Трое друзей незадачливого контрабандиста - боцмана, Герасим, Антон и Гришаня решили соблюсти форму законности и устроить ему суд, точнее самосуд, благо один из них - Гришаня, отсидел, по его словам, какой-то срок и в самосуде знал толк. Непонятно было, как он мог пройти визовую проверку и попасть в загранплавание. Скорее всего, врал. Он то и был инициатором самосуда над несчастным доносчиком.

Дождавшись шторма, Герасим, исполнявший должность боцмана, обманом завлек Серегу-стукача в боцманскую каптерку на носу судна, где не было жилых помещений, пообещав ему заменить изношенные сапоги. И тут-то они устроили ему самодеятельное “дознание”. Условия для подобного дознания были идеальными. Разбушевавшаяся стихия заглушала вопли и крики подследственного.

Индийский океан. Шторм. Фото автора.

Стукач, как и все стукачи, был трусом. Боли не выдержал и мигом “раскололся”. В конце исповеди уже в беспамятстве, обезумев от боли и страха, он упал на колени и стал биться головой о палубу, беспрестанно повторяя:” Простите братцы!”. Но братки такие вещи не прощают и, завязав ему ноги, забив кляп в рот, вытащили на палубу.

Руки они ему не связали, чтобы побольше помучился, как объяснил Гришаня, и под мощный размах на качающей и заливающей водой палубе бросили его в набежавшую волну. И, отряхнувшись, даже не оглянувшись на тонущего матроса, что впоследствии имело для них самые печальные последствия, они ушли в боцманскую каптерку, где происходило дознание, дабы помянуть его усопшую душу, благо брага была заранее приготовлена.

А в это время произошло невероятное. Как только тело провинившегося матроса полетело за борт, сильная волна развернуло судно лагом, то есть бортом на ветер, и, подхватив умирающего стукача выбросила его обратно на палубу. Даже море не приняло такого грешника. Бледный, дрожащий от холода и страха несчастный матрос с трудом вытащил кляп, развязал себе ноги и зарыдал. Позеленевший от боли, заливаемый водой, он сидел на палубе и горестно размышлял, что ему теперь делать, и кто его защитит. Если он все расскажет капитану, в том числе и о покушении на него, поверит ли он ему. И если поверит, как его защитит?

Незадачливый мученик был уверен, что в следующий шторм они опять выбросят его, но проследят уже до конца за его кончиной. Нет. Надо идти к своим истязателям и просить у них прощения. Хорошо просить. Не могут же они не простить того, кто уже пережил свою смерть. А может и в том мире, и он заливаемый слезами и водой поднял глаза к небу, не захотели принять такого грешника. Немного отдышавшись и приняв, как ему казалось, благоразумное решение, он под завыванье ветра подполз к каптерке, где как он полагал, еще сидят его обидчики. Набравшись сил, он привстал на колени, с трудом дотянулся до какой-то железки, валявшейся на палубе, и постучал ею в дверь.

В эту минуту трое друзей только подняли стаканы с мутной жидкостью помянуть раба божьего Серегу, ушедшего за грехи свои в мир другой.

-Тук, тук, тук... - раздался звонкий стук в дверь.

Услышав стук, друзья в недоумении переглянулись. Никто из членов экипажа не знал, что в такое позднее время, причем в шторм, они собрались здесь. Да и к тому же, кто может стучаться в боцманскую каптерку? Такое просто не принято на судне. “Тут что-то не так”,- с тревогой подумали члены судовой тройки, но стаканы не поставили на стол, а приподняли снова.

-Тук, тук, тук...- опять зазвенела дверь в каптерке.

-Кто там? - не выдержал Гришаня.

Медленно заскрипели ржавые петли. Дверь слегка приоткрылась и раздался, словно из преисподней голос того, кто только что туда ушел.

- Это я..к вам пришел.

Брага расплескалась из стаканов

-Господи, если ты есть, прости нас,- прошептал самый младший из них, Антоша.

