– Я готов избавить тебя от дани за одну услугу. Для этого ты здесь и мы говорим на равных. Ты ведь этого хотел? – усмехнулся Свенельд.

– Я слушаю тебя… – удивился Мал. Из сделки с врагом всегда можно извлечь пользу, если дело касается другого врага…

Правитель Коростеня, жестокий Мал, не умел улыбаться. Так говорили в народе. Его боялись. А после того как Мал вошел в капище и заколол жрецов Перуна только за то, что они возблагодарили богов за вразумление чужеземцев, принявших веру их предков, Мал возложил на себя и духовную власть.

Весенние игрища, когда женихи умыкают невест, теперь начались по его велению. Девушки плели венки, напевая песни о русалках, и бросали их в приток Днепра, прося водяного доставить их к суженым и приговаривая:

– Сжалься, водяной, не топи веночек мой! Отнеси по реке милому, мимо водоворота и полыньи, от омута убереги. Не злись, не кручинься, девичью любовь не топи…

Юноши ловили цветочные ободки у берега и бежали к девицам, предварительно сговорившись с красавицами. Костры уже горели. Мед варился. Игрища у костров и шалашей из ивовых прутьев и камыша сулили веселые хороводы допоздна и нежность бархатной весенней ночи.

Один венок из душистых фиалок и васильков с алой ленточкой, продетой в берестяной обруч, предназначался не кому-нибудь, а самому Малу. Нет, Мал не ждал невесту. Этот венок сплела его дочь, первая красавица Коростеня.

Любой, кто выловил бы этот венок, должен был доставить его вождю племени. Никто не знал, что ожидает гонца. Беда или счастье, смерть или награда…

Тот, кто станет зятем Мала, претендовал на частицу его могущества и богатств, а значит, должен был быть готовым ко всему.

Мал ждал вестника на пеньке у дуба со своими телохранителями.

Юноша, что принес венок, был незнатного рода, но был пригож собой и слыл хорошим охотником.

– Ты сговорился с моей дочерью? Ты люб ей? – спросил Мал, приняв выловленный венок из полевых цветов, который он не мог не узнать. Он ведь сам попросил дочь вдеть в него алую ленту. Теперь он ее вынул и зажал в ладони.

– Да, я…

Мал не дал ему договорить. Он встал, подошел вплотную и вынес свой вердикт:

– Докажи, что достоин со мной породниться. Убей княжича…

Весна озеленила дубравы и рощи, трава после утренних дождей испаряла пьянящий запах свежести. Олегу хотелось дышать полной грудью, ощущая душой прелести умеренного климата и озирая просторы своей новой страны.

Там, у Варяжского моря, да и в Новгородских землях, суровые зимы и краткое лето. Ничто не растет без солнечной ласки. Милые взору фьорды, врезающиеся в скалистые берега, озера в северных землях, богаты рыбой, но он был из тех, кому претила беспросветная и тяжелая жизнь его племен, ютившихся в рыбацких хижинах. Снасти и сети они без сожаления поменяли на железо.

И он, и дружина, выкованная в воинских походах, заслужили жить в крепостях, во дворцах. Лачуги и каменистая почва, обделенная солнцем и трудно дающая всходы, теперь в прошлом. Здесь, у покоренных славян, простирались бескрайние плодородные земли и богатые кормом пастбища.

Он гарцевал в упоении видами на своем черном как смоль коне по прозвищу Локи, названном в честь хитрого бога огня за резвость и неудержимость. Свита из малой дружины не поспевала за ним. А повозка с рыжебородым ведуном и вовсе застряла на полпути.

Конь принес его к реке, широкой судоходной житнице, водном пути к заветной мечте. Он взирал на нее с высокого холма, стараясь измерить глазом бурное течение.

Олег любовался необъятностью Днепра и отчетливо представлял, как уже совсем скоро с десятков верфей спустят на воду тысячи ладей. Как на эту флотилию стройными рядами забираются по трапам сорок тысяч воинов и как непобедимая громада внезапно окажется в водах Понтия, чтобы на всех парусах дойти до Босфора и высадиться в заливе Золотой Рог прямо у стен Царьграда.

