Узор вязки повел мои пальцы вверх по пути блаженства. Нащупав резинку, я торопливо потянул на себя.

– Так мы не договаривались. Только колготки. – Она не возмущалась. Просто напоминала о том, что в любой игре существуют свои правила и ограничения. Игра в доктора исключением не является.

– Извини.– Я бросился исправлять ошибку и понял, что схожу с ума. Упругая шерстяная пружина колготок излучала тепло, шелк трусиков был прохладен, как осенняя ночь, а под ними Олина кожа. Горячая, нежная, покрытая мелкими слезинками испарины. Такая, какой запомнилась мне с первого прикосновения, с той памятной осени. Эта игра жара и холода, противоречила всем законам природы, гасила разум и разжигала чувства.

Ольга опустилась на сиденье, целомудренно придавила юбку руками, оставив в моей власти только очаровательную, загорелую ступню с перекрестьем светлых полосок, вероятно, оставленных ремешком босоножек на взъёме.

– Откуда загар? – Я обрадовался возможности хотя бы немного отвлечься.

– Загар? – Оля опустила голову. Наши глаза оказались так близко, что, казалось, моргни она или я и ресницы коснуться ресниц. – Из Египта.

Ее «из Египта» прозвучало едва слышно. Я посмотрел на влажные блестящие губы и невольно потянулся к ним. Мы поднимали головы одновременно. Я к Ольге. Она – к мерцающим в потолке светильникам. Ольга словно вытягивала меня за губы на невидимых нитях. Это синхронное движение продолжалось о тех пор, пока моя голова неожиданно не уперлась в столешницу. Олины губы растворились где-то надо мной, в сумеречном пространстве зала.

– Вот и египтяне такие. Чуть расслабишься – норовят… – что норовят египтяне, Оля не расшифровала.

Какой из меня египтянин? Никакой. Разве что очень древний, скованный бинтами неожиданной влюбленности и забальзамированный ароматами Олиных духов, и, как всякая порядочная мумия не из фильмов ужасов, не способный ничего «норовить». Мумии не норовят. Они только ищут тропинку в…

Глава 8

своё прошлое. То, где они ещё были живы.

– А где твой кудрявый красавец? – Оказав пострадавшей первую медицинскую помощь, я пробовал загасить огонь страсти красным грузинским вином.

– Ты о ком?

–О муже, конечно. Мумии у пирамид сторожит или в снегопаде заблудился?

– Дочку дома сторожит «кудрявый красавец». – Оля усмехнулась – Я с трудом сообразила: о ком вообще говоришь.

–Что, много мужей поменяла?

– Нет, мужей не меняла. Это Костя прическу поменял.

– Каждое утро утюжком волосы выпрямляет?

– Тряпочкой пыль смахивает. У него теперь всего две кудряшки. От одной до другой на машине час езды.

– Злая ты стала…

– А разве я была доброй ?

– Не помню. – Соврал я. Про Олю я помнил все. Каждое ее слово, каждый жест. Даже ее любимый анекдот про зайца и медведя. Бородатый, но поучительный. Тот, где заяц уговаривает медведя перебраться к нему, зайцу, через бурный горный поток. Кричит сквозь пенистые буруны, что покажет что-то очень важное. Мишка-дурачок поддается на уговоры. Весь израненный, чуть живой выползает из реки к зайцу. А косой и говорит: «Смотри, что я умею!» и начинает быстро-быстро бить себя пальчиком по губам, издавая дурацкий звук «ба-ба-ба-ба-ба…»

У Оли это было коронным номером: вынудить человека преодолеть максимум препятствий, а потом с самым невинным видом поинтересоваться: а зачем он, собственно, дурачок надрывался.

Впрочем, она превращала поклонников в идиотов не корысти ради, а из любви к искусству.

– Не была я доброй. Никогда… – неожиданно вздохнула Ольга.

Еще пять минут назад я был того же мнения. Но после этого вздоха, такого искреннего и горького, настроение моё переменилось.

– Что ты на себя наговариваешь! Костю же пожалела! Он за тобой хвостиком три года бегал. Все курсовики делал в двух экземплярах: тебе и себе. Причем себе – если успевал.

– Костю пожалела? – карие глаза недобро почернели. – Залетела, аборт вовремя не сделала, вот замуж и вышла.

