Катя тут же помогла ему встать и отряхнуться, он еще успел удивиться силе маленьких рук - и мгновение спустя они, не сговариваясь, пошли рядом, чуть ли не под руку (на самом деле в первые минуты еще нет), и он нарочито посмеивался над собственной неловкостью, жаловался, что вечно с ним что-нибудь происходит, причем в самый неподходящий момент, в прошлый раз упал на глазах красивой девушки, чуть со стыда не сгорел, даже боли от перелома в первую минуту не почувствовал, сегодня вот тоже...
- Что - тоже? - спросила Катя, заранее предвидя ответ.
- Ну, опять вот свалился и опять - перед красивой девушкой. Даже жалко, что мы уже знакомы. А то был бы прекрасный повод познакомиться.
- Понятно. Новый оригинальный способ знакомиться на улице.
- Ну что вы, Катюша! - Почему-то сейчас ему казалось более уместным и более приятным обращаться к ней на "вы". Будто они и впрямь только что познакомились и ничего не знают друг о друге, кроме имен. - Вряд ли действительно оригинальный, подозреваю, что старый как мир и наверняка описанный в литературе, но для меня непривычный, я вообще не помню, когда в последний раз знакомился с такой же очаровательной... нет-нет, это не комплимент, это истинная правда, но я - человек уже не молодой и... Вот это взгляд! За что?
- А не надо плакаться. Терпеть не могу, когда мужчина начинает бить на жалость. "Ах, я немолодой, некрасивый, небогатый..."
- Ну, не могу сказать, что богат, но все же по нынешним временам зарабатываю вполне прилично.
- Уже лучше.
- К тому же никто никогда не называл меня некрасивым, - уточнил он.
- Так уж и никогда?
- Еще со школы девушки влюблялись в меня.
- Вот как?
- Нет, честное слово! Я не вру: влюблялись. И некоторые даже сами назначали свидание. Сами! А в наше время...
- Ну вот... - вздохнула она. - Так хорошо начали и все испортили!
- Я?!
- А кто же еще! Любимый стариковский припев: вот были люди в наше время...
- Нет, что вы, Катюша, я же не о том, просто в на... ну хорошо: в то время, когда я учился в средней школе...
Он говорил и говорил, а сам искоса разглядывал ее в свете уличных фонарей. Что же это такое делается, однако? Что ты такое затеваешь, уважаемый Алексей Михайлович? Флирт? Ну, конечно же, флирт. Если бы происходящее не было бы флиртом - ну, пусть попыткой флирта, - черта с два ты тащился бы сейчас рядом с нею пешком чуть ли не через весь город, в какой-то вовсе тебе чужой район. Посадил бы, как в прежние времена, в троллейбус, помахал рукой на прощанье - и домой, к жене. В лучшем случае улыбнулся бы вслед своей все еще белозубой, к счастью, улыбкой. Но ведь не улыбнулся - то есть улыбался постоянно, каждую реплику свою сопровождал улыбкой и отвечал улыбкой на ее слова, но не улыбнулся прощально, - и так и шел рядом, как приклеенный, ощущая легкую боль в спине и... да, чуть пониже спины, в копчике, но боль была слишком слаба, чтобы помешать ему шагать в ногу с Катей.
К тому же он вообще привык ходить быстро, очень быстро, почти бегом, шаги Кати были слишком коротки и медленны для него, и боли в спине явно недоставало, чтобы вынудить его сократить шаг, приходилось то и дело удерживать себя, подстраиваться к ней. Странно, подумал он, но мне ведь нравится к ней подстраиваться. И почему-то хочется, чтобы она потребовала от меня, чтобы я шел чуть помедленнее. И чтобы разрешила взять себя под руку...
- Нет-нет, это неправильно, мужчина должен предлагать даме руку, а не хватать ее за локоть!
Он предложил. Теперь они были связаны в одно целое - ее рука просунута снизу и лежит на его локте - и им стало легче подстраиваться друг к другу.