– Боги! – крикнул в небо князь-регент, воодушевленный природой и ретивостью Локи. – Я обещал вам сплавить свой флот с этих берегов! Я сделаю это, чего бы мне ни стоила эта сумасбродная затея! Да услышат меня и старые, и новые боги! Река! Не устрашат нас твои гранитные пороги! Наши лоцманы и ныряльщики знают, как их обойти! Да поможет нам встречный ветер! Нет больше силы, способной удержать русов! Царьград! Мы идем к тебе! Русы идут! Жди, город тщеславный, столица надменная! Ромейская спесь нам противна! Нашелся народ посильнее Аттилы!

Локи поднялся на дыбы, но Олег удержался в седле благодаря крепкой хватке за длинную черную гриву, дал под бока каблуками и помчался вдоль берега. Долго скакал по руслу великой реки дальше, вниз по течению.

Ветер мешал, но конь разрывал его встречные порывы. Олег вдруг подумал, что мощная армия греков с их натасканными в боях с сарацинами, именуемыми агарянами, легионами способна дать его дружинам сокрушительный отпор, но отогнал от себя недостойные воина мысли.

Будь что будет… Есть ли достойнее смерть, чем пасть в схватке с врагом?! Есть ли слаще судьба, чем геройская участь варяга?! И существует ли что-то ценнее победы над превосходящим в числе и богатстве соперником?!

Все решено! Грядущая весна приведет их в Понтийское море и в подобие райских кущей, как именуют Царьград ученые мужи-греки, чей император умеет читать и сам пишет трактаты, делясь наставлением! Хочет казаться умнее, чем есть.

Чтоб выучить жизни отсталых, ромеи придумали общие буквы. Они не глупы, распространяя учение слабого Бога. Здесь византийская хитрость. Может, тем самым они убеждают сопредельные племена, что только они милосердны и достойны лидерства среди дикарей, живущих разбоем. Если и так, то не сравним ли он с хитроумными ромеями, утверждающими единого бога в пределах своей империи? Не то же ли самое предпринял и он, воспевая славянских богов в угоду порядку?!

Олег намеревался по случаю встретиться с Философом лично, до сечи, чтобы познать из первых уст, кто же достоин быть королем: тот, кто с рождения нежился в тепле, либо тот, кто познал холод и голод.

Он намеревался увидеть страх в глазах императора и свернуть шеи золотым орлам византийцев, растоптать их штандарт-лабарум, а главное, лишний раз убедиться, что интуитивный путь варяга к построению государства ничуть не уступает мудреным трактатам, нацарапанным магическими буквами ромеев, предназначение которых – приукрашивать их победы и оскорблять доблесть захватчиков. Если б они, плескаясь в своих теплых морях и одеваясь в парчу, знали, что такое зима, то не судили бы строго людей с севера, пришедших погреться у общего солнца!

Олег возвращался в острог. Локи пронесся возле повозки с волхвом и заржал, едва не задев копытом справляющего нужду волхва. Тот вдруг упал, проклиная коня и беснуясь над собственным конфузом.

Прибыв в палаты, князь распорядился привести к нему ведуна Деницу, не зная, что тот застрял у прачки, чтоб освежить свое одеяние.

Мелочь, но рыжая борода явился в мокрой одежде, чего Олег не заметил. Князь, поглощенный тревожными, но бодрящими мыслями, желал выведать собственную судьбу у «божьего человека», который часом ранее не смог предвидеть и своего падения в собственные нечистоты.

– Хочешь ли есть? – пригласил князь к столу. Волхв промычал что-то нечленораздельное и прыгнул к миске с кусочками курицы. Он глотал мясо, не пережевывая, поглядывая искоса на князя. Тот не мешал, не тревожил, дал насладиться едой, нервно расхаживая по зале, иногда останавливаясь, будто стараясь припомнить что-то очень важное.

Он дал времени ровно столько, сколько понадобилось ведуну, чтобы опустошить миску с курицей и заесть ее куском ржаного хлеба, корка которого застряла в горле, и волхв едва не поперхнулся, однако прокашлялся и проглотил горелый кусок, как раз после вопроса князя:

– Наелся ли?

– Да будут довольны тобой боги, да возблагодарят великого князя за твою доброту ко мне, ничтожному твоему рабу и твоей неотступной тени, – обтирая длинной бородой жир на губах, отвечал ведун, украсив лицо льстивой гримасой, пав на колени в наигранном подобострастии и приближаясь все ближе к властителю Киева.