Двое других с ужасом уставились на приоткрытую дверь, не в силах вымолвить ни слова. Дверь заскрипела еще больше, и перед ними предстал вновь явившийся на свет утопленник, мокрый, с безумными от страха глазами, бледно-зелёным лицом и налипшими на голове водорослями. Он стоял на коленях и пытался что-то сказать опухшими и посиневшими от холода губами.

-У-а-а! Нечистая сила! - истошно завопил Гришаня.

- Покойник! - в тон ему вторил Герасим.

Антоша что-то невнятно шевелил губами, глаза его закатились, и он упал.

Гришаня и Герасим пытались броситься к двери, но не смогли. Страх пригвоздил их к месту. У Гришани ритмично стучали зубы, рука никак не хотела опустить стакан с брагой, но стакан уже был пустой. Несчастный стукач Серега с искривленной как у идиота улыбкой и брызжущей изо рта слюной пытался что-то сказать и подползал все ближе...

-Братцы, - чуть донеслось до них его невнятное бормотание,- простите...

Но этих слов его никто уже не услышал. Младший лежал уже на палубе в беспамятстве. Двое других, оторвавшись, наконец, от своих мест и сбив стоявшего на коленях, дрожащего от страха Серегу, выбросились на палубу. Отчаянно завывая, они бросились к жилым помещениям, переполошив весь экипаж. Их быстро “успокоили” и закрыли в каютах. Антошу еще долго откачивали в лазарете, пока он не отошел.

А засланный казачок в себя так и не пришел. Он перед каждым членом команды бросался на колени, бился головой об пол и что-то бормотал, вроде как просил прощения. В конце концов, его заперли в отдельную каюту, пока судно не пришло в родной порт. Скоро их всех положили в психбольницу. Прошел слух, что и там Гришаня и Герасим пытались привести в исполнение свой приговор. Однако условия в больнице совсем другие. Там за ними строго приглядывали. Так что их преступная акция в больнице провалилась. А Серегу скоро выпустили.

Я видел его молчаливым, голодным и обнищавшим. На этом этапе новой жизни, со своими стукаческими талантами он оказался невостребованным, из-за отсутствия рыбопромысловых судов. А Гришаня и Герасим, после освобождения, быстро нашли себе место в какой-то бандитской группировке. Впрочем, говорят, что их посадили. Времена уже пришли другие.

И в море выходят замуж

Все женщины хотят замуж. Ну, почти все. Красавицы, уродливые, симпатичные и не очень - злые, добрые, холодные, темпераментные. Выходят замуж, разводятся, снова выходят, опять разводятся... Воистину неистребима тяга

к замужеству, к продолжению рода, генетически заложенная в них мудрой матушкой природой. Вот только разводятся, как полагают они, из-за несовершенства мужской половины человечества. Мужики в глазах разведенной женщины гадкие, грубые, пьяницы, бабники ит. Конечно, не без исключений. Но их так мало... А вот мы, хорошие, ну что им еще надо! Так рассуждают одинокие молодые женщины, уже испытавшие горечь неудачного замужества. В этом твердо была уверена героиня нашего рассказа, молодая смазливая женщина, от которой к другой недавно ушел муж

- И чем она его приворожила, уж не медом ли смазала одно место? - грустно размышляла она. - Стерва, одним словом, а он сволочь, как и все мужики. Впрочем, нечего унывать. Поищу другого. Мужики, хоть и сволочи, а без них не обойтись. И в материальном смысле и в другом. - Эх, бабья доля...- горестно вздохнула Люся (так звали нашу героиню) и записалась посудомойкой или камбузницей, как их еще иногда называют, на рыболовный сейнер в океанский рейс, где работают одни мужики. Исключение составляют кок, то есть повар и камбузница, то есть посудомойка (по совместительству - уборщица). По этой специальности разрешалось брать женщин.

Сейнер, куда устроилась Люся, был не совсем рыболовный. По договору с управлением судно работало в научно-исследовательском варианте, с группой научных сотрудников, начальником которых являлся я. Ихтиологи резали выловленную рыбу, делали биологические анализы, подсчитывали ее численность, а океанологи изучали водную среду, в которой она обитала, пути возможных миграций рыбы, в общем, все, что интересовало рыбаков.