Уже сделав шаг за порог, альбинос обернулся. Под потолком коридора крепилась камера видео-наблюдения. Похоже, исправная, и НЕ похоже, что новая. Красный диод бодро подмигивал. Это следовало взять на заметку.
Лео продолжил путь. Дверь, скользя по смазанным полозьям, запечатала проем. Мрак сомкнулся вокруг непроницаемым саркофагом, плотный и липкий, будто сгущенное молоко. Тьма столь редкого – высшего – сорта, по своему обыкновению, собирается в различного рода подземельях, склепах, капищах и прочих местах, посещения которых доставляют удовольствие лишь ограниченному кругу лиц. Но в Зале мрак был еще более жутким – обладая собственной атмосферой, не встречающейся более нигде, он мог показаться, так сказать, эксклюзивным. ЭТА темнота целиком и полностью опровергла тот банальный постулат, что тьма – это просто отсутствие света. Казалось, зажгись в Зале прожектор, и мрак придушит иллюминацию в зародыше: разобьет стекло, просочится по проводу, а после, расправившись с генератором, даст по шее тому бедняге, кто додумался притащить сюда эту штуковину.
К таким выводам, рано или поздно, приходили все члены Клана Гирудо. Вампиры чувствовали натиск тьмы, ее ПРИСУТСТВИЕ. Она обитала здесь подобно тому, как старая кобра обирает в забытой пещере. И выжить ее из Зала было бы весьма проблематично, даже если бы освещение оказалось ОЧЕНЬ интенсивным. Присутствие света еще не означало отсутствие темноты. Вероятно, она отошла бы на дальние рубежи, а потом, перегруппировавшись, нанесла удар.
Однажды Краулер тоже это почувствовал. Во время дежурства, когда, листая «Playboy», вдруг понял, что он не один. Здешний мрак обладал нравом, и, возможно, разумом. Впрочем, ничего удивительного, – он так долго довольствовался собственным обществом, что ему пришлось поневоле развить некую ментальность. И тьмы стало гораздо больше, чем требуется для простого «темно».
Однако, невзирая на феноменальную природу означенной Темноты, альбинос неплохо в ней ориентировался. Различал, что его окружает, куда ставит ноги. По обе стороны находилась древняя кладка. Внизу – истертые ступени. Приходилось постоянно пригибаться, чтобы не стукнуться головой о один из каменных выступов – изнаночную сторону уже пройденных ступеней.
Вскоре (Лео ждал этого момента) узкий лаз исчерпал себя, приведя к обширному пространству, бывшему не столько просторным, сколько ГЛУБОКИМ. По левую руку тянулся неровный каменный монолит, по правую – форменная пропасть, не огороженная ни перилами, ни обычной веревкой. Кто-то прорубил ступени непосредственно в камне, ограничившись полуметром в ширину. Центр каждой ступени имел ложбинку, протертую множеством ног, когда-либо на нее ступавшими. Галерея обвивала пещеру серпантином, покуда не выводила к месту, где хранился Череп (во всяком случае, до недавних пор).
Краулеру же казалось, что у пропасти вовсе нет дна. Опровергая эти опасения, из тьмы выступали толстые туши колонн, протянувшиеся от потолка до – гипотетически – пола. Но их наличие альбиноса ничуть не утешало. Он лихорадочно гадал о том, успеет ли обернуться летучей мышью, когда нога соскользнет со ступени, или бездарно расшибется о дно колодца.
С каждой пройденной ступенью, с каждым витком серпантина мрак становился насыщенней. Сгущался, аккумулировался, концентрировался. Бледные, верхние слои наслаивались на нижние, темнели – подобно тому, как нарастает давление по мере приближения океанского дна. Это не могло не устрашать.
Когда спуск подходил к концу, Лео увидел внизу тусклый свет. Темнота нависла над бледным пятнышком незыблемым куполом. Черные клубящиеся тени взяли свет в кольцо, и, казалось, несколько надменно изучали диковину, решая, насколько жестоко с ней обойтись. Рядом с источником освещения, пока неопознанным, Краулер разглядел хрупкую согбенную фигуру.
