А теперь стоял он: силуэт. Черный, узкий, точь-в-точь обсидиановый клинок.
«Вероятно, – отстраненно думал Гримо, – Джек Потрошитель виделся жертвам именно так». (Ему понравился фильм «Из Ада» с Джонни Деппом в главной роли.)
Еще морлок подумал, что перед ним, возможно, призрак, ночной дух сего старого и неизлечимо больного города. Просочился из какого-нибудь склепа, чтобы поведать первому встречному байки о своих прижизненных трагедиях. Но сквозь зловещую фигуру не просвечивал ни единый огонек. Она была непроницаемо темной – еще более черной, нежели окружающая ее ночь.
Силуэт сделал шаг, и Гримо едва не вскрикнул.
– Спокойно, Гримо, старина, это же я! Что, не узнал?.. Впрочем, в этом нет твоей вины. Но в дневное время, увы, наше рандеву было бы более чем невероятно – по причинам, носящим весьма прозаичный, и столь же удручающий характер…
Голос говорящего был мягким, ровным и уверенно твердым. Судя по всему, сей голос привык повелевать. Таким голосом, не иначе, чрезвычайно приятственно скомандовать что-нибудь вроде «Стоять! Смир-рна!» Или, напротив, иной армейский идиотизм – «Напр-раво! Ш-шагом м-марш!..», и у адресата приказов не возникнет и мысли ослушаться. Голос будто бы незыблемо уверовал в непреложность того, что им степенно изрекалось – неким запредельным, непостижимым для простых смертных образом, – если даже то был несусветный вздор (в особенности – все, что политик обещает сделать, едва займет пост).
Слова, летящие из тьмы, обладали успокаивающим и убаюкивающим воздействием. Они кружились вокруг морлока, окутывая умиротворенным коконом, внутри которого ничто не было особенно важным. Гримо по мере сил сопротивлялся, понимая, что на его психику воздействовали грубым и коварным манером, – будто на затылок опустился лом, обернутый толстым одеялом. Эта сила была древней, могучей, доставшейся обладателю голоса по праву рождения; ее применение не стоило говорившему ровным счетом ничего, поскольку было совершенно естественно, как дыхание, питание, и прочие нужды.
Морлок барахтался в липкой паутине, сотканной большим мастером, и, чем упорнее были его потуги, тем глубже он увязал в сей трясине, и тем прочнее становились нити. Вскоре – это чувство не заставило себя ждать, – они превратились в стальные тросы.
Невзирая на свою подозрительность и недоверие к Системе, к такому воздействию гуль оказался не готов. Паутина тянулась из глубины веков, – сквозь толщу древних костей и хромосомных глубин, с самого мезозойского дна.
Как бы там ни было, Гримо расслабился: ввиду ли ментального лома, бесцеремонно вскрывающего крышку его мироощущения, либо ввиду того, что увидел знакомое лицо.
– А, это вы, господин…
– Прошу тебя, обойдемся без имен, – повелительно прервал его голос. – Так будет лучше.
Фигура придвинулась, причем гуль не заметил, чтобы она совершала шаги.
Как и всякий раз, Гримо ощутил, как его с головой накрыло ледяной волной. Собеседника окружала густая, темная, почти материальная аура – некий буфер, мертвая зона, состоящая из страха и смерти. Сей спецэффект был присущ любому вампиру, но в такой степени – считанным единицам. И это страшило.
– Ваше право, гм, господин.
Гримо исподтишка окинул вампира быстрым, наметанным взглядом вышибалы модного клуба, также, в определенном роде, являющегося законодателем мод. Временами морлок с досадой замечал, что, непроизвольно для самого себя, контролирует на предмет «фейса» и «дресскода» прохожих и покупателей в супермаркете, а однажды, замешкавшись у подъезда, едва не прогнал от двери престарелую соседку. Однако, в нынешнем случае он придраться не мог.
Вампир был одет не просто аккуратно и стильно, а безупречно. Не то, что эти тупицы-Новые: неряшливые кожаные одежонки, звенящие многими кг. металла (но Макдональдсон велел пускать всех без разбору, ведь «он не желал обострять, да и вообще, эти ребята делают кассу»). Кому-то облик ночного собеседника, возможно, показался бы несколько консервативным, даже старомодным, однако, Гримо был ярым приверженцем классики. Его придирчивому вниманию представили чернее черного костюм-тройку, из жилета коего, поверх белоснежной рубашки, слегка выбивался черный же, с золотым зажимом, галстук. О стрелки брюк, казалось, можно было бриться.
