– Ici, Луизон! – крикнул Коркоран, свистнув еще раз.

После этого вторичного призыва Луизон спрыгнула с палубы парохода и очутилась на берегу, к которому Коркоран уже причалил. В один момент все: офицеры, солдаты, канониры, пехотинцы, любопытные, мужчины, женщины, дети – разбежались по всем направлениям, и Коркоран остался один, если не считать жалкого начальника поста, того самого, который распорядился произвести выстрел по его пароходу и которого наш друг капитан схватил в этот момент за шиворот.

– Пустите меня! – кричал индус, вырываясь всеми силами. – Пустите меня, а не то я позову стражу!

– Если ты осмелишься сделать шаг без моего позволения, то я тебя отдам на ужин моей Луизон.

Эта угроза произвела такое сильное впечатление, что офицер стал послушнее и смиреннее овечки.

– Увы! Всемогущий господин, сдерживайте вашу тигрицу, а иначе мне грозит неминуемая смерть!

И действительно, Луизон, давно не евшая свежего мяса, сильно проголодавшись, кружилась около индуса, весьма недвусмысленно поглядывая на него. Она находила его аппетитным: не очень жирен, не очень худ, но нежный, откормленный и как раз в соку. По счастью, Коркоран успокоил его насчет намерений Луизон, а затем спросил:

– В каком ты чине?

– Я поручик! – отвечал индус.

– Проведи меня во дворец государя Голькара.

– С вашей… подругой? – спросил индус нерешительным тоном.

– Черт возьми! Неужели ты думаешь, что я стыжусь своих друзей, когда являюсь во дворец?

«О Брахма и Будда! – размышлял в этот момент индус. – Какая досада, что мне пришла в голову нелепая мысль сделать выстрел по этому пароходу, вовсе ничего дурного не замышлявшего! Для чего мне было спрашивать имя прохожего, который мне ничего не ответил? О Рама, непобедимый герой, ниспошли мне на время твою силу и твой лук, чтобы я мог пронзить стрелами эту Луизон, или ниспошли мне твою быстроту, чтобы я мог улепетнуть мгновенно к себе домой».

– Ну что же? Покончил ты со своими размышлениями? – спросил Коркоран. – Луизон может потерять терпение.

– Но, господин, – возразил индус, – если я вас приведу во дворец государя Голькара с тигрицей, следующей по пятам за вами, или, увы, лучше сказать, за моими пятами, то Голькар прикажет отрубить вам голову.

– Ты так полагаешь?

– Полагаю ли я! Еще бы мне не быть в этом уверенным! Ведь Голькар не приступает к вечерней молитве, пока не посадит на кол пять или шесть человек в течение дня.

– Ах, так вот оно что! Этот Голькар мне нравится… Я принял окончательное решение, посмотрим, кто из нас двоих посадит другого на кол.

– Но, господин, он неизбежно прежде всего посадит меня.

– Однако довольно, поговорили! Иди вперед, а иначе будешь иметь дело с Луизон.

Эта угроза придала энергию индусу. Да и, кроме того, он вовсе не был уверен в том, что Голькар посадит его на кол, а между тем в десяти вершках расстояния от себя он видел когти и зубы Луизон.

В силу этого он снова обратился с молитвою к Брахме, отцу всех тварей, и быстро зашагал по направлению к дворцу. Коркоран шел вслед за ним, а около него весело подпрыгивала Луизон, ласкаясь, как борзая собака. Благодаря такой свите Коркоран без труда вошел во дворец. Все уходили подальше от него. Но когда они подошли к подножию той башни, в которой находились Голькар с дочерью, индус решительно отказался следовать далее, сказав:

– Господин! Если я поднимусь вместе с вами, смерть моя неизбежна. Прежде чем мне удастся произнести хотя бы одно слово в свое оправдание, голова моя будет уже отрублена. Вы также, господин, если будете настаивать на осуществлении вашего дерзкого намерения…

– Хорошо, хорошо! – возразил Коркоран. – Голькар во-все не такой злой, как ты говоришь, и я уверен, что он ни в чем не откажет моей подруге Луизон. Что касается тебя, это иное дело!

– Господин! – смиренно отвечал индус. – Да будут с вами Брахма и Будда!

