– Всемилостивейший Государь, – к худому всклокоченному отроку лет шестнадцати, в замызганном платье и никак на звание Всемилостивейшего Государя не претендовавшего, прокрался дюжий мужик в дорогом кафтане. – Гонец прибыл. Транкльванийцы Моршан взяли.
– Прочь иди, – устало и почти мертвой интонацией отвечал парнишка. – Сколько у нас войск?
Непонятно, у кого спросил. Но вот вопрос задал, и сразу в тумане вторая фигура выплыла – дородная, низенькая, с клочком бороды.
– Да какое войско, Ваше Величество? Слезы все выплакал давешней ночью. Больше двух третей сбежало. Платить нечем, дворяне уже роптать стали, что никакого Ковчега нету, и ведет нас старец на погибель.
– Я ему верю, – тихо ответил парень, но очень уж грустно.
И тут Миха проняло. Понял он, что отрок этот не иначе как Иоанн Васильевич, нашедший Ковчег и открывший славийцам магию. Ведь его папенька так и описывал – молодой совсем, мудрый не по годам, умер девятнадцати лет от роду и возведен в ранг святых. Так, а это, стало быть, тот самый поход за Ковчегом.
Да, время было трудное. Славия только-только власть орков-кочевников с себя сбросила, как с запада новая беда – позарились транкльванийцы на земли плодородные. И мало того что последние в войсках более богатые были, так существовал у каждого вражеского полководца «артефакт», дарующий им мощь. И помощи ждать было неоткуда. С дрежинцами тогда больно не дружились, да и кроме того их столица – Галия, гоблинцами была осуждена, куда там соседям помогать. Вот тогда и явился светлый старец Инокий пред царем. Откуда взялся, никто не знал. Одни считали, что он всю жизнь близ Пудоги отшельником прожил, оттого и святости такой набрался. Другие говорили, что в прошлом Инокий богатый купец, который вдруг услышал слово Господне, имущество свое отдал да в монахи постригся. Версий много звучало, и нигде правды не было.
И молвил Инокий, что в час трудный пусть царь-батюшка войско собирает, а уж он отведет его к Божьему Ковчегу, великой хранительницы силы и знаний, что спасет весь славийский народ.
– Царь-батюшка, – появился в тумане крепкий мужчина лет сорока в порванной робе. – Пришли.
– Неужто, Инокий? – встрепенулся отрок. – Ну и где?
– Вон, посреди того болота кочка с кустом. Там куст, под ним и есть он, Ковчег.
Туман вдруг дрогнул и стал таять. Звуки стали тише, а очертания расплывчаты. Совсем чуть-чуть – и облако пропало, а по лекционной пронеслось неодобрительное «Ууу», кое-кто даже застучал кулаком о деревянную парту.
– Ну полно, полно, – развел руками профессор, поправил свои космы с боков и добавил, – будет. Вы учитывайте, дорогие мои, что я старик, сил у меня немного. Нахождение Ковчега покажу на следующий раз, но, – его махонький морщинистый палец взметнулся вверх, – намеренно сделаю несколько ошибок. Кто определит их, получит допуск к экзамену. Поэтому владейте предметом, господа. Можете быть свободны!
Его последние слова потонули в гвалте и общем шуме. Но то была не обычная веселость, с которой студиозусы бегут с университета, а скорее, возбужденное восхищение. Витольд Львович потянул орчука за собой, продираясь против бурного течения распахнутых мундиров, вложенных под руку фуражек и расстегнутых на несколько пуговиц сорочек. Жара, будь она неладна.
– Витольд Львович, а что это за магия такая?
– Визуализация мыслей, очень редкая способность. Признаться, многие считают ее бесполезной, но я думаю, они ошибаются.
Что за «визуализация» такая, Мих спросить не успел. Они спустились пред светлые очи старика, и тот мягким дружеским взглядом ощупал их.
– Разрешите представиться, Меркулов…
– Да вижу, вижу, молодой человек, не трудитесь, – в один миг тень пробежала по лицу профессора. – Сильно на отца похожи. Он ведь чуть старше был, когда они вместе с Мишкой…
– Вы же не верите, что мой отец и ваш сын были причастны к заговору? – Чужим голосом спросил Витольд Львович.
