– Ваш сын был схвачен в аллее. Его ошеломили, а может быть, и придушили. Затем убийца притащил его сюда и прикончил кинжалом. Доказательством может быть то, что между местом борьбы и местонахождением трупа я нашел следы одной пары ног. Смотрите, какие крупные и глубокие следы. Это следы человека, нагруженного чем-то очень тяжелым. Иного объяснения не придумать. Не правда ли, Мим По?

Мим По, домашний врач семейства Лингов, стоял на коленях возле убитого и внимательно рассматривал рану.

– Да, вы, несомненно, правы, – ответил он, вставая. – Рана нанесена тяжелым оружием с двумя лезвиями. Такое оружие слишком тяжело для женских рук. Обратите внимание и на губы убитого: их цвет и припухлость показывают, что перед нанесением раны его заставили выпить если не яду, то очень сильного наркотика. Но что именно – я затрудняюсь сказать.

Довольная и радостная улыбка мелькнула на губах префекта. Но, приняв строго-деловой вид, он сказал, обращаясь к хозяину дома:

– Благородный Линг Тиэнло, вы можете перенести тело вашего сына в дом. А эта женщина, – добавил он, указывая на Лиу Сиу, – пусть ожидает меня в своей комнате. И пусть туда соберутся все ее служанки. Я просил бы также запереть ворота, чтобы никто не мог выйти из вашего дома.

Лиу Сиу слушала все это и, казалось, ничего не понимала. Ее блуждающий взгляд переходил от окровавленного тела на Линг Тиэнло и всех присутствующих и снова неотвязно возвращался к телу. Можно было подумать, что она сошла с ума.

Почувствовав, что ее поднимают, Лиу Сиу попробовала встать, но ноги подкашивались. Пришлось взять ее на руки.

Поднимая убитого, слуги заметили под ним какой-то блестящий предмет. Полицейский поднял его и протянул префекту.

– Это веер вашего сына? – спросил Фо Гоп у старика.

– Нет, – печально покачал он головою. – Я не знаю, чей это веер. Это совсем не его монограмма.

На одной из пластинок веера действительно блестела забрызганная кровью монограмма.

– Значит, это веер убийцы, – решил префект. – Благодарите судьбу, господин Линг Тиэнло. Это великолепная улика, которая поможет нам его обнаружить.

И, вручив одному из полицейских драгоценную улику, Фо Гоп приказал следовать за собой.

Все направились к дому.

Приказания префекта были исполнены. Лиу Сиу была в своей спальне, и Фо Гоп вошел со служанками в брачный покой, где трепещущая невеста накануне ожидала супруга. Комната была в беспорядке.

Префект внимательно осмотрелся, что-то записал и приступил к допросу служанок.

Их показания буквально совпадали.

Около полуночи они услыхали условный стук в дверь спальни и впустили новобрачного, узнав его по нарядному костюму. Затем они ушли, закрыв за собою двери. Они не слыхали, выходил ли Линг Таланг из комнаты жены. А если и выходил, то когда именно. Не видали ничего подозрительного и не знают, входил ли кто-нибудь в спальню новобрачных.

Ничего не знала и невеста.

– Я не помню, когда это было, – ответила она, стараясь собраться с мыслями. – Муж вошел в комнату. Я так испугалась, что упала в обморок. И больше ничего не помню. Крики в саду разбудили меня утром. Я ничего не знаю, ничего.

– Как! – строго перебил префект. – Вы не знаете, когда муж оставил вас! Вы не слыхали, как кто-то проник в вашу комнату после его ухода, как занял его место в постели. Посмотрите: вот отпечаток его ладони на вашей подушке. Потом он разбил шкатулку с вашими драгоценностями, ограбил вас и исчез. И вы могли ничего не заметить!

– Я ничего не знаю. Клянусь вам, – повторяла несчастная женщина, теряя силы.

– Знаете ли вы этот веер? – продолжал Фо Гоп, заставляя ее поднять глаза.

– Нет, – прошептала Лиу Сиу.

– Как! Разве вам не знакомо это имя?

– Это имя? Нет, я знаю, кто это! – оживилась она, сквозь слезы рассматривая веер. И легкая улыбка надежды мелькнула на ее губах. – Это веер И Тэ.

