Потом наступает вечер, как сейчас, мы начинаем подсчитывать километры, оставленные позади и оставшиеся до ближайшей ночевки, эмоции уступают место здравому рассудку и восторженные слова куда-то исчезают. В дневник к Михаилу, и в диктофон Инны попадают какие-то безликие и холодные строчки вроде «переезд Виндук-Сессрием-Соссусвлей (340 км) дался на удивление тяжело», и на этом весь рассказ о прошедшем дне заканчивается. Превратить эти записи в книгу, тем более, в книгу, которая была бы интересна кому-то, кроме самих участников, порою очень не просто. Помнится, один из редакторов, торопящий нас со сдачей очередной рукописи, как-то сказал: «Подумаешь! Переведите ваши путевые заметки в электронный вариант, добавьте по десятку фотографий на главу, и всё – книга готова! Пишите что-то вроде мемуаров….». Но, цитируя В.А. Гиляровского, его «Друзья и встречи», повторим: «У бродяги нет мемуаров, – есть клочок жизни. Клочок там, клочок тут, – связи не ищи…».

На сегодня таким ярким «клочком» стал первый, общий для всех намибийский закат, случившийся примерно в ста пятидесяти километрах от Виндхука, и ночная эпопея по освобождению зебры, попавшей по нашей вине в западню.

Вечернее зарево, похоронившее солнце в плотных и пыльных тучах , освещало тревожным красным светом весь небосвод. Казалось, что какой-то гигантский огненный шар словно магнитом притянул к себе огромные слоистые облака, матовые в середине и перламутровые по краям. Переход их цвета от серого до чернильного и темно-оранжевого был настолько неуловимым и плавным, что тучи напоминали огромные черные жемчужины, найденные где-то на самом дне небесного океана. Почему-то вспомнилась картина «Последний день Помпеи», и на минутку показалось, что вот-вот произойдет взрыв спрятанного за контурами гор вулкана, и огромные потоки огненной лавы погребут все на своем пути. Но солнце опускалось все ниже и ниже, и на перевал лениво наползал непролазный мрак.

Мы остановились на небольшом плато буквально за несколько минут до наступления ночи и, всматриваясь в короткие африканские сумерки, дружно молчали.

– Ребята, смотрите, луна! – первой подала голос Валерия. – Огромная какая, и перевернутая, как большая миска!

– А звезды? Ты обратила внимание на звезды? Здесь не нужно поднимать голову вверх, чтобы рассмотреть их на небе. Они повсюду. Вон, видишь, две яркие красавицы точно над горизонтом. А еще слева и справа…. Фантастика!

Михаил достал ароматную яванскую сигаретку и присел на крупный валун.

– Я протестую! – шутливо возмутился Андрей Костянов. – Мы так ничего не снимем. Где время на подготовку к съемкам заката? Где второй дубль? Что это за порядки – три минуты и всё? Прощай красное солнышко, здравствуйте комары и цикады….

– Народ, хорош балаболить! – Влад взглянул на часы. – Мы только треть пути проехали. Всего сто пятьдесят километров.

– Как треть? Ты же говорил, что до ночевки нам всего триста?

– Это Африка, дружище! Здесь все расстояния очень относительны. От столицы до лагеря есть две дороги. Одна 340, другая 550 километров.

– А мы какую выбрали? – переспросила Лера.

– Третью, дружочек! – усмехнулся Миша и пошел к машине. – Андрей, смени меня за рулем, ладно? После двух бессонных ночей мне уже белые негры мерещатся….

– Негры – неполиткорректное слово! – тут же вмешалась Инна. – Здесь, в Африке так нельзя говорить.

– А как можно? В Америке афроамериканцы, а здесь афроафриканцы?

– Ну, не знаю….. – стушевалась поборница прав чернокожего населения, – А почему они тебе белыми-то мерещатся?

