Отражаемый зеркалом, следователь заулыбался даже. Приятно было представлять, как, проехавшись по Солянке, выпрыгнув пружинно из "Волги", отдавливая чьи-то ноги, полоша зевачий люд и приказывая гнать этот люд в шею, станет он накручивать шажки у особняка. А потом, вдруг нащупав вариант поиска, кинется стремглав к ближнему из соседних домов, найдет там старика, уже лет пятнадцать сидящего безвылазно дома, и навалясь и пугая его, но по временам и жалко трухая оттого, что старик ничегошеньки-таки не знает, выгребет из свидетеля все, что тот в свое мутно-заляпанное окошко каждый день видит! Заставит перебрать все дни осенние! Должен, должен помнить потенциальный свидетель богатую событиями прошлую осень! Вытряхнув же из старика все до крохи, следователь его бросит, станет скорым шагом обходить квартиры стоящего близ места преступления дома, будет вбивать, вколачивать в садовые, в криво-боязливо торчащие из косеньких плеч головы: "Вы свободны, свободны! Говорите, рассказывайте! Предавайте гласности! Преступники ее смертельно боятся! Мы посадим убийцу, посадим всех убийц! И нынешних, и бывших, и будущих!"
И безумным казался в этот час следователь своей тихой, робко заглядывающей в кухню жене, безумным казался сыну, слышавшему через стену несуразные выкрики отца, безумным казался и самому зеркалу, отразившему за век свой людей многих, людей разных.
"Хватит вопросов! - тут же решил Никодим. - Прояснение наступит в процессе работы! Дело надо ладить! Де-ло! И не только как следователю - но уже и как судье! Да, верно! Он должен стать частным судьей! Пусть никто его не назначил, не нанял, - он сам себя наймет и назначит. Нужен, нужен частный суд! Не подверженный произволу систем. Пусть субъективный - зато скорый. Расследовал - осудил - приговорил - привел в исполнение! Три-четыре дня - и кончено! А то тянут, елозят! Тогда только в России все уладится, когда судить частно будут. Частно - значит честно!" Эта последняя простенькая сентенция взвинтила Степененку до высшей степени.
Он и начал ладить дело по-новому. И несмотря на легонькое безумие (а может, именно благодаря некоторому в голове кавардаку), вдруг достиг результатов изумительных. Удалось-таки ему из люда сидячего кой-чего повытрясти! Правда, не из старика, а из девочки, которую по вечерам оставляли дома одну. Девочка все время глядела на улицу - телевизор смотреть она почему-то не желала - и видела, как недели через три после октябрьских событий подъезжала к дому напротив "вроде старая, а сама как новая машина". Этого было маловато. Но следователю, битый час кружившему вокруг девочки, снова повезло (проницательным всегда везет!). Подглядев из-за портьеры на выкаблучиванья встрепанного, густо мигающего "милицейского" и пытаясь внучку от этого скачущего козлом - маньяк, что ль, какой? - избавить, в комнату вперлась бабка в штанах, в телогрейке, прогудела певуче:
- Ты чего, сокол, девчонку маешь? Ты б меня спросил, что ли!
- Дети подчас видят такое, чего ни вы, ни я...
- Да я сама енту машину видала. Два раза. Один-то вечерок был памятный, праздничный. Да только и после того машина приезжала. В аккурат в тот день, как сторожа зарезали. Я еще себе думаю: день рабочий закончился, чего ж машина ента приперлась? Машина старая, как послевоенная, а выкрашенная по-новому.
- Цвет и... и... оттенок? - взволновался следователь до икоты.
- Говорю: аж поблёскивает!
- Марка, стиль, страна изготовления, багажник, окна?
- Да чего тебе окна? Я тебе номер скажу. Номер-то у нее чудной, я его с двух разов и запомнила! 88-80 номер. Я еще себе думаю...
Но Никодим Фомич ничего уже не слышал. "Каковы подонки! Думали поддельным номерком, стирающимся в сознании любого грамотного человека, обвести! Не на тех напали! Номер, конечно, липовый, но здесь ниточка, нить, веревка! Старую машину выкрасили! Потом, конечно, на свалку. А мы ее на свалочке и отыщем! Там, там, там... Тара-та-т-там! Номер, номер..."
