- Мы с вашим барином немедля отправимся за вами! – засуетился граф, подходя к слегка остолбеневшему Трегубову. – Едемте, голубчик, совместное добро спасать! – воззвал к нему Ланской. – Я бы вас только попросил велеть кому-нибудь схоронить на время мою купчую на Трегубово! У меня с собой сейфа нет, на Алексея в подобном деле положиться не могу, уж больно рассеян, а к своим бумагам и ценностям я привык относиться бережливо!

Алексей, следивший за всем происходящим, глазам своим не поверил, когда Трегубов, сомневаясь всего мгновение, вытащил из кармана небольшую связку ключей и передал их Антону вместе с купчими на поместье, велев тому взять слугу и отправляться в Трегубово.

- Вот и замечательно! – воскликнул Ланской-старший, резво запрыгивая на своего жеребца. – Алексей, - властно обратился он к восседавшему на коне племяннику, вешая на плечо юноши свой охотничий трофей из связки зайцев и рябчиков, - бери одного из наших слуг и составь Антону Николаевичу компанию, да скрась вынужденное одиночество разлюбезной Наталье Дмитриевне!

Видя, как процессия разделилась и стала быстро разъезжаться в разные стороны, Алексей, прикусил губу, силясь сдержать улыбку от чертовски невероятного везения и распиравшего грудь чувства непомерного удивления и гордости.

Его дяде, Павлу Сергеевичу Ланскому, еще при жизни следует воздвигнуть памятник за невероятную прозорливость и непревзойденный актерский талант.

Глава 10

Трина всю ночь и почти все утро выхаживала Мефодия, пока во дворе благородные господа и их слуги суетливо собирались на охоту.

Женщина аккуратно промакивала проступившую сукровицу, наносила целебную мазь на раны и меняла на чистое полотно. Не в силах больше лежать, тем более в одной и той же позе на узкой лавке, Мефодий с диким рыком и руганью все же сполз на пол, и мать, подхватив сына, сумела его посадить.

- Ну вот, окаянный! Опять кровь пошла! - запричитала женщина, глянув на алые пятна, проступившие на чистом льне.

- Будет вам, маменька. Заживет, как на собаке, - корчась от боли и часто вдыхая, молвил Мефодий.

- Пойдем, я тебя до дому доведу. Николай Карпович оказали милость, позволив тебе отлежаться пару деньков, - процедила Трина, в душе понося барина всякими проклятиями, чтобы ему, дьяволу, пусто было, да отсохло что-нибудь. И как только таких нехристей земля носит?

- Я отсижусь тут, матушка, ты мне воды принеси для мытья и поесть чего-нибудь, да побольше. Со вчерашнего утра во рту ни маковой росинки, - пробурчал Мефодий, не зная, как бы примостить свое бренное тело, чтобы исполосованная спина периодически не давала о себе знать больше допустимого терпения, отдавая в висках адской болью.

Трегубов вынужден был признать, что сейчас он и есть одна сплошная боль. Даже покойный Кирилл Карпович, упокой господь его душу, не доводил своего отпрыска до подобного плачевного состояния.

Трина сбегала на кухню, принесла крынку молока, большой ломоть хлеба и мёд.

- Съешь пока это, потом я принесу еще, - заботливо сказала женщина. – Когда Наталья Дмитриевна после полудня почивать изволит, я вновь к тебе забегу. Принесу еды, что с барского обеда останется, и сменю повязку, - добавила Трина, целуя сына в лоб.

- Святые мученики! Что ты ко мне как к малому дитю! Ступай! Тебя, небось, в барском доме уже обыскались! - хмуро буркнул Мефодий. – Говорил же тебе Кирилл Карпович, и мне нынешний барин, что я живучий сукин сын!

- Бережёного бог бережёт, - гордо вымолвила мать, перекрестившись. Следуя к выходу, Трина тихо обернулась и осенила крестом своего непутевого, но не менее любимого сына.

Покинув конюшню, женщина решила на несколько минут наведаться в дом Федосовых. Войдя в безлюдную избу, Трина заметила хрупкую фигурку Дуни, лежавшую на тюфяке с сеном. Подогнув колени, девушка отвернулась лицом к деревянной стене и, казалось, спала.

- Дуняша, - тихо позвала Трина, - как ты, голубушка?

Девушка вздрогнула и повернулась, являя женщине свое заплаканное лицо.

