-Ефим, чего это ты свой НЗ решил достать, небось, ещё довоенный?
-А чаго захотелося-то?? Намедни подслухал, як немчура меж собой гутарють - хреновые дела у их под Сталинградом, я, не как яго... а, не ахвиширую, что разбираю почти усе на их собачьем языке, не гаворють - а чисто лають ведь. Так кажуть - Айнкесселюнг, зекс армее, фон Паулюс. - Окружение, значить, случилось, а за такое не выпить - грех. Ну мужики, давайтя -За Победу!
Леший, посидев немного, пошел до Крутовых. А Ищенко еще часа три занимался с мельничкой, слушая разговорившегося деда. Довоенная настойка на чистом спирту язык хорошо развязывала, крепкая, зараза, получилась.
А у Крутовых Леший, обняв Варю, негромко гудел ей в ухо:
-Ну будя, будя, не горюй, девк, все наладится, вот увидишь!
-Ох, Лавр, может, и наладится, да только...
-Тут, Варюха, мы с тобой бессильны что-то изменить. Одежонку свою покажи-ка мне, придется долго идти, чтобы ноги не застудила в чоботах.
Посмотрел Варины 'дерьмодавы'- опять липучее Игоря слово, крякнул, попыхтел, потом сказал:
-Не, девк, ты в таких далеко не уйдешь, пойду-ка я до Егорши дойду, покумекаем с ним. Василь, ты со мной?
Тот кивнул, старый и малый ушли, а в хату ввалился Гринька, "помогаюшчий посля школы Ефимовне тама прибраться", как-то враз расстроился:
-От, и никаго не остается у Радневе, а ешче столько долго ждать.
-Гринь, ты смотри, не проговорись где, что в сентябре ...
-Не, я Никодимов - у мяне правды не добьесся.
-Что и нам привирал?
-Э, не, своим завсягда усе гаворю як надо.
-Ох, Гриня, как за вас всех душа болит!
-Ты мяне дай слово, честнае-причестнае.
-О чем Гринь?
-А от як у своем годе окажитеся, то до нас на Победу прийдите у слеуюшчем годе!! Не знаю, як случится усе - мяне не станеть, Василя, ешче каго, но Крутовы ...хто будеть жить, все равно вас ждать стануть.
-Гринь, если живы будем и на самом деле вернемся, даже не сомневайся - обязательно приедем. Леш нашел-таки для Варюхи криво обрезанные валенки, скорее даже, боты, ребятишки дружно хихикали, когда Варя модельной походкой прошлась в них. Леш, конкретно пояснив, что и как следует сделать, пошел к себе в берлогу, Ищенко остался у деда Ефима.
А Варя и пацаны долго сидели в закутке между глухой стеной хаты и печкой. Ефимовна, умотанная за день, уже давно спала, а Варя негромко рассказывала замершим ребятишкам, о том, чаго будет дальше у жизни.
-Гринь, Василек - вы ребятишки умные, если и будете что-то кому-то рассказывать, батьке своему или ещё кому, выдавайте это за сказку, пусть считают вас сочинителями!
Василь кивнул, а Гринька ухмыльнулся:
-От, ты мяне уже почти год знаешь, а усе сомляваешься... чаго-чаго, а приврать-приукарасить я, як дед Никодим... ой, умею.
-Мальчишки мои, славные, вы на самом деле мне сыновьями стали!!
-Ну а як же, не зря Василь тябе мамушкой зовёть! Ён як не слыша, у во всех людЯх дюжеть разбираться стал... Я у яго спрасил як, например, яму Гришка с другого конца дяревни? Ён морщится - значить, дярьмо мужичишка. А в другой раз и впрямь гляжу, идёть Гришка с повязкою. Не думають они совсем что ли, як наши прийдуть... Мамушка, а я чагось удумал... Я ж Ефимовне, ей пра... сочиню сказку, што яё Пашка живой и воюеть, пусть и не поверить, а улыбнется чуток.
И не догадывался хитромудрый Никодимов унук, что яго сказка пока настояшчая быль, жив, жив младшенький Ефимовны - Пашка. Только вместо безусого восторженного пацана теперь это был суровый мужик, рано повзрослевший и совсем не выглядевший на двадцать один год, опытный боец. И ни Пашка, ни его мать, ни Гриня с Василем, никто не мог представить, что осенью этого же, сорок третьего года, пройдет Пашка мимо своих родных мест южнее на шестьдесят километров, и будет рваться его душа в родную Березовку. Но случиться солдатскому счастью - увидеть хоть одним глазком мать в то время, не суждено.
Еще через день, замотанные во всякие одежки -'як немцы под Москвой у сорок первам'- ворчал Гриня, собрались уходить. Ребятишки держались, Варя тоже из последних сил крепилась, долго нацеловывала их, шептала им всякие ласковые слова, твердо обешчала, обязательно - если будут живы - приехать у Бярозовку. Василя просила посадить у дворэ много сирени, она очень любила её. Василек кивал, крепко обнимая её за шею, а Гринька морщился и вздыхал.
-Все, мои хорошие, мы пошли!
Варя с Ищенко побрели у следуюшчую дяревню, да и затерялись где-то у дороге. Поздно ночью встретили их Матвей и Иван-младший у определенном месте. А к утру, уставшие, умотанные, полузамерзшие Варя и Николаич попали в теплую землянку, где их так долго ждали все остальные.
-ВарЮшка, ты совсем как моя Полюшка стала! - обнял её Сергей.
-Семнадцать лет точно, глянь, и попы нет, - всунулся Игорек, - а какая была женшчина... Ух!! Кровь с молоком. Но шчас и годов-то тебе мало дашь, сыну-то сколь?
-Двадцать шесть вот без меня исполнилось! - вздохнула Варя, грея руки об алюминиевую кружку с горячим чаем - местные давно заваривали заготовленную хозяйственным Лешим - чагу.
-Ребята, я так рада видеть вас всех в здравии. Костик, ты такой взрослый стал.
-Время, теть... э-э, Варь, такое - пришлось!! Дома мамка облизывала, я ж сачок, себе бутер лишний раз не делал. А жизнь вон как обломала.
-Николаич, ты просто вьюнош, жена точно не признает!
-Признает, по лысине, какая была, такая и есть! - отмахнулся Ищенко, -А что похудел, то да - чувствую себя замечательно, вот какие диеты требуются для нас, толстых, а то все каллории-каллории, месяца два в такие вот условия - все, березкой любой станет!
-А мы тут Варюх, воюем понемногу. Толяна, вон, зацепило.
-Толик? - вскинулась Варя.
-Да не переживай, Варь, можно сказать рикошетом, дурная пуля, все почти зажило, зато шрамы... они украшают..
-А про ваши действия наслышана...
-От кого жа? - Игорь постоянно копировал говорок своей жены, - а-а-а, понЯл, понЯл, не дурак!!
Видя, как враз погрустнела Варя, тут же подсел к ней, обнял за плечи и тоскливо так сказал:
-Варюха, мы с Серегой типа тебя - тоже свое сердце здесь оставляем, моя Стешка уже на пятом месяце, а у Сереги тоже жена беременная. Вот гадство, если домой попадем,оставлять здесь своих дорогих, не зная, выживут ли.
