Но с той самой секунды, когда, как отметил в надгробной речи товарищ Троцкий, медицина оказалась бессильной свершить то, что от нее требовали миллионы человеческих сердец…

– А сколько среди них таких, – он поспешил добавить, – которые отдали бы, не задумавшись, свою собственную кровь до последней капли, только бы оживить, возродить работу кровеносных сосудов единственного, неповторимого Ильича!.. И вот Ленина нет…

Когда слова эти обрушились на сознание, словно гигантская скала в океан, секретарь Рогожско-Симоновского райкома партии Макар Стожаров объявил свой личный великий почин по сбору документов, фотографий, рисунков, откликов масс, голосов автономных ячеек, бесчисленных свидетельств очевидцев о злополучных и грандиозных днях кончины Ленина.

Как пушкинский Скупой рыцарь, стопочка за стопочкой укладывал Макар в сундук стенограммы, принесенные им с безотрадных заседаний фабрик и заводов – «Динамо», «Серп и молот», «Парострой», «Котлоаппарат», расшифровки выступлений рабочих Авто-мото-веломастерских, Чаеразвесочной фабрики, служащих Интендантских складов, Центральных прачечных, Таганской тюрьмы и Таганской пожарной команды.

– За мной ничто не пропадет, – беззаветно говорил Стожаров Панечке, – увидишь, я запротоколирую каждую секунду. Ведь это живое дыхание истории!

В тот день он вытряхнул из сундука их незатейливый семейный скарб. Протер внутри влажной тряпочкой от пыли и нафталина. После чего торжественно заложил основу траурного архива: речь товарища Ворошилова от имени опечаленных Красной Армии и Красного Флота, священный обет работников Московского ипподрома выступить в любую минуту на защиту мирового пролетариата, призыв Московского комитета партии к угнетенным народам мира немедленно свергнуть империализм, гулкий зов татаро-башкирских богатырей революции проявить мужество и терпение в столь трудный час, а также заверение вождя месопотамских националистов в том, что Персия свято чтит заветы Ленина и только ждет удобного момента воплотить его идеи в жизнь.

Все это смешалось в единый вихрь из тысячи кусочков реальности: картины январской замороженной Москвы – в ледяном инее игольчатом, застывшие материальные знаки эпохи, экстравагантные, маргинальные персонажи, грозно всплывающие над городом как цеппелины, и по-прежнему никому не нужные, забытые маленькие существа в напоенном реальным насилием мире.

Макар осознавал не то что историческую – космическую значимость текущего отрезка жизни, чувствовал, что находится в точке пересечения бытия, прикасается к подлинной мистерии, в центре которой – исполненный покоя, строгости, молчания, сперва в синем френче, а после в костюме цвета хаки, во всем великолепии свершенного подвига покоится герой, срок жизни которого истек.

Стожаров исступленно паковал контейнер во имя присущей ему любви к роду людскому, буквально заряжал, словно увесистый сперматофор, посланием грядущему человечеству. И страстно верил, что его сундук получат люди из светлого коммунистического завтра – без войн, страданий, нищеты и смерти.

Охваченные волнением, они отворят потертую крышку и своим пытливым умом прильнут к содержимому сундука, жадно примутся вникать в эти истонченные потемневшие листки, оригиналы или копии – неважно! От горестного сообщения М. Калинина об утрате вождя, от бюллетеня о причине смерти, подписанного врачами, в том числе профессором Абрикосовым, проводившим вскрытие, и наркомздравом Семашко, от сотни распоряжений комиссии по организации похорон и лично Ф.Дзержинского – до простодушных писем из глубинки беспартийных И.Горюнова, П.Собашникова, Ф.Морозова, Звонарева, Сопикова, Бурылина, Челухова, Камарова…

«Кого мы потеряли! Мы потеряли незаменимого нашего вождя и раскрепостителя всех трудящихся масс из-под ига и рабства. Мы потеряли того разумнейшего диктатора светлой и лучшей будущей нашей жизни трудящихся масс всего мира. Мы не увидим его больше. Мы не услышим тех новых пламенных слов, которые согревали сердца всех честно трудящихся масс. С сего злого дня ты уходишь от нас на покой, мир праху твоему. Но вместе с тем спокойно мы даем себе чувствовать, что ты не помер, а ты с нами живешь, и ты будешь жить в будущем.