– Лучше бы ты со мной залетела…

– Конечно. Тогда бы ты был лысым. Шучу.

– Ваши салатики! – Официантка появилась вовремя. Я не знал, как реагировать на Олину шутку. Она не скрывала иронии. Только не было понятно: кому ирония предназначалась: мне, ей самой или безвременно облысевшему Косте.

«Мечта дальнобойщика» выглядела вполне аппетитно. В центре тарелки – изрядных размеров стожок – соломка из языка. Рядом стожок поменьше – тертый сыр с майонезом. Вокруг – луг из свежей зелени и тонко нарезанных пластинок огурца. Справа зелень ограничивали аккуратные, сочные брусочки ананаса. Слева кубики маринованной папайи.

– Как нога? – официантка участливо наклонилась к Ольге.

– Какая нога? – удивление было настолько искренним, что я невольно оторвался от салата.

– По-моему, правая. – Официантка неуверенно указала на разутую ногу Оли с привязанным полиэтиленовым пакетиком.

– Все хорошо, девушка, не переживайте, – настал мой черед – это спектакль. Правой ноги нет вовсе. Там протез. А протез, только заржаветь может.

– Чего же ты так потел, когда с протеза колготки снимал? – спокойно поинтересовалась Ольга.

– А у меня воображение хорошо развито, – быстро парировал я.

– Горячее заказывать будете? – официантка перешла на официальный, а может, официантский тон.

– Да. – Я отложил меню. Все равно ни одно название мне ничего не говорило. – Принесите что-нибудь на ваш вкус.

Девушка кивнула. Проходя мимо стойки бара, она остановилась у Клинтона и поправила саксофон. Ширинка экс-президента, на мгновенье выглянувшая из-под изгиба музыкального инструмента, была расстегнута. Дизайнер-то, кажется, из завсегдатаев желтого дома.

– С тобой я «залететь» не могла. – Оля уже увлеченно разгребала вилкой стог языковой соломки.

– Почему? – не понял я.

– Потому. Слишком серьезно ко всему относишься. Не умеешь прощать и не любишь подчиняться.

– Подчиняться не любит никто. Зато я и командовать не люблю.

– Я люблю. А Костя подчиняется.

– То есть, ты вышла замуж за подчиненного?

– Вам, наверное, это не интересно, но нас совсем завалило. – Официантка владела навыками свободного перемещения в пространстве. По крайней мере, умением внезапно появляться и бесследно исчезать. Не знаю как Ольга, а я не заметил: когда она успела вернуться. Может быть, из кухни к столику вел подземный ход с лифтом? А может, телепортация стала естественной технологией в практике ресторанного бизнеса?

Я поглядел на Клинтона. Саксофон еще покачивался.

– Чертовщина, какая-то!

Глава 9

-Не чертовщина, а стихийное бедствие, – гордо поправила официантка, – по радио передали: «за два часа выпала годовая норма осадков» Представляете как романтично: засыпаны снегом в центре мегаполиса! Нас откопают, может быть только через неделю! Или даже месяц! – После первой фразы девушки я подумал, что добиться более восторженной интонации невозможно. Но каждое последующее слово опровергала мое убеждение. Восторг, помноженный на восторг и возведенный в третью степень восторга. Ей не в гриль-баре работать, а на сцене выступать. Или вести ток-шоу.

– Нет, правда, здорово: необитаемый остров в сердце каменных джунглей!!!

Я не был уверен, что это здорово. Это опять попахивало эрзацами – любимыми аттракционами сторонников урбанизма. Необитаемый остров в пределах досягаемости городского транспорта, конечно удобно – на него можно ездить как на работу. Но по сути своей – чистейшая шиза.

По мне: если необитаемый остров, так где-нибудь в океане и поближе к экватору. Солнце, свежий воздух, нежный шепот прибоя – все, что необходимо для возникновения здорового чувства голода. У аборигенов – людоедов. По крайней мере, отдыхающим – десять литров адреналина в сутки гарантированны. А отпуск в подвале – это для религиозных фанатиков и отшельников. Впрочем, может это и не так плохо: месяц заключения в застенках общепита поможет мне научиться прощать, а Ольге – научиться людей любить, а не распоряжаться ими. И сложится то, что так успешно развалилось семь лет назад. И меня понесло: «Дочку Олину удочерю. Косте на развод подарю парик, как у Кобзона.»