- Дерзнешь сказать, о чем помыслил - я тебя ударю, - процедил Ланской с нешуточной угрозой, приблизившись к другу вплотную.

На краткий миг между юношами повисло угрюмое молчание. Они так и стояли, мокрые, возбужденные, проедая друг друга взглядом.

- В пекло тебя, Трегубов! – крикнул Алексей, мощно толкнув молодого человека в грудь, да так, что тот пошатнулся. – К чертям собачьим, сучий ублюдок! – продолжал Ланской, толкая еще и еще. – Зачем ты меня тогда самого оставил?! Какого черта ушел?! Обещал же ведь, что вместе убежим! Ты хоть представляешь себе, чурбан неотесанный, каким одиноким я себя чувствовал?! Зачем, я спрашиваю?! – очередной мощный толчок.

- Потому что хотел тебя, Ланской! – вызверился Трегубов, хватая того за подбородок и шипя в самые губы. – Хотел, как девку, потому и убежал! – крикнул Мефодий, заваливая Алексея в высокую осоку.

Накрыв друга все еще влажным телом и сжав его руки стальными тисками над головой, Трегубов впился в его раскрытый рот, пытаясь пресечь сопротивление, возможные возражения, а так же шквал вопросов и оскорблений. Он отведает эти алые уста, изомнет, как цвет, жаркое тело Ланского, а дальше - будь что будет!

Глаза Алексея были широко раскрыты, он пытался увернуться и спихнуть с себя более сильного и тяжелого Трегубова. Целый шквал мыслей и эмоций пронесся в глазах и голове Ланского, пока его друг страстно терзал его рот, лишая такого необходимого юноше воздуха.

Алексей, как человек образованный, любил книги и много читал. У дядюшки Павла была огромнейшая библиотека, изобиловавшая разными жанрами и повествованиями. В один из дней, когда юноше исполнилось восемнадцать, он абсолютно случайно, натолкнулся на небольшое произведение, написанное неким Донасье́ном Альфо́номсом Франсу́а де Садом*.

Отлично зная французский, Ланской-младший сперва заинтересовался столь вольным и философским изложением интимных отношений, но когда речь зашла о соитии двух и более мужчин, Алеша с гулко бьющимся сердцем и долей омерзения вернул книгу обратно, стараясь скорее забыть прочитанное.

И вот теперь он стал одним из персонажей этого отвратительного чтива, не в силах выразить, что же на самом деле испытывает. Он то смеживал веки, с головой уходя в доселе неизведанные чувства всепоглощающего удовольствия, то резко открывал глаза, пытаясь оторвать от себя алчущий рот Мефодия, но лишь потому, что родовая честь, мужская стать и воспитание в духе «не посрами имени своего и отечества» довлели над юношей дамокловым мечом.

«Но ведь это Мефодий! – уверял себя Ланской. – Мой друг юности, Трегубов, с которым было так покойно, держась за руки и болтая перед сном».

Возможно, это пересилило все за и против и Алексей перестал сопротивляться и тихо застонал, позволив им двоим насладиться ощущениями и телами друг друга.

Оторвавшись от губ друга и, перестав удерживать его руки, Мефодий провел загрубевшей ладонью по его скулам, шее, груди, чуть впалому животу, медленно спускаясь к паху и пробираясь сквозь влажные кальсоны.

- Ваша милость, Алексей Петрович, где вы?! – услышали они отдаленный голос одного из слуг, звучавший с того берега.

Накрыв рот, слегка испугавшегося Ланского рукой, Мефодий взглядом велел ему молчать.

- Не изволит ли ваша милость вернуться в усадьбу отобедать?! Полдень уже! – кричали с того берега.

Под зов челяди, Трегубов стал мять плоть своего друга, опаляя его кожу горячим дыханием, оставляя на шее и ключицах красные следы от щетины и легких поцелуев-укусов.

От мысли, что там, на том берегу, его ищут, а он здесь, в высокой мягкой осоке, отдается умелым ласкам Мефодия, плоть Алексея стала твердой и чувствительной, а удовольствие таким острым, что он даже всхлипнул.

- Где же вы, ваша милость?! - не унимались слуги.

Быстро облизав ладонь, Трегубов с еще большим усердием стал ласкать Ланского, ощущая как тот начал самостоятельно толкаться ему в руку, вскидывая бедра.

Голос с того берега стал удаляться в сторону поместья.