Деревня Якшиха

Воскресенской волости

крестьянин И. Рябой».

В сундук были заложены также соболезнования от иностранных интеллектуалов: белобородого англичанина Бернарда Шоу, германского романиста Генриха Манна, француза Анри Барбюса и, говорят, большого литератора земли германской Томаса Манна, который в своей телеграмме Съезду Советов сравнил Ленина с эпическим героем древних скандинавских сказаний. Короче, полное смешение элементов, на которые обрек нас наш разум, ибо в те январские дни в воздухе не витало ни пылинки, которая бы не горевала об Ильиче.

Притом Стожаров не был сторонним наблюдателем разворачивающихся событий, а находился в гуще устроительства этой поистине планетарной похоронной церемонии.

Шесть ночей не гас свет в кабинете секретаря райкома, где Макар, уставившись бессонными глазами в замороженное окно, выкуривая пачку за пачкой «Пушки», обдумывал стратегию движения кустовых групп от Рогожско-Симоновского района на Красную площадь.

В его задачу входило распределить делегатов числом около пяти тысяч человек на колонны, по минутам назначить фабрикам, заводам и другим учреждениям, каждому свое, точное время прибытия на центральный сборный пункт.

Сосредоточившись так, будто весь мир был в нем и он был всем миром, будто от него зависело, прорвется этот мир сквозь сети, повсюду раскинутые лукавой смертью, или нет, составлял Макар планы, карты, бюллетени, вычерчивал схемы, даже диаграммы. Кто к кому обязан пристроиться в хвост, а кого держать в затылке, сколько человек в шеренге (восемь), оптимальное расстояние между шеренгами (один шаг), скорость движения – три версты в час. И особое предписание начальникам делегаций организовать надежную связь вдоль своих колонн в виде одиночек-велосипедистов.

Все предусмотрел, чтобы при таком изобилии народа не вышло путаницы, неразберихи, какого-нибудь бестолкового скопления граждан, здоровье и нервная система которых и без того подорваны различными потрясениями, войной и революцией.

«Итак, на похороны Ильича район направляется по следующему маршруту, – писал Макар Стожаров красивым размашистым почерком с нажимом, лиловыми чернилами. – Таганка, Астаховский мост, Солянка, Варварская площадь, Лубянский проезд, Лубянка, площадь имени Свердлова, площадь Революции, проезд между Историческим музеем и Кремлевской стеной, Красная площадь, Варварка, Солянка и обратно.

Все участники указанного шествия должны одеваться тепло, – предписывал он в своем циркуляре. – На ногах валенки, теплое пальто, шапку, закрывающую уши, теплые варешки – имея в виду, что на Красной площади придется простоять от 1–2 часов, принимая во внимание существующие большие морозы, а также порядок, который требуется от делегации.

Партийным ветеранам и восходящей молодежи, – даже не указывал, а чисто по-человечески просил Макар, – необходимо поддерживать строгий порядок, помня, что на нас возлагаются большие надежды в смысле дисциплины, во избежание давки и многочисленных несчастных случаев во время погребального шествия.

ПРИМЕЧАНИЕ: Ввиду острого мороза, а также краткости времени на стоянках рекомендуется всем участникам делегатам прибывать точно к указанному времени, не допуская никаких опозданий. Уход будет точно в установленное время. НЕ прибывшие вовремя не останавливают прибывших. Процессия тронется без них, тем самым оставляя за бортом опоздавших.

Вышеизложенное считать обязательным», – подводил он итог, расписывался, ставил печать, забирал копии домой в Большой Гнездниковский и складывал в свой заповедный сундук.

Если б мог, он сложил туда хруст снега под башмаками, клубы пара, вырвавшиеся из лошадиных ноздрей, траурные звуки Вагнера и Моцарта, неожиданно поднявшийся ветер, запах хвои, сосновой смолы, сам воздух, которым дышали в те горькие дни. Он бы и лепешку заледенелого навоза включил в эту патетическую композицию, повинуясь важности мгновения.