– Сейчас сядем в машину – расскажу, – засмеялся Михаил и быстрым шагом направился к джипу. – Дело было в Америке, лет десять назад. Мы с моим приятелем, Филом, отправились из Нью-Йорка в Лос-Анжелес на машине. Время поджимало, командировка заканчивалась, и мы гнали почти без отдыха, меняя друг друга за рулем. Фил жаловался, что в сумерках начинает хуже видеть, поэтому по ночам, как правило, за рулем сидел я. И вот в какой-то из дней, я задремал вечерком на пассажирском сидении, как раз в то время, когда солнце клонилось к закату… Не успел уснуть, как вдруг слышу: «Миша! Просыпайся! Меняй меня. У меня уже белые негры в перед машиной бегают!». В панике открываю глаза. Ничего не могу понять. Вокруг кромешная темень, только приборы тускло мерцают. Фил сидит, вцепившись за баранку, трясется, уткнулся, в буквальном смысле, носом в лобовое стекло и вовсю таращит глаза, сам не свой от ужаса. Ничего не видно, мрак кромешный…. И тут до меня доходит, что мы едем без фар. Бедняга Фил совсем о них забыл. Ему поначалу закатное солнце мешало, потом сумерки начали опускаться. Он все ближе и ближе придвигался к лобовому стеклу, считая, что виной плохой видимости является его куриная слепота, а потом, когда встречные машины его пару раз ослепили, да какой-то сумасшедший мулат в белой сорочке автобан перебежал чуть ли не перед носом – совсем перепугался. Вот с тех пор присказка у нас и существует…

– А-а-а-а-а!!! Андрей, тормози!

Джип взвизгнул тормозами, и юзом зазмеился по сыпучему гравию, чудом удерживаясь на краю обрыва.

– Черт! Инка, чего орешь как полоумная, что произошло?

– Вон там, впереди, видишь зебры? Их первый джип шуганул, они врассыпную бросились. А вы болтаете, смеётесь, на дорогу не смотрите. Сейчас сбили бы какую-нибудь лошадку.

– Андрюх, остановись. Похоже, все-таки, «Маяк» кого-то зацепил. Слышишь? Кричит где-то на склоне зебрёныш. Пойдем, посмотрим. Может быть, поможем чем…

Мы горохом посыпались из машины. Рядом, чуть не врезавшись в нас на повороте, остановился третий джип. Край серпантина довольно круто уходил вниз, но какие-то уступы в темноте все же просматривались. Примерно в восьми-десяти метрах от дороги, ниже по склону,

слышалось отчаянное шебуршание, перемежающееся резким и громким плачем. Подобных звуков ранее нам слышать не приходилось. «И-и-и! И-ги-и-!» – надрывалось несчастное существо. Лучи фонариков, которые тут же были извлечены из недр рюкзаков, высветили печальную картину. Крупная зебра, скатившись по склону, видимо, подвернула ногу и теперь билась, запутавшись в невысокой ограде из колючей проволоки, расположенной зачем-то внизу, вдоль всего обрыва. Рядом с пострадавшим животным скакал и визжал перепуганный насмерть жеребенок.

– Надо спускаться, – решили мужчины.

– С ума сошли! – охнули женщины. – Как вы ее выпутывать будете? Это же опасно!

– Прорвемся!

Петрович, Михаил и Костя, пробуя ботинками осыпающиеся камни и нащупывая относительно прочные участки на насыпи, начали спускаться.

– Миша, смотри, чтобы она тебя не ударила! – прокричал Андрей приятелю, заметив, что тот ближе всех подошел к зебре.

Маленький жеребенок, совсем обезумев, сначала смело рванул навстречу Михаилу, защищать маму, потом шарахнулся вниз, ударился о колючую проволоку, заплакал в голос и, быстро-быстро перебирая голенастыми ногами, стал карабкаться вверх, туда, где стояли наши машины, и где скрылось вверх по серпантину остальное стадо. Когда до зебры оставалось буквально пару шагов, а страх и боль животного стали совсем невыносимыми, случилось неожиданное. Проволока, в путах которой билась зебра, сильно натянулась, затем тихо цыкнула и лопнула, словно струна, разорвав Михаилу молниеносным ударом брезентовую штанину. Освобожденная полосатая лошадь встала, пошатываясь, на четыре ноги и, прихрамывая, стала спускаться вниз, в долину. Через минуту она подала короткий сигнал своему жеребенку и тот радостно прогалопировал к маме, чуть было снова не угодив в тенета колючей проволоки. Однако, благополучно использовав Мишины колени в качестве упругого и мягкого тормоза, зебреныш благодарно «и-и-гикнул» и скрылся в темноте ночи.

Мы перевели дух.

– Андрей, а ты-то почему с остальными не пошел? – зачем-то спросила Инна у Костянова, едва переведя дух от пережитого.

– А как вы думаете, зачем я тут с камерой стоял? Отличный дубль, между прочим, получился. Нарочно такого мы бы и не придумали!