За Эбигейл шли синьора Полетте и как всегда молчаливый синьор Дорети. Кирк шел рядом с Эбигейл, а замыкал шествие Винченцо. Ангелика то и дело слышала его недовольный голос и обвинения в адрес Алессандро, затащившего их в "эти чертовы джунгли". Но Алессандро эти нападки оставлял без внимания, успел с ними свыкнуться. Винченцо же такое поведение Алессандро только сильнее раздражало, и в спину Алессандро стрелами неслись новые упреки. В какой-то момент Ангелика даже подумала, а не лучше ли было оставить Винченцо умирать, когда была такая возможность. Но тут же поспешила отогнать эту жестокую мысль. Так или иначе, им всем тяжело. Каждый справляется с тяготами так, как умеет.

После нескольких часов упорных попыток продраться сквозь джунгли, их взору открылась небольшая равнина, поросшая травой и одиночными деревьями. Посреди равнины возвышался тот самый холм, к которому они так спешили добраться.

– Я больше с места не двинусь, – проворчал Винченцо, вытер рукой пот со лба и повалился на траву.

– Я тоже устала, – вздохнула Эбигейл и опустилась рядом. – Моим ногам нужен отдых. А еще я соскучилась по океану. Глупо, да? Я знаю. Зато там был пляж, и можно было понежиться в теплой воде.

– Потерпи, милая, – сказала синьора Полетте, опускаясь на траву под ближайшим деревом. – Скоро ты будешь думать только о том, как хорошо, что этот ужас закончился, сидя в каком-нибудь ресторане в Нью-Йорке и потягивая кофе. Как же я соскучилась по кофе. Глоток крепкого кофе, и я бы почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Скорее бы выйти к людям. Первое, что я сделаю, попрошу большую чашку кофе с изумительной пенкой и обязательно без сахара. Не люблю кофе с сахаром. Сахар только портит вкус этого чудесного напитка.

– А я бы сейчас не отказалась от обычного хотдога, – мечтательное выражение появилось на лице Эбигейл. – И как можно больше кетчупа, горчицы, майонеза. И сосиску как можно лучше прожарить, чтобы шкурка хрустела на зубах. А еще я бы не отказалась…

– Эй, может, хватит? – вскинулся Винченцо. – Тебе делать больше нечего, как изводить себя и нас заодно своими идиотскими фантазиями?

– Не хочешь слушать, закрой уши.

– Закроешь рот, мне не надо будет закрывать уши, – огрызнулся Винченцо.

– Придурок.

– Эй, детка, не нарывайся.

– А то, что? Закроешь мне рот? Попробуй. Тогда тебе придеться разбираться с Кирком.

– Научи его еще гавкать, – осклабился Винченцо и растянулся на траве.

– What are you speaking about[7]? – Кирк повернул голову к Эбигейл, услышав собственное имя.

– Do not pay attention[8], – отмахнулась Эбигейл.

– Вам не надоело бросаться друг на друга? – синьора Полетте свела брови, посмотрела на Эбигейл, затем на Винченцо. – И не дети же…

– Я пойду, заберусь на холм, – Алессандро наклонился к Ангелике. – Нечего зря тратить время.

– Я с тобой. Мне тоже не хочется сидеть, сложа руки.

Они пересекли равнину и начали карабкаться на холм. Время от времени Алессандро протягивал руку Ангелике, помогая ей подниматься. Холм был не крутой, пологий, но высокий. К тому же мягкая земля, орошенная утренним ливнем, разлазилась под ногами, тем самым препятствуя подъему. Когда же взобрались на вершину холма, оба изрядно устали. Но отдыхать никто и не подумал, так как спешили увидеть, в каком направлении двигаться, чтобы добраться до людей.

Ангелика смотрела по сторонам и чувствовала, как учащенно бьется сердце. Куда ни глянь, тянулись джунгли с редкими проплешинами-лужайками. Холм был один, тот, на вершине которого стояли они. Не было видно ни рек, ни озер. Не видно было и дорог. Глаза не радовали своим видом ни жилые дома, ни промышленные комплексы, только зеленое море джунглей. Чем больше Ангелика вертела головой по сторонам, тем отчетливее ощущала, как в груди растет отчаяние. Нет. Не из-за джунглей. Джунгли не были бесконечны. Она видела их край справа, слева, спереди и сзади. И этот край был не так уж и далеко, чтобы до него не добраться пешком. И все же с каждой секундой отчаяние становилось все сильнее.