– Не надо, не надо, – поднял руку старик, будто защищаясь. Небольшая часть студиозусов, еще не вышедшая из лекционной, обернулась и задержалась у двери, – я вас прошу, умоляю, не ворошите прошлое.
– Прошу меня простить, Виталий Арсеньевич, я не хотел сделать вам больно.
– Тогда не будем затрагивать более эту тему, – он порывисто схватил Меркулова морщинистыми руками за ладонь и несколько раз потряс. – Ох, что за чудный экземпляр! – Обратил он наконец внимание на орчука, отпустил Витольда Львович и стал напрашиваться на рукопожатие. – Галахов Виталий Арсеньевич.
– Бурдюков Михайло Тереньтевич, – неожиданно для себя выдал Мих. Подумал чутольку и добавил, – к вашим услугам.
– Подумать только, а мне сколько говорят, что орчья кровь, как ее не смешивай, все равно дикой остается. Еще и на государственной службе, четырнадцатого чину. По полицейскому ведомству!
– Виталий Арсеньевич, – прервал его Витольд Львович, – мы к вам по очень важному делу.
– Ну еще бы по неважному. К старику уже давно просто так никто не ходит.
Но все же обращение возымело действие. Профессор повернулся к Меркулову, а тот вытащил сложенный листок и протянул Галахову.
– О, – расширились глаза старичка. – О. Это… очень занимательно. Даже не буду спрашивать, где вы подобное увидели, не хочу слышать вранья. Но это… это…
– Что это? – решил вернуть Витольд Львович разговор в конструктивное русло.
Старик задумался, совсем ненадолго. И понял Мих, он явно не вспоминает, а точнее решает, сказать им, что знает или нет. Вдруг понял орчук, что этот аристократ врать точно не будет, не из той породы, что юлят и претворяются. Но на счастье Меркулова старик все же кивнул и стал говорить.
– Рогатый бог. Так его называют аховмедцы.
– Виталий Арсеньевич, сердечно прошу, расскажите мне все, что знаете об этом рогатом боге.
– Ну-с… – Профессор сделал театральную паузу, но было видно, ему самому не терпится рассказать обо всем. – Это самый главный культ аховмедцев.
– Разве у козлоногих вера какая есть? – Вмешался Мих, имевший некоторое представление об разных народностях.
– Не козлоногих, а аховмедцев. Или сыновей Матара, на худой конец, – укоризненно заметил Виталий Арсеньевич. – Вам ли говорить, молодой человек, что нельзя судить людей и прочих по внешнему признаку, – орчук сконфуженно потупился, а профессор продолжил. – Есть тайный культ, в который посвящают лишь достойных.
– И предмет поклонения тот самый Рогатый бог? – Понял Меркулов.
– Именно. Кровавый воин, родоначальник всех аховмедцев.
– Вот почему все правители у них носят рога, – догадался Витольд Львович.
– Именно, – кивнул профессор. – Так вот, о Рогатом боге. Культ очень древний, со своими обычаями и традициями. И насколько я знаю, этот знак имел право носить только один из них.
– Поясните, Виталий Арсеньевич.
– Смотрите, культ ведет очень замкнутое и нелюдимое существование. Для них Рогатый бог священен, и любое упоминание о нем среди других народов является кощунством. Не спрашивайте, как это знание пришло ко мне, за него пролилось уже немало крови.
– Я все же не понимаю, куда вы ведете, – нахмурился Меркулов.
– Сейчас покажу.
Профессор склонился над столом, вытащил чистый лист и поставил на нем девять точек.
– Девять аховмедцев имеют право носить на груди Рогатого бога, они называются Уосы, что в очень вольном переводе можно обозначить как Сыновья. Какова их функциональность в культе и чем конкретно они занимаются, я не знаю. Но! – Виталий Арсеньевич поднял уже перепачканный чернилами палец. – У каждого из них Рогатый бог полый, то есть пустой. То есть изображение производится лишь по контуру. И лишь один из аховмедцев имеет право носить на себе полного Рогатого бога – Логофет.
– Верховный жрец?
– Там все гораздо сложнее, – покачал головой профессор, как бы оценивая перевод Меркулова, – скорее хранитель. Не спрашивайте, что и зачем он хранит. Фигура Логофета сокрыта такой же тайной, как и сам культ, что, согласитесь, не так уж и странно. Но, как я понимаю, по иерархии хранитель культа Рогатого бога не подчиняется даже самому королю Аховмедии.
