– Надо же, – обращаясь в пространство, проворчала Ольга – раз в жизни подвернула ногу и вот оно – спасение. Нормальных баб спасает принц на белом коне, а меня – какой-то недоделанный.

– Предположим, принцы спасают принцесс. Баб спасают мужики. Хотя чаще бьют. И ногу ты подворачиваешь не первый раз. – Я решил, что мистеру Икс пора снимать маску. Настал момент финальной арии. Пусть и ей станет немного неудобно. Человек – взрослый, а память – девичья.

–Тебе откуда знать?

– Носили, знаем. Второй курс. Октябрь. Осенний кросс.

– «Курс», «кросс» – дурдом с сюрпризом. Я никогда спортом не занималась.

– Верно. Потому ногу и подвернула.

– Не помню. – Она даже не попыталась откопать в пыльных закоулках памяти малозначительный факт нашего прежнего знакомства.

– Понятно. Это же я тащил тебя полкилометра до финиша.

– А, мальчик с длинными патлами. Кажется, Сережа? – Ни тебе тепла, ни тебе радости. Таким тоном обычно говорят: «Да, помню, прошлым летом изрядно гнуса было на даче. Особенно комаров».

Если кто над кем здесь и издевался, так это она надо мной. Был бы я собакой или морской свинкой, хотя бы общество защиты животных за меня заступилось. Так мучить живую тварь нельзя. Уж лучше сразу пустить на шапку или кожаную куртку. Патлы на первом курсе у меня действительно были отменные. Но Сергеем, почему-то, родители назвать не догадались. Родители не догадались, а у Ольги это вышло. Очень непринужденно, элегантно, мило, небрежно.

–Нет, не Сережа. – Я думал – она напряжется и вспомнит. Но видно и меня память стала подводить.

–Ну, и не важно. – Оля никогда по пустякам не напрягалась. Она очаровательно улыбнулась. Для нее важно было только то, что ее не пытались выставить дурой. А весь предыдущий странный диалог – следствие нелепого стечения обстоятельств. Как результат, вместо суровых вспышек ее глаза наполнились мягкой золотистой пульсацией. Будто светлячки вылетали из карих соцветий радужки.

Мне всегда казалось, что внутри Ольги фея бьется с ведьмой. Иногда верх одерживает одна. Иногда другая. Но никогда невозможно предсказать: будешь ли обласкан в следующий момент или испепелен. Не девушка – мечта экстремала.

–Ты правда ничего не помнишь?

– Почему ничего? А длинные волосы? Еще помню, что эти жалкие пятьсот метров у нас растянулись на три часа. Нас искала вся кафедра физвоспитания в полном составе.

– И не нашла.

– Непонятно, как это им удалось: ты пыхтел как паровоз и останавливался через каждые десять шагов.

– Предположим, пыхтел не я один, а останавливался не от усталости .– Мое самолюбие было уязвлено. – В отличие от тебя, я спортом занимался.

– Ну, если то, чем мы занимались называть спортом, то я чемпионка мира. – Нет, с памятью у нее все было в порядке. Просто Оля помнила только то, что хотела. А что не хотела – мгновенно забывала. Но что-то все же помнила. Что, само по себе, уже неплохо. – А еще, ты пытался отравить меня шашлыком из поганок.

– Неправда, это были сыроежки.

– Ваш «Пиросмани», – официантка поставила передо мной алый бокал. –А вам – лед и фирменный коктейль – «Харлей». Виски пусть мужики хлещут. Разувайтесь, сейчас окажу первую помощь.

– Лучше я. – А кто бы на моем месте упустил возможность наложить повязку на…

Глава 7

женские ножки?

Молния сапога жужжала ласково и многообещающе. Аромат ее любимого «Кензо», смешиваясь с запахами свеже стираного белья и чистого тела. Все это возбуждало меня как кровь возбуждает голодную акулу. Впрочем, возбуждение не мешало мне привычно развлекаться бытовой философией. И тема была презамечательная: как им удается так пахнуть?

Это о женских ногах. Бьюсь об заклад: расстегни я свою обувь, не нашлось и пары человек на земле, чьи бы ноздри радостно встрепенулись. Я сознательно говорю именно о людях. Другое дело – хищники. Им бы я изрядно поднял настроение. У них бы ноздри встрепенулись. Они бы рванули на запах восьмидесяти килограммовой котлетки. Они бы учуяли острый амбрэ плоти даже за сотню километров и точно знали, что ногами, конечно, можно побрезговать, но кроме потных конечностей-средств демаскировки, существует еще и увесистое тело.

