Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Гури, окажи мне одну услугу, важную услугу… Я хочу, чтобы ты выяснил сегодня же, прямо сейчас, где остановилась женщина, которая вчера вечером приехала в город… Слушай меня, не перебивай… Я хочу узнать ее имя и откуда она приехала… Она очень молода и очень красива, так что все ее наверняка заметили. Гури, не подведи меня… Хороший мой, не подведи…

– Женщина, да, дедушка?

– Да, молодая, высокая и очень красивая. Она приехала вчера вечером. Хочу, чтобы ты мне сказал, откуда она приехала… И… Обожди, не убегай пока что!.. Самое-то важное. Вернее говоря, две самые важные вещи: проверь, носит ли она кулон на груди, ну, знаешь, такое золотое украшение… Если да, то поспрашивай, какой оно формы. Но, ради всего святого, если ты на нее наткнешься – слушай внимательно! – если ты ее вдруг увидишь… Послушай меня, Гури, мальчик мой… Не разговаривай с ней, не подходи к ней, даже если она будет звать… Даже если позовет! Ты меня понял?..

– Дедушка, пусти, ты делаешь мне больно…

– Ты меня понял?

– Да, дедушка.

– А теперь беги и возвращайся как можно скорее.

Мальчик был совершенно не против того, чтобы выполнить первую часть этого распоряжения. Он просто сгорал от желания уйти оттуда. То, как дед вел себя, наводило на него ужас. Он не знал, что такое творилось со стариком, но стоило ему заглянуть деду в глаза, как по спине бежали мурашки.

Вернулся он спустя два часа. На этот раз дверь в мастерскую была открыта. Голос старика, доносящийся откуда-то из глубины, пригласил его войти. Деда он нашел сидящим в плетеном кресле-качалке.

– Никого, дедушка.

– Что-что?

– Я хочу сказать, что нет никого, кто приезжал в город – ни вчера, ни за всю неделю.

– Ты уверен?

– Совершенно уверен. Я спрашивал в пансионе, в гостинице… Сбегал в бар «Ла Троча». Там всегда обо всем знают. И мне сказали, что никто не приезжал. Никто.

Он не захотел прибавить то, что слышал практически от каждого, с кем поговорил, и в чем и сам был убежден: что его деду не стоит так много пить. Он не смог бы сказать это старику. Он до безумия любил этого человека с седой бородкой, медленно расползающейся по голове благородной лысиной и глазами, которые в лучшие свои моменты напоминали распахнутые окна в тот мир, который мальчик так хотел познать.

Он думал, что дед обрадуется, услышав новости, но увидел, что это не так: казалось, дед расстроился еще сильнее, чем раньше. Но вдруг выражение его лица изменилось. Он улыбнулся и подмигнул внуку:

– Мне очень неудобно просить тебя еще об одном. Но если тебя это не устроит, просто скажи мне, и лады, идет?

– Идет, деда.

– Ты у меня парень что надо, замечательный парень. Так вот, мне хотелось бы, чтобы… чтобы ты попросил у родителей разрешения прийти ко мне сегодня вечером. Поиграем в карты или во что-нибудь другое, во что захочешь… Потом, если тебе не нужно будет бежать домой, я уступлю тебе кровать, а сам буду спать на диване… И я тебя не побеспокою, обещаю…

– Но, деда…

– Да, я понимаю, что предложение скучновато для тебя, но…

– Скучновато, говоришь?.. Да оно здоровское! Побегу отпрашиваться у мамы!

Никакой проблемы с мамой не было, и он заранее был уверен в таком исходе. В семье, как и вообще в Рокедале, все в конце концов сошлись во мнении, что старик совершенно безобиден. Правда, мать ничего не хотела знать об этом живущем на окраине столяре, от которого она получила только улыбку, поцелуй и приличную сумму денег, но она не мешала сыну частенько к нему забегать.

Тем не менее, когда пришел назначенный час, случилось нечто, что едва не порушило все планы. Сгусток горячего воздуха, собравшийся в небе, разрядился над морем и протащил тучи песка и пыли по улицам городка. Мальчик догадался выйти из дома пораньше, чтобы родителям не взбрело в голову не отпустить его в непогоду. Но, несмотря на эту предусмотрительность, к мастерской он подошел уже под проливным дождем. Что-то напоминавшее огонек светлячка под стеклянным колпаком плавало в окне. Старик впустил его внутрь.