– Как всегда, господин, вы безукоризненны, – сказал морлок, с трудом удержавшись, чтобы не шаркнуть ножкой. – Давненько к нам не захаживали, да?..
– Дела, дела, – вампир улыбнулся, зубы сверкнули во тьме. – И потом, мне совсем не по вкусу эта ваша НОВАЯ публика. Не выношу бестолковой возни.
– Полностью с вами согласен. – Гримо – идейный диссидент, чуждый элемент в Системе – подобострастно закивал. – Да, времена нынче не те, и публика, само собой, категорически не та, что прежде. Сплошь фигляры и подделки.
Вампир заломил бровь, явно в недоумении от поэтических маневров вышибалы, гуля и людоеда. Да, Гримо был начитан,[4] придерживался прогрессивных воззрений, и вообще, как выразился бы среднестатистический морлок, был «реально продвинут, в натуре». Что, впрочем, ничуть не спасло его нынешней ночью.
– Сегодня, кстати, – продолжил разошедшийся Гримо, – забегал ваш… родич.
– Кто же? – равнодушно осведомился вампир, уже почти утомленный этой болтовней.
– Да Краулер, этот белобрысый… – вышибала спешно прикусил язык, припомнив, что настоящие кровососы горой друг за друга стоят, и, кто там их разберет, вдруг они и вправду родичи. – В общем, Лео, с каким-то придурком.
Собеседник, однако, совершенно не заинтересовался новостью, либо, во всяком случае, сделал столь скучающую мину, что Гримо усомнился, не поведал ли он, незаметно для себя, что-то в высшей степени тоскливое, не имеющее к Гирудо никакого отношения, как, скажем, какое-то происшествие в далекой африканской стране, на флаге которой красовалось то ли автоматическое оружие, то ли банан.
– Да ну? – флегматично спросил вампир. – И что с того?.. Я не сторож брату моему.
– Да-да, конечно, – поддакнул Гримо. – Я подумал, что это, возможно, вас заинтересует.
Кровосос фыркнул, – чуть более пренебрежительно, чем требовалось, чем было бы достаточно, перебрав самую малость, чего, впрочем, оказалось достаточно, чтобы гуль, невзирая на окутавший его дурман, ощутил фальш и лукавство.
Но какое, в сущности, ему дело до того, что за обиды эти пиявки друг на друга затаили?.. У них-то времени на несколько столетий больше, чем у него, а потому они могли позволить себе разбазаривать его на какие-то там бредовые вендетты.[5]
Гримо пожал плечами:
– Ну, как знаете, дело хозяйское.
– Постой-ка, – лениво («И как ему это удается?..» – подивился морлок) придержал его вампир. – Стало быть, наш драгоценный племянник нанес светский визит?..
– Может, и светский, – ощерился Гримо, – я не особо разобрал. Только приперся он сюда, сдается мне, только для того, чтобы повидать свою бывшую.
– Ах да, эта душераздирающая история. – Собеседник скорбно кивнул и продолжил: – Мы очень переживали за бедного мальчика. Что, собственно, может быть печальнее убитой любви?.. Сердце юноши было растерзано и выпотрошено.
Морлок слушал очень внимательно. Прежде он не мог и заподозрить, что слово «душераздирающая» могло бы запросто соседствовать с таким вот убитым горем лицом.
– Вообще-то, насколько я знаю, – вкрадчиво возразил Гримо, идейный сторонник справедливости и попок, затянутых в черные кожаные штаны, – это не Валери его бросила, а как раз наоборот. Конечно, я не претендую на звание всезнайки, и не могу знать, как все было на самом деле, но мне что-то такое говорили…
– Я уловил мысль, – ответил вампир, немного поморщившись от такого словоблудия. – И что, состоялась их встреча? И, кажется, ты упомянул о ком-то еще? ПРИДУРКЕ, если не ошибаюсь?.. – он выплюнул слово, будто то было рыбной костью.
– Ну, встреча-то, вроде, состоялась, – Гримо поскреб пятерней грубый затылок. – За закрытыми дверьми, ясное дело, так что я не в курсе, что они там перетерли. – Гуль вдруг заметил, что, в присутствии этого велеречивого и утонченного существа, к нему возвращаются старые манеры, и, как ни странно, типично гульские словечки. Природа брала словое. – Это было не особенно долго. Потом они свалили. А тот придурок – здоровенный бугай, вроде из Стаи.