Ангелика услышала, как рядом подал признаки жизни Алессандро, испустил то ли вздох, то ли стон. В тот же миг силы оставили ее, и если бы не Алессандро, вовремя ее подхвативший, она бы растянулась на траве. На глаза девушки набежали слезы, когда она увидела, что, куда ни глянь, всюду сверкал океан. Справа, слева, спереди и сзади. Он как будто издевался над ними. Не хотел отпускать. Но, главное, он разрушил их мечты.

Они оказались на острове и, судя по всему, остров был необитаемый.

Корабль качнуло. Леопольдо сунул руку под подушку, повернул голову на другую сторону и выругался. Звук голоса наполнил каюту, но тут же умер, раздавленный равномерным тихим гулом, идущим откуда-то снизу, из самого сердца контейнеровоза – машинного отделения.

Леопольдо почувствовал, как к горлу подступил комок, снова выругался, затем немощным стариком сполз с кровати на пол и на четвереньках пополз к столу, ютившемуся в дальнем углу каюты. Леопольдо схватил со стола таблетку и бросил в рот, дрожащей рукой взял стакан с водой, стоявший тут же, и влил в себя жидкость, ощутил, как таблетка, подхваченная водой, словно лодка волной, отправилась в путешествие по пищеводу.

«Какая это уже? Шестая или восьмая?» – подумал невольно, надеясь, что этой таблетке, в отличие от ее предшественниц, удастся лучше справиться с морской болезнью.

Пока полз назад к кровати, держал глаза закрытыми, дабы, не дай бог, не взглянуть на этот чертов серый ковролин на полу. Почему-то он вызывал у него отвращение. Наверное, дело было в цвете. Будь ковролин более веселого цвета, возможно и отношение к нему было бы другим. Казалось, цвет ковролина гармонировал с тем внутренним состоянием, в котором пребывал Леопольдо вот уже который день. Сначала он узнал от капитана о смене курса контейнеровоза, а потом подхватил морскую болезнь. Или это она его подцепила. Для Леопольдо это оказалось не так уж важно. Главное, что он встретился с этой мучительницей сухопутных существ и теперь вот уже второй день она не дает ему покоя, мучая приступами тошноты, температурой и рвотой. В минуты приступов Леопольдо не раз проклинал корабль, море и себя впридачу, особенно себя. Это надо же было быть таким идиотом, чтобы ввязаться в такую авантюру, уже одно начало которой вызывало протест и негодование в его воспаленном болезнью мозге.

Леопольдо запрокинул голову и посмотрел на иллюминаторы. Они были приоткрыты, и, тем не менее, Леопольдо казалось, что в каюте очень душно. Когда ему станет легче, в чем Леопольдо начал уже сомневаться, он, так и быть, прислушается к совету капитана и выйдет на палубу подышать свежим воздухом.

Когда он только прибыл на контейнеровоз с одним лишь рюкзаком за плечами, капитан сказал ему, что первое время может быть тяжело, поэтому ему стоит набраться сил и терпения. В чем именно проявится эта тяжесть, Леопольдо узнал уже потом, когда познакомился вплотную с морской болезнью. Но понял, что это только начало. Достаточно было пройти всего лишь нескольким дням, чтобы Леопольдо осознал, что жизнь на корабле значительно отличается от той, которую он вел на суше. И хотя он не был частью экипажа, и у него не было каких-либо обязанностей на корабле, кроме как не путаться под ногами и не заходить туда, куда не следует, все "удобства" жизни в море он ощущал наравне с членами экипажа контейнеровоза. И в первую очередь это непрекращающаяся качка и замкнутое пространство корабля, с которыми Леопольдо, в отличие от тех же членов корабля, пришлось познакомиться впервые. Возможно, с замкнутостью корабля Леопольдо еще смирился бы, но вот с качкой, то и дело норовящей тебя сбить с ног, мириться было сложнее. Поэтому, лежа в каюте на кровати, Леопольдо с одной стороны ощущал облегчение от того, что, лежа, качка ощущаяется не так сильно, как стоя, но, с другой стороны – лучше бы он испытывал каждый день качку, чем валялся на кровати, мучаясь морской болезнью. Даже таблетки от нее, те, которые принес ему по просьбе капитана Игме, один из членов команды, не помогали. По крайней мере, Леопольдо так казалось.