Неожиданно он почувствовал себя неуютно. Альбинос НИКОГДА не чувствовал себя в Зале особенно комфортно, но сейчас чувство было иным, и неожиданно сильным. Прежде он побаивался этого места, но не испытывал явной угрозы, справедливо полагая, что, ежели Зал Заледеневшей Вечности не слишком приветливо относился к вампирам, то посторонним подавно вход запрещен. В свете же недавних событий эта теория подверглась коренному пересмотру. Кто-то проник сюда, как к себе домой, убил Титуса, и забрал Череп. Значит, это может повториться. А Зал навсегда утратил для Лео ощущение защиты.
Узрев, что его мучения подходят к концу, Краулер ускорил шаг. Наконец последние ступени остались позади, и альбинос шагнул на гладкий каменный пол, вознеся благодарственную молитву сонму вампирских богов.[5]
Согбенная фигура поднялась на ноги. Поглядев на «уполномоченного», Доктринус вяло кивнул.
Его личное дело могло бы содержать:
«Доктринус, вампир, член Клана Гирудо с 1723 года.
Род занятий – см. Доступ для Магистров и прочих уполномоченных лиц.
Личностные ориентиры – скрытность, трудолюбие, компетентность, процветание Клана.
Характер – скверный.
Не женат».
Он был тем же типом. Тощий, с жилистыми руками, напоминающими цепкие паучьи лапки, и длинным острым носом, на котором постоянно болтались круглые очки с толстыми линзами (ходил слух, что нужды в оптике Доктринус не испытывал, и носил ее исключительно для стиля). Род деятельности вампира оставлял обширное пространство для домыслов. По официальной версии его должность именовалась как «смотритель Цитадели», но на деле все обстояло намного сложнее. Доктринус занимался всем, что, по мнению Великого Магистра, относилось к «высоким технологиям» (перечень был довольно широк – начиная алхимией, и заканчивая «этими странными штуковинами, способными считать быстрее, чем миллион людей, вооруженных канцелярскими счетами»). В определенной мере он отвечал за безопасность, вот только определить эту меру еще никому не удалось.
Согласно популярным домыслам, Доктринус единолично представлял в Цитадели «секретный отдел», что во все времена занимался одним и тем же: сбор информации, аналитическая работа, проверка кадров, и все в таком роде. В свете этого Лео ничуть не удивился, узнав, что именно Доктринус «ожидает на месте преступления». Не удивился он и тому, что расследованием займется не «секретный отдел», а он, последний из живущих Краулеров. Собственно, этому не удивился бы никто, кто когда-либо удостаивался чести лицезреть Доктринуса воочию – уж очень… странная была картина.
– Привет. – Альбинос пожал костлявую, слегка влажную руку. – Ну, и в чем дело?..
Доктринус пожал плечами. Мол, попробуй догадайся.
Леонард огляделся. Источником света служил гибрид, непостижимо соединивший, по замыслу китайских конструкторов, радиоприемник, кассетник, и, собственно лампу. Штуковина казалась совершенно неуместной в Зале, точно обрывок странного сна. На пол и колонны ложился мертвенный свет.
Ложился он и на древний алтарь, покрытый вязью иероглифов, пристальное изучение коих вызывало рвотные позывы, а также твердую убежденность в том, что наверху начался грандиозный праздник. Свет забирался выше, по мере того, как по каменной поверхности, словно на зловещий, святотатственный Эверест, поднимался взгляд Краулера. А там, на вершине, обнаружилось нечто, чему, несомненно, там самое место. Это было так ПРАВИЛЬНО…
…Что сперва вампир не придал значения увиденному. Он наблюдал это долгие годы, и образ въелся в память так крепко, что вытравить его оттуда не представлялось возможным. Разум навсегда уверился, что ТАК будет впредь. Поэтому альбинос едва не отвернулся, сочтя это не самой важной деталью.
А потом, когда значение увиденного наконец дошло до рассудка, из глотки Леонарда едва не вырвался удивленный, протестующий вопль. Он видел, конечно же, галлюцинацию. Обман зрения. Свет отразился от стен, и образовал эту невероятную, невозможную иллюзию, которой не МОГЛО здесь быть!..
На пьедестале лежал Череп Гозалдуса. Предмет, способный занять 1-е место в перечне «Самые гнусные мерзости последних десяти тысяч лет». Один лишь вид артефакта казался безумным кощунством по отношению ко всем формам жизни, и это если не учитывать дикую энергию, заточенную в черепной коробке.
