На следующий день по Березовке прокатилась весть - пропал Никодим Крутов. В то, что он заблудился, никто не верил, он знал здешний лес как никто, да и не такой уж лес был, остров в море полей. Знаменитый Брянский лес начинался километров за пятьдесят, пришли к выводу, что или под бомбежку попал, или нарвался на лихих людей. Ещё в августе Никитич, их участковый предупреждал всех, что в недальнем лесу может прятаться всякая уголовщина, сбегавшая из вагонов, попавших под бомбежки. Бабы поохали, но искать Никодима в лесу никто не рискнул.
Ещё три дня в деревне было относительно спокойно, потом как-то враз потянулись измученные, еле передвигавшие ноги, засыпающие на ходу, отступавшие солдаты. Они шли опустив головы, многие были ранены, и на повязках выделялись кровавые пятна. Бабы плакали, детишки с печальными лицами провожали уходящих наших, все было понятно и без слов - немцы близко.
С отступавшими ушли последние семнадцатилетние пацаны, пять человек, ездившие в Брянск подавать документы в техникум при заводе, и пешком пришедшие в деревню. Оставаться здесь было для них невмоготу, они рвались 'защищать родину, а не отсиживаться за мамкиными спинами' - как выразился их комсорг Ваня Белкин, уходил с ними и участковый.
Фронт приблизился, от близких разрывов в домах дребезжали стекла, и дед Ефим посоветовал бабам проклеить их бумагой, чтоб не выпали. На следующий день к вечеру на окопавшихся на развилке дорог артиллеристов, налетели самолеты, с противным воем, вынимающим душу, они заходили на батарею, взрывы гремели не переставая, раздавались пулеметные очереди - взрывной волной разметало ближние к дороге сараи, у бабки Нюты убило корову, у Крутовых загорелась солома, складированная в небольшой стожок.
Глафира вскочила с ведром воды, выплеснула на загоревшуюся солому и побежала набрать ещё ... -Ма-а-а-аммма-а! - Закричал Василь, выглянувший в окно. Глафира, не добежав два шага до крыльца как-то странно переломилась в пояснице и медленно опустилась в пыль...
-Шальная пуля, - сказал Егор Иваныч, пожилой тракторист, прибежавший на дикий крик Василя.
Василь же после увиденного онемел, перестал говорить совсем.
Сбежавшиеся после бомбежки бабы, всхлипывая, решали, что делать с ребятней в одночасье оставшимися совсем без взрослых.
Мальчишки сидели, как два воробья на ветке: заплаканный с грязными разводами на щёках, Василь и насупленный Гриня.
Во двор вошла Марья Ефимовна: -Гриня, у меня полхаты снесло, я теперь к вам переберусь, согласны?
Василь, всхлипнув, кивнул, а Гриня, подумав, сказал: -Согласны, только я ведь непослушный.
-Ох, Гриня, сейчас не то время наступило, боюсь, что школы ещё ой как долго не будет, а вам до батьки надо выживать.
- Когда ещё батька-то вернется, если не погибнеть? - по стариковски вздохнул Гриня.
На следующий день похоронили Глафиру, рядом положили погибших при бомбёжке троих солдат, поплакали над ней и разошлись, а мальчишки ещё долго сидели возле мамки...
Уцелевшие после бомбежки артиллеристы с остервенением закапывались в землю. Перевезли на тележках нехитрый скарб Марьи Ефимовны, Гриня показал где какие припасы лежат, Марь Ефимовна собрала все упавшие с яблонь яблоки, и села резать их на сушку.
Василь пристроился рядом, он после увиденного не отходил от неё ни на шаг. -Василь, ты меня слышишь?
Тот кивнул.
-А попробуй сказать что-нибудь?
Он открыл рот, попытался что-то произнести и замотал головой.
-Давай так, если что-то надо сказать или пиши, или показывай на предмет.
Он опять кивнул.
-Эх, и Самуила нет, всё что присоветовал бы. Ладно, малыш, будем надеяться, что пройдет это у тебя.
А с утра начался бой. Жители в спешке прятались в погрба и ямы. Ухало, громыхало и взрывалось до самого вечера, затем все стихло.
Самые храбрые стали потихоньку выбираться из погребов и осматриваться... На пригорке у артиллеристов земля была перепахана, как кто перепахал гигантским плугом, и из ямы одиноко торчал перекрученный ствол пушки.
- Милаи, погибли все, - запричитала бабка Нюта.
-Цыть, не ори, идитя лучше глядитя, что порушено, - дед Ефим шумнул Егору Иванычу: -Егорша, надо бы глянуть, може кто и живой, а ты Гриня с Ваньшей вон, бягом на тую сторону, глаза вострые, глядитя, ежли немцев увидитя, осторжнея.
Осторожно приблизившись, увидели несколько погибших - один привалился к колесу пушки и казалось, что просто задремал, один лежал в шаге от ящика со снарядами, одного взрывной волной отбросило метров на пять, неподалеку еще три убитых...
-Смотри, снаряды все исстреляли... Эх, робяты, вам бы жить да жить!
С дальнего конца деревни торопливо подошли ещё три мужика, и все вместе осторожно перенесли погибших в глубокую воронку. Похоронив солдатиков, быстро разошлись, и никто кроме деда и Егора Ивановича уже не слышал, как у дальнего куста раздался стон.
-Егорша, живой кто-та.
-Это командир ихний, сильно поранетый!
- Давай-ка его на тележке вот в разбитую хату завезем, я Стешку пришлю, она же чаго-то умееть, Самуил их обучал, а там посмотрим, может к Лешему в лес сможем отвезть. Я документы-то успел у робят взять, так чтоб этот хитрый Еремец не углядел, он такой склизкий. Не ровен час, сболтнеть где, а так похоронили воинов и похоронили, место знаем - кто доживёть до наших, тот и покажет.
- Дед, а когда они вернутся наши-то, вон какая силища прёть?
-Ай не веришь, Егорша?
-Ты дед, не говори чаго не нать, у меня, сам знаешь, трое там, - он махнул рукой в сторону фронта,-сердце изболелося. Старуха кажин день плач заводит!
Прибежавший Гриня сказал, что по темноте уже не видно ничего, дед послал его за Стешкой. Раненый не приходил в сознание и мужчины потихоньку перетащили его в разбитую хату. Стеша промыла все раны, засыпала их растолченным в порошок стрептоцидом, первязала чистыми тряпицами.
-Ну, деды, если выживет наш герой - это будет чудо! Много крови потерял, а рана на груди очень большая.
Договорились, что как только начнет светать, Егор Иваныч со Стешкой поедут за дальним стожком сена - как кстати пришлось, что пару дней назад Стеша и в самом деле просила Егора при свидетелях, съездить за сеном, - и потихоньку отвезут раненого к Лешему.
ГЛАВА 2
К обеду в Березовке появились первые немцы: сначала на цетральную улицу, что вела дальше на Казимовку, влетели пять мотоциклов с сидевшими в них фигурами в непривычной, серой форме. Игравшие на улице ребятишки, как вспугнутые воробьи, бросились врассыпную, через минуту на улице не было ни души, деревня замерла и затаилась...