На следующий день мы возвратились в Батавию, где Корнелиус ван Критенден был весьма изумлен, увидев меня сопровождаемым моей новой подругой, которой я тотчас дал имя Луизон. Она ходила за мной по улицам, точно молодая собака.

Через восемь дней после того я снялся с якоря, увозя с собою мою тигрицу, никогда со мною не разлучавшуюся. Однажды ночью вблизи острова Борнео она спасла мне жизнь. Мой бриг был застигнут полным штилем в трех лье от острова. Около полуночи, так как вся моя команда, состоявшая всего из двенадцати человек, уже спала, сотня пиратов внезапно проникла на палубу моего корабля, убив и бросив в воду стоявшего у руля сторожевого матроса. Это убийство произошло без малейшего шума и так быстро, что никто не мог броситься на защиту несчастного. Тотчас после того пираты бросились к двери моей каюты, намереваясь взломать ее. Но Луизон спала внутри каюты, около моей кровати. Шум разбудил ее, и она начала грозно рычать. Через две секунды я уже был на ногах с револьвером в каждой руке и держа в зубах абордажный топор. В тот же момент пираты, взломав дверь, ворвались в мою каюту. Первый приблизившийся пал с размозженной выстрелом головой; за ним был убит другой. Третьего задушила Луизон. Я раскроил ударом топора череп четвертому и выскочил на палубу, сзывая своих матросов. В это время Луизон совершила чудеса. Одним прыжком она свалила на пол трех малайцев, погнавшихся за мной. Вслед за тем одним прыжком она влетела в кучу малайцев и работала с быстротою молнии. В две минуты она растерзала шесть пиратов. Несмотря на то что она много потеряла крови от трех ран, Луизон продолжала сражаться столь же яростно и прикрывала меня своим телом.

Наконец появились мои матросы, вооруженные револьверами и толстыми полосами железа. С этого момента участь пиратов была решена. Моментально двадцать пиратов были сброшены в реку. Остальные сами бросились в воду, спеша вплавь добраться до своих баркасов.

Оказалось, что мы потеряли всего одного человека, именно рулевого. Можете себе представить, как я ухаживал за Луизон и с какой заботливостью перевязывал ее раны. После этой ночи, когда она заплатила мне долг свой, дружба наша была не на жизнь, а на смерть и мы никогда не разлучались, а потому, господа, прошу извинить меня, что я осмелился привести ее сюда. Я оставил ее в передней, но швейцар, вероятно, увидев ее, испугался, запер двери и распорядился бить в набат, призывая на помощь.

– Все это, милостивый государь, – сказал президент спокойно, – не оправдывает вас, так как по вашей вине или по вине мадемуазель Луизон и швейцара нам пришлось провести так много времени в обществе свирепого животного, причем наш обед остыл…

При этих словах господин президент Академии наук и города Лиона был прерван необычайным шумом. Послышался бой барабанов, и все академики смотрели в окна.

– Да будет благословен Бог! – воскликнул несменяемый секретарь. – Явилась военная сила, и мы близки к освобождению.

Действительно, три тысячи человек переполнили площадь и смежные улицы. Отряд пехоты находился в авангарде и, стоя против академии, заряжал ружья.

Вдруг комиссар полиции, опоясанный трехцветным шарфом, выступил вперед и, сделав знак барабанам замолкнуть, сказал громким голосом:

– Во имя закона, сдайтесь!

– Господин комиссар! – закричал президент из окна. – Речь идет не о сдаче, а о том, чтобы были открыты двери.

Тогда комиссар подал знак слесарям, которых он захватил с собою из предосторожности, узнав, что швейцар академии всякими способами забаррикадировал двери. Когда это приказание было выполнено, офицер, командовавший отрядом, крикнул:

– Ружья наготове!

Он приготовился расстрелять Луизон, как только она появится.

– Господа! – сказал Коркоран академикам. – Теперь вы можете выйти отсюда. Когда вы будете в безопасности, я выйду вместе с Луизон, так что вам нет оснований чего-либо опасаться.

– Будьте в особенности осторожны, капитан! – сказал президент, пожимая Коркорану руку и прощаясь с ним.

Академики поспешно ушли. Луизон изумленно на них поглядывала и, по-видимому, готова была броситься им вслед, но вовремя была сдержана Коркораном.

Как только они остались вдвоем, капитан подал знак тигрице войти обратно в зал заседаний, а сам подошел к крыльцу, чтобы поговорить с комиссаром.

– Господин комиссар, – сказал он, – я тотчас тихо и спокойно уведу отсюда мою тигрицу, если мне пообещают не сделать ей ни малейшего зла. Обещаю вам тотчас отправиться с ней прямо на мой пароход, находящийся у берега Роны, и обязываюсь запереть ее там в моей каюте, так что она никого не обеспокоит и никого не испугает.

– Нет, нет! Тигра надо убить! – вопила толпа, радовавшаяся при мысли увидеть охоту на тигра.

– Отстранитесь, сударь, в сторону! – крикнул комиссар Коркорану.

Капитан снова попытался уговорить оставить в покое тигрицу, но не мог убедить непреклонного представителя власти.

Тогда он решился на другое средство. Он наклонился над Луизон и нежно ее обнял. Можно было подумать, что он что-то шептал ей на ухо.

– Когда же вы покончите со всеми этими нежностями? – спросил офицер.

Коркоран, поглядев на него весьма враждебным и не предвещавшим ничего доброго взором, ответил:

– Я готов; но прошу вас не стрелять, пока я не выйду отсюда и не буду вне выстрелов. Я не желаю видеть, как на моих глазах злодейски убьют единственную мою подругу.

Просьбу его нашли заслуживающей уважения, и некоторые даже начали сочувственно относиться к Луизон. Коркоран, таким образом, спокойно сошел вниз по лестнице на улицу. Луизон, притаившись за дверью залы, видела, как он ушел, но не высовывала головы, по-видимому догадываясь об угрожавшей ей опасности. Прошел момент мучительного, ужасного ожидания.

Вдруг Коркоран, уже миновавший отряд солдат и бывший позади него, очень быстро и внезапно повернувшись, громко крикнул:

– Луизон! Луизон!

Услышав этот возглас, услышав этот призыв, тигрица моментально и одним прыжком очутилась на улице.

Прежде чем офицер опомнился и отдал приказание стрелять, Луизон другим изумительно быстрым и ловким прыжком перескочила через головы солдат и быстрыми шагами пошла вслед за Коркораном.

– Стреляйте! Стреляйте же! – завопила испуганная толпа.

Но офицер стрелять не позволил, так как, чтобы попасть в тигрицу, солдатам пришлось бы ранить и даже убить очень многих в толпе. Благодаря этому счастливому обстоятельству удовольствовались тем, что шли вслед за Коркораном и Луизон до самой гавани, где оба они тотчас же переправились на пароход, согласно обещанию, данному капитаном.

На другой день капитан прибыл в Марсель и там стал поджидать инструкций Лионской академии наук. Эти инструкции, отредактированные самим несменяемым секретарем, вполне заслуживали бы, чтобы их сохранили для самого отдаленного потомства, но по несчастной случайности они были впоследствии брошены капитаном Коркораном в огонь, так что мы вынуждены с содержанием их ознакомиться из рассказа о подвигах знаменитого уроженца города Сен-Мало. Впрочем, достаточно будет упомянуть, что эти инструкции вполне достойны были как ученой академии, пославшей их, так и знаменитого путешественника, для которого они предназначались.