– Да ты совсем промок, малыш. Заходи и сушись.

Первым, что привлекло его внимание, был изменившийся голос деда. Он уже не дрожал, в нем не было страха, но и других эмоций не было. Изо рта по-прежнему пахло алкоголем, но не больше, чем утром. И движения его были четкими, резкими, уверенными. Из всего этого мальчик сделал вывод, что старик трезв как стеклышко. И только потом, спустя много лет, он пришел к выводу, что ошибался. Но в тот далекий день ребенок еще не знал, что есть такая степень опьянения, что начинается уже за пределами дрожи, заикания и шутовского вида, – это абсолютное опьянение, которое сродни сумасшествию и умеет прятаться в глубине взгляда.

Старик прошел через всю мастерскую, не покачнувшись, добрался до своего «скита», освещенного парой свечей, вставленных в пустые бутылки, и, почти не сгибая коленей, уселся в свое плетеное кресло-качалку.

– Сними рубашку и повесь ее сушиться. У меня есть немного сыра, если хочешь заморить червячка.

– Я только что поужинал, деда.

Какое-то время они смотрели друг на друга в полной тишине, только дождь шумел за окном, и тут мальчик заметил, каким бледным было лицо деда. Как будто за то время, что они не виделись, вся кровь из его головы вытекла через какое-то отверстие.

Наконец дед снова заговорил:

– Я очень благодарен тебе за то, что ты пришел… Мне хотелось поговорить с тобой, кое-что тебе рассказать… Рассказать правду… – Дед чуть склонился над внуком и улыбнулся. – Честно говоря, я хочу рассказать тебе все. – Он замолчал, но улыбка никуда не делась: она казалась инкрустированной в его лицо, как та отделка, которой он украшал мебель в своей мастерской. – Ты много раз спрашивал меня, продолжаю ли я писать стихи, так?.. Что ж, открою тебе секрет… – Он протянул руку к книжным полкам и вытащил тетрадку с изрядно помятой обложкой. – Здесь то, что я никогда никому не показывал. На этих страницах ты найдешь все, что я написал за последнее время… Все.

Мальчик чуть было не улыбнулся в предвкушении, но тут кое-что понял.

Это осознание пришло таким яростным, таким взрослым, почти ощущением пощечины на лице.

Его дед был болен. Серьезно болен. И не то чтобы заболел он как-то внезапно, в это мгновение, нет, это мгновение всего лишь позволило прорваться давней хвори, обитавшей внутри, проложить наконец себе дорогу сквозь его усталые черты, через глаза, похожие на два невосприимчивых к свету омута, и губы, покрытые серебристой пленкой слюны.

Старик замер в своем кресле. Мальчику почудилось, что морщинистое лицо, которое он видел перед собой, было лицом незнакомца, какого-то дряхлого сморчка, полностью слетевшего с катушек, старого козла. «Его дед – старый козел, вот он кто».

– Хотел бы ты прочесть поэму, которую сочинил твой дед, малыш? Поэму, которую он писал на протяжении нескольких лет?.. Ну давай же, не скажешь же ты «нет»! Парень, ты же всегда хотел прочесть поэму твоего знаменитого деда Алехандро!.. Хочешь ее прочесть?.. – И вдруг, между двумя раскатами грома, крик: – Отвечай мне, сукин сын!

Мальчик сказал «да», но его собственные уши не слышали этого ответа.

– Ну так вот она, держи.

Тетрадь не дрожала, однако затряслась, когда ее взяла детская рука.

– Читай ее. Читай мою поэму, пацан.

С трепетной осторожностью мальчик открыл первую страницу. Слов там не было, только рисунок, неумело выполненный цветными карандашами, – желтый цветок. На второй странице – синяя птица. На третьей – женщина, привязанная к спинке кровати, ноги широко раздвинуты, а

дамы

на следующих – человечьи головы с красными петушиными гребешками, растущими из черепа; лицо с белыми глазами; рыжая девочка с отрезанными кистями рук засовывает одну из культей себе в

дамы числом тринадцать

16
{"b":"602808","o":1}