Не в силах больше себя сдерживать, Алексей забился в легкой судороге, начиная изливаться себе на бедра и живот. Его сдавленный крик потонул в устах Мефодия, прильнувшего к нему в страстном порыве.

- Это мой первый раз, - доверительно признался Ланской, задыхаясь и краснея, как маков цвет, пытаясь спрятать от Мефодия взгляд.

- Поверить не могу! - удивленно произнес молодой человек, перемещаясь и заглядывая Алексею в глаза. - Ты девственник?!

Алексей, лихо оттолкнув от себя Мефодия, быстро встал и направился к реке, смывать следы своей минутной слабости, жемчужными каплями стекавшей с тела. У самой воды он резко обернулся и процедил сквозь зубы:

- Ежели хотя бы одна живая душа о том прознает, или обо всем, что тут сталось, считай, что ты, Трегубов, покойник!

__________________

* Донасье́н Альфо́нс Франсу́а де Са́д, часто именуемый как Марки́з де Са́д — французский аристократ, политик, писатель и философ. Был проповедником абсолютной свободы, которая не была бы ограничена ни нравственностью, ни религией, ни правом.

Глава 6

Сказав это, юноша быстро ушел под воду с головой, дабы остудить разгоряченное тело и привести в порядок мысли и эмоции. Вынырнув, он увидел плывущего рядом Мефодия, взгляд которого был слегка виноватым.

- Не серчай, Ланской, ну ляпнул я, не подумав. Почём мне было знать, что ты в свои двадцать два года все еще хранишь целибат. Павел Сергеевич тебя часом не в монастырь мужской определил, как вы в Архангельск вернулись? – спросил Мефодий, пытаясь шуткой сгладить сгустившееся между ними напряжение.

Алексей сейчас и сердился на Трегубова, и одновременно не мог сдержать улыбки оттого, что к его давнишнему приятелю начинало возвращаться чувство юмора, былая беспечность и раскрепощенность. Наконец-то миру являлось истинное лицо Мефодия, слегка разухабистого молодого человека, не обремененного условностями и запретами.

- С его постоянными разъездами нам не до балов было и увеселений с целью сыскать удачную партию для брака, - буркнул в ответ Ланской. - Меня, к сожалению, никто не соизволил посвятить в тонкости интимных отношений. Где-то подсмотрел, где-то прочитал, а применить все это на практике как-то не сложилось до сего дня.

Оба достигли противоположного берега, вышли из воды и упали в зеленую траву, пытаясь восстановить дыхание, подставляя влажные тела жарким лучам полуденного солнца.

- Зачем ты меня барышней кисейной обозвал?! – резко сменил тему Алексей, по-детски надув губы.

Оторвав свой взгляд от летающих стрекоз и копошившихся в траве мурашек, Мефодий, глянув на Алексея, не решался ему ответить.

– Я ведь, когда ты сбежал да так и не вернулся с половиной класса подрался! – продолжал Ланской.

- Извини, я не знал, - молвил Мефодий удивленно, испытывая чувство гордости за товарища.

- Зато с тех пор острот в твой и мой адрес поубавилось. И я желал бы узнать, с какой такой надобности ты сподобился на подобное оскорбление?

- Оттолкнуть хотел! Уж слишком мы разные! Я ни о ком другом думать не мог, а ты все в глаза лезешь! Ты былой дружбы искал, а я желал сжать тебя в объятиях, да так, чтоб ребра захрустели! Целовать тебя, касаться, где только смогу! Жалеешь о том, что произошло?! – на одном дыхании выпалил Мефодий, задавая Алексею вопрос, что червем вгрызался в кожу, пытаясь добраться до его кровоточащей души. – Что отдался мне, мужику! Конюху чужого барина! Холопу без роду и племени!

- Нет, не жалею! – с вызовом ответил Алексей, глядя на Трегубова. - Просто не знаю, что со всем этим делать. Это неправильно и грешно, это суперечит всему, во что я верил и к чему стремился! И я не знаю, как бы повел себя, будь на твоем месте другой! Наверное, убил бы или врезал как следует, чтобы неповадно было! И дело тут вовсе не в твоем крепостном происхождении! Просто ты - это ты! И я хотел бы понять!

Трегубов отвернулся от Алексея, не в силах что-либо сказать. После всего, что он сотворил, Ланской все еще лежал рядом, нежился в лучах заходящего солнышка и желал с ним общаться.