Что касается людей, то, пожалуй, ноздри и у них бы встрепенулись. Даже, наверное, у многих. Но не от радости. И это при всей моей чистоплотности. У нормальных людей аромат мужских зимних сапог способен возбудить только отвращение, переходящее в мордобой.

А здесь…Я почувствовал, как твердеют мышцы: сначала в руках освобождающих ее ногу из плена итало-китайских обувщиков, потом словно корсетом сдавило грудь. Спустя десять секунд о себе напомнили все мышцы. Все без исключения. Даже те, которым в данной ситуации, хотя бы для приличия, стоило немного расслабиться…

Сантана неожиданно переключился на «Love of my life». Брамс написал эту мелодию как гимн погибшему герою. Карлос вернул героя к жизни и наделил такой экспрессией и томной эротичностью, что если бы не официантка, я наверняка не ограничился сапогом. Но карбункул в красной юбочке бдительно следил за каждым моим движением, сверяя свои впечатления с реакцией Оли. А, может быть, её просто возбуждал сам процесс раздевания?

Оля тоже следила. Не за движениями. За впечатлениями. Я так и не научился скрывать эмоции. Оля с интересом «читала» газету моей физиономии. И продолжала играть в «наживку». Ей эта игра доставляла удовольствие. Мне, к слову, тоже Я, конечно, догадывался, что она не только наживка, но и крючок, и рыболов и даже повар. И сковородка готова. И жир налит и уже побулькивает, вскипая на плите. Только музыка, запахи, воспоминания, близость ее тела полностью вывели из строя локатор чувства самосохранения. И я готов был стать толстым глупым карасем, лишь бы оказаться в ее ручках. Даже на разделочной доске.

– Ну и …? – Ироничный вопрос повис в, неожиданно сгустившемся воздухе гриль-бара. Толстые шерстяные колготки плотно облегали чуть располневшую ногу. Пакетик со льдом морозил мои пальцы, но приспособить его для лечения травмы оказалось невозможно. Пытаться охладить травмированную стопу через слой добротной шерсти было столь же бессмысленно, сколь бессмысленно бегать по Сахаре в валенках.

– Надо снимать. – Я хотел это произнести спокойно и уверенно, как нечто само собой разумеющееся. С интонацией профессионала, раздевающего женщин по долгу службы ежедневно и неоднократно. Я имею в виду врача, конечно. Но получилось плохо. Голос с хрипящего баритона сорвался в нечленораздельный шепот. Оля происходящее немало забавляло.

Человек устроен глупо. Мы думаем, с возрастом набираемся опыта и готовы к любым испытаниям. Но стоит немного изменить условия задачи, весь наш опыт превращается в пузырьки газированного напитка: бурлит, но растворяется в атмосфере без следа и запаха. Я потел, и руки вибрировали так, будто мне никто не дарил кактус и другие, более приятные вещи. Будто это первые колготки, которые я тайком пощупал в женской раздевалке школьного спортзала.

– Снимай. Или ты хочешь, чтобы я умерла от боли?

– Конечно! То есть, нет. Я имел в виду – сниму… И охотно! – перспектива ее смерти меня не устраивала. Тем более, что альтернатива летальному исходу предполагала множество приятных впечатлений.

– Ладно, вы здесь пока разбирайтесь, а я пойду, узнаю насчет салатов. – Официантка едва заметно подмигнула Ольге и отправилась на кухню. Она поняла: кто здесь дрессировщик, а кто ярмарочный медведь с кольцом в носу.

– Ты бы приподнялась… – Неожиданно для себя я покраснел. Будто жизнь катилась не к тридцатнику, а только вползла на порог пятнадцатилетия.

– Пожалуйста. – Светлячки в Олиных глазах манили и раззадоривали. Ее длинные чувственные пальцы легли на край сиденья. Опираясь на руки, она без напряжения поднялась в воздух. Это, конечно, не было левитацией, но выглядело эффектно.

Я отодвинул подол длинной юбки. Ее горячие ноги обожгли мои ладони.

–Ну? Долго мне так болтаться? – Оля нетерпеливо покусывала губку. – Я устала!