- Повитухе удалось меня вычистить и кровь остановить, сказав, что я молодая, и, бог даст, у меня еще детки будут, - выдавила девушка, кусая губу и громко дыша почти забитым раскрасневшимся носом. – Только кому я теперь такая порченая нужна? – дрожащим голосом спросила Федосова, не в силах сдержать слезы.

- Милая ты моя! – бросилась к девушке Трина, хватая Дуню за руку и покрывая ее горячими лобзаниями. – Прости ты меня, окаянную, что накричала на тебя и вынудила сознаться! Но твой позор, возникшая боль и потеря младенчика там, на конюшне, во время жестокого избиения моего Мефодия, его от возможной смерти спасли! – со слезами на глазах молвила женщина, прижимая почти безвольную, хрупкую, словно птичью, ладонь Дуни к своему исстрадавшемуся сердцу. – Сильно больно? - обеспокоенно поинтересовалась Трина, кладя другую руку девушке на низ живота.

- Уже почти нет, к вечеру, думаю, встану. Не пристало нам, холопам, разлеживаться, - выдавила Федосова сквозь зубы, - это барская прихоть. С нас все равно взять нечего, кроме позора, боли и страданий.

- Успокойся, Дуняша. Его милость Павел Сергеевич обещался купить Трегубово со всем его добром и крепостными. Чует мое сердце, он, к своему благородству, еще хороший хозяин и человек душевный. Тут обязательно все по-другому будет, лучше! – уверяла Федосову Трина.

- Ваши слова да богу в уши, - молвила Дуняша, силясь больше не реветь.

- Пойду я, пожалуй. Поправляйся, голубушка, - поспешно молвила Трина, мягко отпуская руку девушки. У самого выхода она обернулась и тоном наставника произнесла: - Не вздумай только глупость какую-нибудь выкинуть. Руки на себя наложить. Мы, бабы – живучие создания, и у тебя, Дуня, обязательно все к добру сложится.

***

Когда Алексей Ланской и Антон Трегубов в сопровождении верных слуг воротились в усадьбу, было уже поздно. Оба остановили лошадей и соскочили с них перед парадным входом в здание, велев слугам отвести жеребцов на конюшню.

- А это, голубчик, отнеси на кухню, - обратился к одному из слуг Алексей, протягивая связку дядюшкиных трофеев, двух зайцев да тройку рябчиков.

Юноше до боли хотелось самому заглянуть на конюшню и узнать как там Мефодий. Но игра набирала обороты и стоила свеч, так что Ланской не стал рисковать и проследовал за Антоном Николаевичем вглубь дома, желая лично удостовериться в сохранности ценной купчей.

Младший Трегубов завел его в просторный кабинет отца, освещаемый настольным канделябром, подошел к секретеру, на ходу доставая ключи из кармана жилета и купчую из небольшой кожаной сумки, что носил на бедре. Отперев замок, он положил туда документы Павла Сергеевича рядом с ценными бумагами их семьи.

- Вот, уважаемый Алексей Петрович, ценный документ вашего дядюшки теперь надежно сокрыт, так что не извольте беспокоиться.

- Благодарю, Антон Николаевич. С вашего позволения я хотел бы умыться и лечь спать. День, несмотря на хорошую погоду и знатную охоту, все же был утомительным. То на ногах, то в седле.

- Конечно, ваша милость, у меня у самого глаза слипаются, - заверил его младший Трегубов, следуя к выходу из кабинета. – После вас, Алексей Петрович, - услужливо молвил Антон, предлагая покинуть кабинет отца.

- Надеюсь, в Карповке ничего худого не приключилось? Ежели что, держите меня в курсе.

- Всенепременно, - ответил Трегубов, выходя из отцовского кабинета и закрывая его на ключ.

- Доброй ночи, - обронил Ланской, поспешно заходя к себе в комнату. Алексей быстро снял с себя пыльную рубаху и наскоро умылся. Надев чистую сорочку, что он достал из вещевого комода, юноша прилег на кровать прямо в одежде, глядя на настенные часы и отмеряя примерно минут сорок.

Еле выждав положенное время, Ланской аккуратно поднялся и на цыпочках стал красться к дверям, затем по коридору и дальше вниз по лестнице к выходу. Стараясь держаться тени, он незаметно перебежал двор и проник в помещение конюшни, начиная быстро оглядываться.