После этих слов он быстро исчез. Коркоран поднялся тотчас на верх башни, куда вела лестница в двести шестьдесят ступеней, к самой террасе, где сидел государь Голькар с дочерью, безмолвно всматриваясь в долину Нербуды.

Луизон шла впереди своего господина и первая появилась на террасе. При виде ее испугавшаяся Сита громко крикнула от ужаса, и Голькар, быстро вскочив, выхватил револьвер из-за пояса и выстрелил в Луизон.

По счастью, пуля в нее не попала, а сплющилась, коснувшись стены, и рикошетом контузила руку Коркорана, шедшего за тигрицей.

– Вы погорячились, государь Голькар! – воскликнул капитан, находя совершенно естественным все происшедшее, и поспешно добавил: – Ici, Луизон!

Это было очень кстати, потому что тигрица хотела было броситься на выстрелившего в нее.

– Ici, дитя мое! Вот так, хорошо!.. Ложись у ног моих!.. Отлично!.. А теперь ползи, прояви почтение к принцессе… Не бойтесь ничего, ваше высочество! Луизон кротка как овечка… Она ползет, чтобы испросить у вас прощения за причиненный вам испуг. Иди, Луизон, иди, моя дорогая, проси прощения у этой прелестной принцессы…

Луизон повиновалась, и успокоенная Сита слегка погладила ее рукой, что, по-видимому, очень польстило тигрице.

Однако Голькар, по-прежнему готовый к защите, спросил высокомерным тоном:

– Кто вы такой? Каким образом вы могли сюда проникнуть? Неужели мне уже изменили мои собственные рабы и предали меня англичанам?

– Государь! – почтительно ответил Коркоран. – Вас не предали, и если есть за что благодарить Господа после Его милости создать меня бретонцем и назвать меня Коркораном, так это в особенности за то, что Он не создал меня англичанином.

Голькар, не отвечая ему, взял в руку маленький серебряный молоточек и ударил им по гонгу; однако на этот зов никто не явился.

– Государь Голькар, – сказал, улыбаясь, Коркоран, – никто вас не услышит, так как, увидя Луизон, все разбежались. Но будьте спокойны, Луизон – девочка хорошо воспитанная и умеет себя вести как следует… А теперь позвольте спросить, государь, какой измены вы опасаетесь?

– Если вы не англичанин, то к какой же вы нации принадлежите и откуда вы приехали?

– Государь! – отвечал Коркоран. – В этом необъятном мире имеются два рода людей, или, если сказать иначе, два главных племени, не считая ваше племя, – это французы и англичане, относящиеся друг к другу как собака к волку, как тигр к буйволу и как пантера к гремучей змее. Оба эти племени племена жадные, одно жаждет похвал, а другое денег, но оба они одинаково воинственны и всегда готовы, не будучи приглашенными, вмешиваться в чужие дела. Я принадлежу к первой из называемых мною рас, то есть французской, и называюсь я капитан Коркоран…

– Как? – прервал его Голькар. – Так вы тот самый знаменитый капитан, командовавший бригом «Сын бури»?

– Знаменитый или нет, я это не знаю, но действительно то, что я капитан Коркоран! – отвечал наш друг.

– Значит, это на вас около Сингапура напали двести человек малайских пиратов, которых вы, имея всего человек семь команды, швырнули за борт?

– Да, это был действительно я! Но каким образом вы могли все это узнать?

– Все это было напечатано в «Бомбей таймс». Ведь эти канальи, англичане, всегда первыми узнают обо всем, что происходит на океане, и даже в течение некоторого времени они пытались уверить, что этот подвиг был совершен англичанином, так как Коркоран англичанин.

– Англичанин! Я – англичанин! – с глубоким негодованием воскликнул капитан.

– Но им недолго удалось вводить всех в заблуждение. Как вам это, вероятно, известно, двенадцать человек из этих гнусных негодяев малайцев были повешены… Однако тринадцатому из захваченных удалось бежать в тот момент, когда его вели к виселице; он ускользнул от солдат в Сингапуре и там некоторое время скрывался, а затем нашел возможность на китайском судне отправиться в Калькутту. Оттуда он явился искать убежище здесь у меня. Это индус-магометанин. Он мне рассказал, каким образом он встретился лицом к лицу с вами, и… да вот… смотрите… он сам сюда пришел…