. Все, что могло — уже случилось. Прекрати придумывать глупости.

В спокойном голосе было столько уверенности, что страх разжал когти и убрался в темный угол — как тигр, услышавший команду дрессировщика. А Брэйт, попавший в неожиданные, и от этого вдвойне приятные объятья, потерял всякое желание идти на кухню. Опасения поблекли — будто ладонь Руфуса, по-хозяйски умостившаяся на его животе, сотворила магический щит, отгородивший кровать от всех бед и забот мира. И Гепард, облегченно вздохнув, позволил себе поверить — все плохое уже случилось. А все хорошее — впереди. Он попытался вернуться к мысленному списку: теплая куртка, теплая обувь — иначе Гадюка простынет насмерть, еще пара комплектов постельного белья — в запас, чтоб не стирать после встречи с мандаринами… но строчки и пункты начали расползаться, и он провалился в сон, удивительно океанский сон, наполненный плеском соленых волн и заманчивым блеском перламутровых раковин. Сон, поставивший точку в конце первого дня не семейной, но совместной жизни. Дня, у которого не будет годовщин — потому что для годовщин найдутся другие, более радостные и формальные поводы.

Паника на дороге к счастью

(вычитка моя)

Утро Гепард встретил замерзшим, как дворняжка, которую злые хозяева выставили на мороз. Рыжий сбросил ненужный ему плед на пол, а в одеяло замотался, устроив себе что-то вроде спального мешка, и лишил его возможности укрыться, заставив пожалеть о снятой вечером футболке. Пришлось, зевая и охая, ползти отогреваться под душ — Руфус на попытку влезть в «мешок» громко и отчетливо сказал: «Брысь!» и толкнул его локтем под ребра. Охранял свитое гнездо, змеина противная…

Согревшись и почти проснувшись, Гепард заварил себе большую чашку кофе, попутно отметив два важных факта. При всех обещаниях чуткости и заботы, он спал, как убитый — не заметил того, что Гадюка ночью вставал и бродил по квартире. Но, может быть, это было и к лучшему. Рыжий без всякого принуждения и уговоров поел — вон, в мойке куриные кости и размокшие салфетки валяются. Выпил половину пакета томатного сока, оставил грязный стакан на столе, и распечатал упаковку орешков, просыпав на пол по крайней мере треть.

«Значит, с голоду не помрет, — утешил себя Брэйт. — А гадить его, похоже, не отучишь…».