Альрик повернулся к Кахине.

— Те мумии, о которых я слышал, они, кажется, относятся к какому-то ритуалу, распространенному в Египте.

Кахина кивнула:

— Уже много тысяч лет.

— А где мы можем найти этих мертвецов? — спросил Альрик.

— В гробницах старых королей. Только они уже давно разграблены… Хотя есть одно место. — Кахина погладила своего верблюда по шее. — Под городом находится множество забытых захоронений в катакомбах древних времен… Мы, амазиги, пользуемся ими от случая к случаю, чтобы, оставаясь невидимыми, передвигаться под улицами Александрии. Именно таким способом я добралась через город до церкви Святого Марка.

Она взобралась на своего верблюда, и ветер прижал ткань капюшона к ее щеке.

— Там, внизу, они покоятся в запыленных углах, за занавесками, которые сплели пауки уже несколько столетий назад. Высохшие от жары трупы, у которых на костях остались еще кожа и мышцы. И некоторые из них выглядят так, словно еще живы. Мы называем их «слугами Зуля Карнайна».

Альрик наморщил лоб. Снова это имя! Сначала он услышал его от маленькой Вали, их проводницы по улицам Александрии. Да и Кахина тоже называла его, когда они встретились в церкви. За ним, этим именем, казалось, скрывается что-то жуткое, какая-то сила, которой должны были служить даже мертвецы. Если, конечно, верить королеве амазигов.

Представив, куда придется отправиться, Альрик попытался стряхнуть с себя это неприятное ощущение, как стряхивал водную пыль на корабле.

— И ты знаешь дорогу в этот подземный мир? — спросил он королеву, надеясь, что его голос дрожит меньше, чем его мысли.

Риво Альто, дом Маламокко

— Осторожнее, огуречный череп! — Элиас уже замахнулся опухшей рукой, но все же не стал бить Спатариуса. Домашний слуга Рустико стоял на коленях перед ним, тщетно пытаясь сменить повязку на руке. Поврежденное место под повязкой воспалилось, и ткань приклеилась к ране, нанесенной зубами дочери дожа.

— Хватит! — недовольно проворчал Рустико, сидевший за своим рабочим столом, как за баррикадой. Помещение освещалось масляными лампами, которые все больше и больше бледнели при усиливающемся свете молодого дня.

— Ты уж постарайся, Спатариус, — начал он после передышки. — Рука моего племянника ценнее, чем все твое тело. Если он ее потеряет, ты дорого за это заплатишь!

Спатариус послушно склонил голову в направлении Рустико. «Это лишь для того, — подумал Рустико, — чтобы я не увидел блеска злости в его глазах». И, пока слуга и племянник еще раз вместе пытались обработать рану, Рустико со вздохом обратился к донесениям, которыми был усеян его стол.

— Пол-лота чистого серебра, и молчание уже не золото, — задумчиво произнес он. — Более 30 раз Мательду видели в городах лагуны.

— Деньги везде развязывают людям языки, — вставил Элиас и сразу же от боли втянул в себя воздух сквозь зубы.

— Но деньги также окрыляют их фантазию, — парировал Рустико и ткнул пальцем в одну из записок: «Дочка дожа прячется в одном из дворов для выращивания павлинов и золотых фазанов». Она якобы приказывала людям, работающим там, каждый день приносить ей самые красивые перья.

— Хорошая выдумка! — оценил Рустико. — Если бы я не знал Мательду лучше, мы бы действительно уже искали ее там. Только она не так глупа!

Взгляд Рустико пробежал по строчкам.

— Или вот еще. — Его палец пригвоздил еще один документ к столу. — Тут кто-то якобы видел, как она плыла на барке под лунным светом через лагуну. Естественно, с золотым сиянием в волосах… — Он покачал головой. — Наверное, она также раскинула свои ангельские крылья. Ты принял бы это за правду, Спатариус? Скажи нам, у тебя ведь простая душа.

— Люди верят, что Мательда — принцесса, — прошептал Спатариус, которому удалось наконец снять старую повязку с руки Элиаса. Теперь он начал обматывать рану свежим куском льняной ткани. — Никто и никогда не подумает, что она прячется среди простого народа.

