– Какое это, наверное, счастье жить так, семьёй?!

– Это единственное истинное и прочное счастье, – ответил герцог.

Дочь поэта Фёдора Ивановича Тютчева Анна Федоровна, фрейлина цесаревны Марии Александровны, в своих воспоминаниях писала об императрице:

«Император Николай I питал к своей жене, этому хрупкому, безответственному и изящному созданию, страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому, единственным властителем и законодателем которого он себя чувствует. Для него это была прелестная птичка, которую он держал взаперти в золотой и украшенной драгоценными каменьями клетке, которую он кормил нектаром и амброзией, убаюкивал мелодиями и ароматами, но крылья которой он без сожаления обрезал бы, если бы она захотела вырваться из золочёных решёток своей клетки».

Решая свои педагогические задачи, Николай Павлович прибегал к весьма оригинальным приёмам. По воспоминаниям врача Калинкинской больницы Реймера, в 1835 году Николай Павлович обратился к нему при обходе: «Я пришлю сюда своего сына, и ты покажи ему самые ужасные примеры сифилитической болезни на мужчинах и женщинах. Когда я был молод и ещё не женат, мой доктор Крейтон тоже водил меня по военному госпиталю, больные, которых я увидел, произвели во мне такой ужас, что я до самой женитьбы своей не знал женщин». Цесаревичу в 1835 году исполнилось 17 лет, и отец счёл необходимым познакомить сына и с неприглядной изнанкой «любви».

Николай I. Художник Ф. Крюгер

Дочь Николая Павловича великая княжна Ольга Николаевна вспоминала:

Что же касается заявлений некоторых пасквилянтов, то они голословны. Возьмём, к примеру, сплетни о романе императора с Варварой Нелидовой. Великая княгиня Одьга Николаевна рассказала следующее:

«На одном из этих маскарадов Папа познакомился с Варенькой Нелидовой, бедной сиротой, младшей из пяти сестёр, жившей на даче в предместье Петербурга и никогда почти не выезжавшей. Её единственной родственницей была старая тётка, бывшая фрейлина императрицы Екатерины Великой, пользовавшаяся также дружбой бабушки. От этой тётки она знала всякие подробности о юности Папа, которые она рассказала ему во время танца, пока была в маске. Под конец вечера она сказала, кто она. Её пригласили ко Двору, и она понравилась Мама. Весной она была назначена фрейлиной.

То, что началось невинным флиртом, вылилось в семнадцатилетнюю дружбу. В свете не в состоянии верить в хорошее, поэтому начали злословить и сплетничать. Признаюсь, что я всегда страдала, когда видела, как прекрасные и большие натуры сплетнями сводились на низкую степень, и мне кажется, что сплетники унижают этим не себя одних, а всё человечество. Я повторяю то, о чём уже говорила однажды: Папа женился по любви, по влечению сердца, был верен своей жене и хранил эту верность из убеждения, из веры в судьбу, пославшую ему ее как ангела-хранителя.

Варенька Нелидова была похожа на итальянку со своими чудными темными глазами и бровями. Но внешне она совсем не была особенно привлекательной, производила впечатление сделанной из одного куска. Ее натура была весёлой, она умела во всем видеть смешное, легко болтала и была достаточно умна, чтобы не утомлять. Она была тактичной, к льстецам относилась как это нужно и не забывала своих старых друзей после того, как появилась ко Двору. Она не отличалась благородством, но была прекрасна душой, услужлива и полна сердечной доброты. Она подружилась с Софи Кутузовой, дочерью петербургского генерал-губернатора. Из-за несчастного случая последнюю подвергали различным лечениям, как то: подвешиванию, прижиганию каленым железом и другим мучениям, так что она долго была полуумирающей. Она кричала день и ночь от боли, покуда Мандт (лейб-медик) не услышал о её болезни и не стал лечить её другим методом, который в конце концов, после долгих лет, исцелил её. Мама, которая очень любила мать Софи, часто навещала её из сострадания. Софи платила ей благодарностью и называла её матушкой. Она носила развевающиеся платья, чтобы скрыть своё убожество. Правильные черты её лица напоминали римлянку. Варенька и Софи жили дверь в дверь. Обе почти не выезжали и имели собственный круг знакомых. Я заметила, что женщины такого типа нравились деловым мужчинам как так называемые душегрейки. Папа часто после прогулки пил чай у Вареньки; она рассказывала ему анекдоты, между ними и такие, какие никак нельзя было назвать скромными, так что Папа смеялся до слёз. Однажды от смеха его кресло опрокинулось назад. С тех пор кресло это стали прислонять к стене, чтобы подобного случая не повторилось».