Номер оказался подлинным. Тут же был установлен и владелец машины ЗИС 52-го года выпуска - им оказался Нелепин Василий Всеволодович. Вначале от этой новости Никодим даже слегка онемел, потому как с Нелепиным этим самым в особняке разговаривал. Тот сам к следователю и подошел, спросил что-то общее, как, мол, дела, как следствие? Представился даже, подонок! Зачем? Это выяснится! Степененко - ликовал. Четыре дня он занимался проверкой личности хозяина автомобиля, а к вечеру пятого, от напряжения и горячки, скакнул под ледяной - только, только ледяной! - душ. Запершись в ванной, он выл и стонал от восторга.
"Военно-промышленный комплекс! Под фирмочку выкрасились! Старый президент - тю-тю! Новый - в бегах! Уф, Никодим, уф, лягашечка! Куси их, куси!" Одним поворотом ключа дело было запущено по новой. Грудь следователя выгнулась колесом, он стучал в нее кулаком, и грудь отвечала ему певуче и грозно. Дело окрашивалось в инфернально-политические тона. "ВПК разлагает частный бизнес! Да еще и мистикой его обволакивает! Вот она - новинка! С нею можно взлететь высоко! Уфф! Уфф!"
И Степененко, начавший играючи разматывать все эти уголовно-процессуальные сложности, тут же махнул в мутновато прорисовавшийся на листах дела Волжанск. В Волжанске радости прибавилось. Здесь был уже заговор, мятеж, взрыв! В Волжанске Степененко бросил смеяться, не прыгал козлом, не стучал себя в грудь. Серой мышкой перебегал он от филиала фирмы к теплоходу (давно возвращенному из волжских плавней), повторяя про себя: "Не спугни, Никодим, не спугни!"
Недавние события в Волжанске, какая-то неявная, но все ж уследимая связь Нелепина с погибшим при исполнении служебного долга губернатором-демократом С. И. Луевым, внезапно открывшееся исчезновение вертолета (который обслуживал работавший на фирме "Холзан" пилот Скусов), исчезновение, к которому - а вдруг? - мог быть причастен и этот горе-предприниматель Нелепин, - потрясали. А тут еще туманные полунамеки вице-губернатора Зистера. Все это давало в руки такие козыри, что пора было, как говорится, воду сливать! Надо было, конечно, подключать к делу ФСБ, потому как попахивало здесь дурновато! Но... Никодим Фомич, следователь Степененко, решил синицу из рук не выпускать: когда еще такой шанс! Он скупо сообщил начальству: дело разрастается. И попросил связаться с близлежащими областями, а на всякий случай и с МВД стран ближнего зарубежья, запросив тех в первую очередь о людях и о вертолете.
Ответ из одной такой "ближне-забугорной" страны пришел на удивление скоро. Вертолет обнаружился в небольшом городишке прижатой к России жарко, прижатой тесно страны. Сама республика к вертолету, к его пассажирам и экипажу претензий не имела и уголовное дело вести на своей территории, конечно, не разрешила. Правда, в частном порядке (для сбора материалов с последующей их передачей в прокуратуру независимой республики) приехать кому-нибудь из "расейских" дозволялось. Впрочем, вопрос о привлечении к ответственности граждан бывшей метрополии обещали прояснить и утрясти на месте. Но для всего этого необходим был официальный запрос в прокуратуру республики. Однако составлять такой запрос было некогда, некогда! Потому-то Никодим Фомич никакого обращения-запроса решил не ждать. Отлетев из Волжанска на денек в Москву, Никодим кой о чем рассказал прокурору Осташкину, обозвал его формалистом-консерватором, заявил, что идет по горячему следу, буквально вырвал у прокурора согласие на создание новой оперативной группы и на продление дела по вновь открывшимся обстоятельствам, а сам на следующий же день, и именно в частном порядке, в эту самую ближне-независимую республику выехал.
Душепродажа
Рана в левом плече кровоточила, пылала, словно выгрызли из плеча огромный кус мяса, топориком надкололи кость, вставили в проруб остро-горящую сталь.
Их снова везли все в той же открытой машине. Еле ловимые раненым голоса республики, но, главное, ее странное имя, своим грубо-сокращенным звуковым телом вередили рану. В урывочных же и обманных выплесках зрения многое в республике представлялось бестолковым, глупым.
