Да уж, юность бесшабашная, не хочу и баста, хочу гулять, подите прочь, мне недосуг. Глупость несусветная, но не мне судить сего «ребятёнка». Неприятно то, что я, со своим багажом занудного жизненного опыта, могу с точностью до секунд предсказать уйму всевозможным неприятностей, что обрушатся на мою голову, когда во дворце не досчитаются этого торнадо.

Катрин первое время еще вертелась на лавке, извергая на меня поток всевозможной щенячьей радости, облеченной в словесную форму, пока полуденное солнышко не набрало силы, даря земле с запасом жара и пресекая на корню любое желание, резко двигаться, погружая все в сонную звенящую тишину этакой местной фиесты. Юная леди стала потихоньку «кунять», голова опускалась к груди, и наконец она, совершенно наплевав на так любимый ею этикет, растянулась в полный рост на лавке, использовав вместо подушки мои коленки.

– Я на пять минуточек, барон, закрою глаза, честно-пречестно… – затухающим голосом прошептала она, оставляя меня один на один со своими внутренними демонами-мыслями посреди мерно угасающего уже великолепия летнего парка.

Спит. Просто спит, счастливая, видимо, до безобразия и радостная от своей свершенной глупости. Хорошо сидим. Я в задумчивости рассматривал редких прохожих, в основном уже пожилых людей, что во всех мирах и в любом столетии всегда стайками слетаются к таким вот одомашненным уголкам природы в эпицентрах каменных городов. Ну а они в свою очередь рассматривали нас, кто с покачиванием головы, этак осуждая, а кто с улыбкой на лице, ибо сам был грешен счастьем молодости и моментами, когда вы, взявшись за руки с прелестной прелестницей, гуляли и обнимались, не замечая условностей серого мира.

В такие моменты в моем старом циничном сердце просыпается желание глобально романтизировать сей грешный мир, да вот реалии действительности всегда нам укажут, рожденным ползать, что мы летать не можем. Мой мочевой пузырь стал нервничать и с угрозой посматривать в сторону затянутого розовой дымкой сознания, как бы намекая на то, что пора бы вспомнить о насущном и посетить во-о-о-н те кустики, к примеру.

С каждой прожитой секундой вся прелесть мира все больше и больше сходила на нет, разжигая в груди настоящую бурю страстей, а также мыслей, главной из которых была: «А что будет, если я не добегу?»

Испытывать судьбу желания не было никакого, посему я постарался как можно мягче и незаметней произвести замену своих ног на свой вещмешок под прелестной головкой пани принцессы. Похоже, результативно. Она даже не пошевелилась, когда я медленно встал с лавки, вслушиваясь в ее мерное дыхание. Ну что ж, маленькая, но победа. Веселым аллюром я проскакал через оградку и газончик к дутому зеленому шару пушистого кустика, трясущимися руками нащупывая в штанах сокровенное, дабы с облегчением выдохнуть спертый воздух в груди. Делая свое черное дело, я вертел головой по сторонам, опасаясь прохожих и на свою беду совершенно позабыв прикрыть тыл.

– Барон! – страшный шепот долетел до меня из-за спины. – Это что у вас такое?

– Япона мать! – на чистом русском огласил я окрестности, за малым от изумления не надув себе за воротник, и уже на финорском, страшно округлив глаза, обратился к принцессе: – Катрин, ты же спала?! Как тебе не совестно, так тихо подкрадываться к людям?

Я суматошно дергал шнурочки-завязки на штанах, пытаясь заправить свою свистульку обратно трясущимися руками, ощущая, что краснею, бледнею и заикаюсь одновременно. Вот же паршивка, чуть до смерти не напугала!

– У вас такое лицо было, когда вы ускользали, загадочное. – Она растерянно рассматривала мою суету сует. – Я и подумать не могла, что вы… эм-м-м… Казалось, будет нечто другое, не то, что сейчас…

– Боги! Принцесса, я вас умоляю, отвернитесь уже, иначе я никогда эту сосиску назад в штаны не затолкаю! – рассердился я сам на себя за свой мандраж.

– Ой, простите! – Она еще умудрилась присесть с растопыркой платья передо мной, прежде чем отвернулась.

– Это вы меня простите. – Я наконец-то совладал с руками и всем остальным. – Право слово, так неудобно вышло.