– Какого И Тэ?

– Моего двоюродного брата, профессора астрономии из пагоды Ми.

– Наконец-то. Ну так знайте: И Тэ – ваш сообщник и убийца вашего мужа. Потому что этот веер найден под телом убитого. А вы – соучастница преступления.

Услыхав такое ужасное обвинение, Лиу Сиу вскрикнула от ужаса и отвращения и как подкошенная свалилась на постель.

– Стража, возьмите преступницу, – скомандовал Фо Гоп.

Через несколько мгновений закрытый паланкин с трудом пробился через сгрудившуюся у ворот толпу, и через час полицейские носильщики сдали арестованную во дворе кантонской тюрьмы.

Низкое и мрачное здание кантонской тюрьмы расположено возле ворот татарского города и примыкает к широкому валу, окружающему внутренние кварталы. Это одна из худших тюрем Китая, хуже которой нельзя и вообразить.

Наружные стены ее прорезаны одной дверью, окрашенной в цвет крови. Справа и слева от входа высоко торчат из стены замурованные в нее бревна метра в два длиною, точно перекладины виселиц.

На концах этих бревен качаются бамбуковые клетки с головами казненных. Одни из них уже высохли, другие отрублены недавно, и из них каплет на землю кровь. Лица казненных искажены мукой и точно взывают к милосердию. Некоторые головы выскользнули сквозь погнувшиеся прутья наружу и повисли на косах, медленно качаясь от ветра или вертясь вокруг собственной оси. Другие упали на землю, и равнодушные прохожие отпихивают их ногой к стене, где валяются они годами, заражая воздух нестерпимым зловонием.

Это великолепное украшение было результатом последней карательной экспедиции против банды разбойников «Белой кувшинки». Эта банда была в тесных сношениях с политическими повстанцами и пользовалась симпатиями мусульман, которые поддерживали «Белую кувшинку» якобы как религиозную секту, а на самом деле – как тайную революционную организацию.

К счастью, Лиу Сиу была слишком слаба и, лежа в паланкине, не видела этого жуткого зрелища. Но и в самой тюрьме ее ожидали не лучшие картины.

Пока старший конвоир рапортовал начальнику тюрьмы и сдавал арестованную, ее втолкнули в крохотную сырую камеру. Молча упала она на деревянную скамейку и долго не поднималась с места.

Минутами ей казалось, что это – сон, страшный, жуткий кошмар, начавшийся минувшей ночью. Но стоны и вопли, долетавшие со двора, скоро вернули ее к сознанию.

С усилием взяла она себя в руки, несмотря на страшную слабость, боль в висках и тошноту; встала и выглянула в узкое решетчатое окошко камеры, но тотчас отшатнулась от него, закрыв лицо руками.

Окно выходило на внутренний двор тюрьмы, где арестанты подвергались наказаниям. На жарком солнце толкались в жидкой, зловонной грязи более ста человек осужденных. Полуголые, в язвах, сочащихся кровью и гноем, с землистыми изможденными лицами, они казались обтянутыми кожей скелетами.

Одни были прикованы за косу к такой тяжелой чугунной плите, сдвинуть которую не было никакой возможности, и они либо сидели на корточках, либо вертелись на цепи по радиусу в два метра. Другие сидели с забитыми в колодку руками, не имея возможности ни повернуть их, ни опустить вниз, и эта неподвижность причиняла им мучительнейшую боль.

Но один из осужденных был особенно жалок. Правая рука его и правая нога были забиты в доску сантиметров в тридцать высотой, и в таком виде он должен был десять раз в день обходить тюремный двор. Один палач тянул его за цепь, а другой бил по спине острой суковатой дубиной, не давая ему останавливаться.

Несчастному приходилось тащиться на свободной ноге, согнув туловище под прямым углом, и доска впивалась ему в щиколотку и запястье, натирая гноящиеся раны.

А в зловонной, никогда не просыхающей слякоти ползли, точно чудовищные крабы, заключенные в так называемую клетку. Это были тяжелые медные котлы, в дно которых были забиты их головы и руки так, что они не могли их вытащить обратно. Для отдыха они должны были ложиться в грязь, полную испражнений. Если же им хотелось передвинуться, они должны были подымать на плечи многопудовую тяжесть клетки-котла.