То есть ничего необычного в пасквилях о якобы завязавшемся романе государя с Варварой Асенковой нет. В упомянутом пасквиле, разоблачённом дочерью государя, острие удара было направлено на государя. А в сплетнях об отношениях с Асенковой и на государя, и на актрису.

Варвара Асенкова тоже переживала. Ей было обидно слушать небылицы, но что она могла сделать? Ведь как-то так повелось, увы, что доказывать пошлый пасквиль не требуется, а вот невиновность должна быть доказана.

Актриса продолжала играть в театре, старалась не обращать внимание на сплетни, но трудно было сохранять спокойствие.

Все свои переживания Варвара Асенкова таила в себе или старалась выбросить их за пределы сцены.

Отвергнутые поклонники неистовствовали. Так один негодяй купеческого звания специально скупил первый ряд партера и раздал билеты лысым мужчинам. Когда же открылся занавес и первый ряд оказался освящённым светом сцены, получилась забавная картина. Зрители не сдержались от почти что гомерического хохота. Возбуждение зала было так велико, что начинать спектакль уже было бесполезно. Рыдающая от обиды Асенкова убежала за кулисы.

Александр Иванович Вольф писал в «Хронике петербургских театров»:

«23 мая 1840 года на спектакле “Капризы влюблённых” П.С. Федорова несколько молодых людей под предводительством кавалериста А-ва, приняв изрядное количество рюмочек в буфете, вошли в зал, а сам А-в, заняв место в первом ряду, стал громко комментировать действия актёров, перекрывая их голоса. Особенно досталось бедной Асенковой. Ей пришлось выслушать самые непечатные циничные выражения, наконец она не выдержала, разрыдалась и убежала за кулисы… Всего примечательнее то, что ни соседи пьяной компании, и никто из публики не отважился вмешаться в дело и прекратить скандал. …Вслед затем занавес опять поднялся, и пьеса продолжалась своим порядком. Обиженную, конечно, приняли восторженно. Как было слышно, Г. А-ва перевели в армию тем же чином и отправили на Кавказ».

Но неужели же у неё не было иных поклонников, кроме императора, который ну ни при каких обстоятельствах не мог завести с ней роман. Нужно было просто знать государя! Знать его отношение к семье.

И вот однажды к Асенковой подошёл после спектакля молодой человек.

– Позвольте представиться! Павел Воинович Нащокин! – И прибавил: – Я близкий товарищ Пушкина.

– Очень приятно! – кивнула Асенкова и заметила: – Как интересно! Вы действительно дружите с Пушкиным?

– Да, мы с ним вместе учились в Царскосельском лицее. Но я выбрал воинскую службу. Состоял в Измайловском полку.

Однажды Варвара Асенкова пригласила его в гости. Он с радостью согласился.

У актрисы часто собирались писатели, поэты, художники, музыканты – все, кого объединяла любовь к театру.

Нащокин наговорил массу комплиментов. Он заявил, что часто бывает на спектаклях Варвары, что в восторге от её исполнительского таланта.

С тех пор, с того самого первого посещения Нащокин стал часто бывать в гостях у актрисы.

Однажды он обратил внимание на стоящий на столе подсвечник, при свете которого Варвара, как она сообщила, учила свои роли.

Варвара обнаружила, что подсвечник исчез. Выяснилось, что Нащокин выкупил его у гувернантки как память о ней, своей обожаемой актрисе.