— О, что за глупости! — грубо перебил его Элиас.

— Даже если кто-то увидел бы эту девушку на улице, — добавил слуга, — то венеты все равно придумали бы, что она ехала в карете, украшенной драгоценными камнями, или летела на крылатом коне. Потому что единственное, чего они не могут допустить, это того, что дочка дожа может оказаться среди простого народа!

Рустико перебирал записи, пока от пота его рук не стали расплываться чернила.

— В ввенке из листьев она бродит по виноградникам на площади святого Моисея… — продолжил он зачитывать наиболее выдающиеся фантазии венетов. — С копьем для охоты на диких кабанов в руке она руководит охотой в парке, где содержатся дикие свиньи дожа… Она поет песни солеварам и купается в лагуне голая, окруженная семью нимфами… А после этого целомудренно молится в часовне Святого Теодора… А здесь кто-то якобы видел, как под ее ногами возникают мозаичные картины! Достаточно лишь идти по следу этих прекрасных украшений, чтобы добраться до нее! — Рустико уставился на Элиаса. — Похоже, добраться было бы гораздо проще, если бы все эти жадные до денег фантазеры молчали! — выкрикнул Рустико, глядя ему в глаза.

— Как бы там ни было, пока что мы сохранили деньги, — пожал плечами Элиас.

— Твой рот — просто задний проход мира, друг мой, — отвечал Рустико. — За деньги, которые мы могли бы заработать на дочери дожа, ты мог бы купить столько лжи, что можно было бы написать новую Библию.

Ножом для разделки мяса Спатариус отрезал лишнюю полоску льняной ткани и закрепил свободный конец новой повязки иглой. Рустико опасался, что его неуклюжий слуга при этом загонит острие иглы в рану Элиаса, однако это движение удалось, в доказательство чего племянник свободно повертел своей рукой.

Явно довольный результатом, Элиас снова повернулся к дяде:

— Как бы там ни было, но на задворках этого мира половина города ищет Мательду. Подожди еще один-два дня, и мы найдем эту суку под какой-нибудь навозной кучей. От павлиньих перьев и ангельских крыльев ничего не останется, когда я займусь ею.

— Нет! Это и так длится слишком долго, — возразил Рустико. — Мы не можем в этом деле полагаться на сказки рыбаков и солеваров. Я обнаружил лучший источник, из которого фонтаном бьет правда. — Он скривил рот, чтобы почувствовать вкус следующих слов на своем языке. — Чужестранец Бьор удрал из Ямы страха.

Элиас вскочил так, что свежая повязка на руке развязалась.

— Этого не может быть! — заверещал он. — Я же лично замуровал его в стену!

— Ты его недооценил, — резюмировал дядя. — К тому же, кажется, у него есть друзья. Я тут кое-что сопоставил. — Рустико довольно улыбнулся. — С тех пор как исчез Бьор, у нас нет ни единого следа стража башни. Его зовут Орсо. Жилище его стоит приблизительно там, где сборщики раковин забивают сваи в ил. Ставлю настенный ковер против рваной рыбацкой сети — он должен рассказать нам историю, в которой не найдется места ни павлиньим перьям, ни крыльям ангела.

Лагуну засыпало снегом. Над сараем, в котором «Эстреллу» готовили к выходу в море, казалось, какой-то огромный мельник опорожнил свои мешки с мукой: белые облака падали через дыру в крыше, густо покрывая молотки и рубанки, пилы и стружку. Мир потерял свои очертания. Все, что имело острые края, вдруг стало закругленным. То, что было маленьким, снег заставил вырасти, а что выпячивалось, казалось, сгладилось. Лишь заботы Мательды не претерпели изменений — только выросли до небес.

— Откуда мне взять деньги для Фредегара? — высказала вслух Мательда тревожившие ее мысли.

Норманн расчищал снег, пытаясь отрыть инструменты, и чем-то грохотал на корме «Эстреллы». Ответить на вопрос Мательды он не мог бы при всем своем желании.

— Может, продать несколько пил? Это должно принести нам хоть немножечко денег. Или нет? — Она со вздохом потуже затянула на плечах свой красный платок. Как Бьору удавалось выносить такой холод в простой шерстяной одежде, оставалось для Мательды загадкой.