Катя с первой минуты тоже примерялась к его шагам и чуть-чуть было не сказала те самые слова, которых он ждал: иди чуть помедленнее, пожалуйста! - и сама удивилась, что мысленно назвала его на ты. С чего бы это? Это он меня сбил с толку своими дурацкими комплиментами, тоже, нашел красавицу, десять лет в упор не видел, а тут разглядел. К тому же "Идите чуть помедленнее" как-то не звучит. Идите к черту, идите своей дорогой - да, годится, а когда держишь человека под руку и стараешься идти с ним в ногу, само собой говорится: "Иди". Но какого черта я, собственно, иду с ним под руку? И куда я с ним иду? Куда мы так придем в конечном счете? И он тоже - прилепился ко мне и идет, будто мы сто лет под ручку ходим, улыбается, шутит - обычно скованный такой, серьезный, все с Викторией про Моцарта да про Брамса, а сегодня совсем простой, с шуточками, и не заметно, чтобы какие-то тайные намерения у него, типа в гости напроситься, просто идет рядом и говорит о своем. А о чем это он? Ага, все о том же. Молодец. Не утерял нить. Умеет последовательно мыслить.
- ...когда я учился в средней школе, считалось неприличным, чтобы девушка назначала свидание парню. Даже если он ей нравится больше, чем она ему. Все равно он должен первым ее пригласить. Теперь это все, конечно, по-другому.
- Ну, не так уж и по-другому... - задумчиво произнесла она.
- Но все-таки проще, согласитесь, Катюша. Сама атмосфера в обществе изменилась, и на худой конец всегда можно обратить предложение в шутку. Нынче можно шутить на любые темы, даже на темы секса, у нас, например, в редакции вполне серьезные мадам, из тех, знаете, что в прошлой жизни заседали где-нибудь в райкоме или гороно, спокойно выслушивают смачные анекдоты и сами порой такое загнут...
- А вам не скучно?
- В смысле?
- Ну, сидеть с этими серьезными дамами, пусть даже травить анекдоты, подшучивать над ними, все равно же с ними общаться должно быть утомительно, будто трактор водить, никакого тебе полета, легкости, изящества... еще и танцуете с ними, небось, на вечеринках по случаю 23 февраля и 8 Марта. Танцуете? Только честно, честно!
- Приходится иногда, - признался он. - И по случаю Дня печати тоже. И на 9 Мая...
По правде говоря, в их редакции было не так уж много "серьезных мадам", разве что в бухгалтерии, он их прибавил, присочинил для поддержания разговора, и вот теперь они по его вине ожили и даже закружились в медленном фокстроте, оттопырив солидные зады и поправляя толстыми пальцами слегка растрепавшиеся шиньоны. И как знать: не придется ли ему завтра сражаться с ними, пытаясь загнать обратно в небытие...
- Вот именно: приходится. Вот за что я и ненавижу нашу взрослую жизнь: за то, что постоянно приходится. Я как подумаю об этом, мне плакать хочется: пропала жизнь!
- Ну, почему же пропала?
- Да конечно, пропала! Сначала приходится ходить в школу, потом в институт, потом - на службу, и это бы ладно еще - за это деньги платят, без денег не проживешь, но ведь на службу приходишь такая юная, такая свеженькая, чистенькая, а тебе приходится работать вместе со старыми протухшими коровами, приходится разговаривать с ними каждый день - попробуй не заговори, тут же подвергнут остракизму, - приходится обсуждать с ними их тряпки, их прически, их половую жизнь, их детей, их внуков, а время между тем идет и идет, и в один прекрасный день вдруг замечаешь, что сама уже стала такой же в точности жирной старой коровой, и какая-нибудь девочка, вроде тебя прежней, двадцатилетней, придет завтра на работу в первый раз и будет смотреть на тебя в ужасе и говорить с тобой через губу, и ты никогда не докажешь ей, что там, внутри, ты такая же в точности, как двадцать лет назад, такая же тоненькая, стройная, свежая...
- И красивая.
- Да ну вас, Алексей Михайлович, с вашими стариковскими комплиментами!
- Это вы зря...
- И вовсе не зря. Скажете, что все не так?
- И скажу.
- Ну скажите.
- Скажу, скажу... Вот уже говорю. Не знаю, Катюша, какая вы были двадцать лет назад, мы тогда еще не были знакомы, но вы и сегодня тоненькая, стройная, свежая. И на самом деле красивая. Я вначале просто так сказал, не подумав, обычный стариковский, как вы тонко подметили, комплимент...
- Извините, я не хотела вас обидеть.