– Бабушка говорит, что естественно, то не безобразно, – ввернула она старинную мудрость. – И уж если совсем по совести, барон, думаю, теперь моя очередь.

– …! – У меня не было слов, когда она произнесла это, повернувшись ко мне и залихватски подмигнув.

– О, полноте, барон! – Она улыбнулась. – Все мы люди, давайте, не стойте столбом, пропустите даму и будьте так добры, последите за дорожками, дабы перед людьми не оконфузиться.

Вот она суровая правда жизни, принцессы тоже… кхм… люди. Назовем это так и, как говорится, пусть бросит камень тот, кто не без греха.

– Молодые люди, вы совсем, что ли, с ума сошли? – раздался суровый мужской голос. – Это вам не нижние городские кольца, где можно справлять нужду где попало!

– Ой! – пискнула Катрин, а я с замиранием сердца уставился на патруль городской стражи из трех сурового вида дядечек, что, насупившись, взирали на нас.

– С виду приличные люди! – Мужчина с нашивками на рукаве, явно старший группы, пихнул своих сослуживцев, дабы те отвернулись от суетящейся дамы. – Что скажут ваши родители?

– Товарищ милиционер. – Я задумчиво почесал затылок, поправившись: – Господин стражник, вы уж простите нас, так уж вышло, с утра на ногах, такой сумматошный день.

– Отлично, – фыркнул он. – Мы тоже с утра на ногах, предлагаете нам теперь к вам присоединиться?

– Нет, э-э-э… – Признаться честно, я как-то растерялся, в этом мире меня еще за безобразия не останавливали полицаи.

– А вообще не ваше дело! – в беседу пылающая румянцем стыда и гнева вклинилась принцесса. – Вы даже не представляете, с кем имеете дело!

– С двумя сыкунами, которые возомнили, что их происхождение может прикрыть их свинское поведение! – без церемоний, на грубой ноте перебил ее старшина. – А теперь оба пойдете в наш участок, где предоставите письменные объяснения своим непотребствам и выплатите штраф!

– Никуда я не пойду! – Катрин звонко припечатала каблучком по брусчатке. – А ваше хамство вам еще выльется!

– Так вы еще не все вылили? – Расплылся в улыбке страж, подловив ее на слове.

– Я принцесса Катрин, грубый ты мужлан! – Принцесса гневно сжала кулаки. – Не сметь подобным тоном разговаривать со мной!

– Ага, а я тогда Митсвел Первый буду, – расхохотался стражник. – Пройдемте, принцесса, вас ожидают ваши королевские покои!

Вот такие пироги с котятами, меня, да что меня, пупочек местной знати под белые ручки уводил патруль городской стражи прямехонько в участок, где, помимо красных ушей и кучи неприятностей, я все же ожидал спасение из безвыходной ситуации, в которую меня втянула мадемуазель Катрин. Стыдобища, конечно, но куда деваться? Может быть, так слух о пропаже принцессы быстрей дойдет до нужных ушей, и беглянку наконец-то вернут на место?

Но мы лишь предполагаем, а господь располагает. В участке меня и шипящую, как рассерженная кошка, принцессу, умудрившуюся не только поссориться со стражей, но и пару раз лягнуть в коленку старшего офицера, без лишних разговоров проводили в камеру. Довольно приличную, надо сказать, с лавками и чистым полом, все же, что ни говори, второе кольцо, здесь принимают только важных гостей.

– Ульрих, едрена мать, ты ли это?! – Естественно, в камере мы были не одни.

– Вырви глаз, точно – он! – С порога меня облапили две пары здоровенных ручищ, а от помятых морд жутко несло матерым перегаром.

– Хватит, медведи! – сипло, придушенным голосом пропищал я. – Задушите ведь, мракобесы!

– Оу-у! – Один из здоровяков пихнул в бок своего дружка. – Гляди-ка, а барон-то не один к нам в гости пожаловал!

– Здравствуйте, господа. – Катрин изобразила галантное приседание. – Я так понимаю, вы знакомы?

– Знакомьтесь, ваше высочество. – Тяжело выдохнул я, выбираясь из объятий. – Бароны Рамус и Трим Гердскольды собственной персоной.

– Ох и зажжем мы сегодня, чувствую! – Расплылся в улыбке Трим, потирая руки.