Между тем как он говорил это, снег поредел, туман рассеялся, и экипаж увидел не более как в трехстах ярдах бриг, медленно дрейфующий в полураздробленный лед. На бриге не видно было ни одного человека, и хотя на нем оставалось два-три паруса, но и те были разорваны в куски. Только что успели рассмотреть это, как «Дельфин» наткнулся на огромную ледяную массу и задрожал от сильного толчка.

– Бросай якорь! – закричал капитан. Самый тяжелый якорь, какой только был на корабле, полетел вниз, и цепь в течение двух минут уходила за ним по клюзу[7].

– Пускай!

Корабль остановился, но цепь была страшно натянута. Масса льда, в сотни тонн веса, неслась прямо к носу корабля. Устоять против нее не было ни малейшей надежды. Не было даже времени привязать к канату бакан или лаг и, таким образом, «Дельфин» навсегда лишился самого лучшего каната.

Но думать или сожалеть об этом было некогда, потому что корабль гнало теперь ветром на льдины, из которых редкая не достигала тридцати футов толщины и которые царапали его обшивку. В ту самую почти минуту неизвестный бриг, находившийся между двумя толстыми плавучими льдинами, приблизился к кораблю на расстояние не более пятидесяти ярдов.

– Что, если это бриг моего отца? – прошептал Фред Эллис, хватая за руку Синглтона и обращая к нему свое лицо, бледное как полотно.

– О, об этом не беспокойтесь, молодой человек, – сказал Боззби, который стоял на бакборде возле шкафута и слышал замечание Фреда. – Я бы узнал бриг вашего отца между тысячью других.

Когда он говорил это, две ледяные массы сомкнулись и сдавили бриг между собой. В продолжение нескольких секунд он, казалось, трепетал, как живой, и скрипел каждый тимберс. Потом он медленно повернулся, так что экипаж «Дельфина» мог заглянуть в его трюм и увидеть, как его брусья ломались, точно спички, сжатые сильной рукой. Потом левый бок брига был так вдавлен, как будто он был слеплен из мягкой глины, а правый бок его совсем выдавлен, и лед нахлынул на форкастель.

Не больше трех минут прошло с тех пор, как началось сдавливание; еще минута, и бриг пошел ко дну, а лед дико кружился, точно празднуя победу, над тем самым местом, куда бриг исчез.

Участь брига, которая могла постигнуть скоро и «Дельфин», повергла экипаж на минуту в уныние; но положение не давало им времени останавливаться на этой мысли. Одна ледяная глыба, возвышавшаяся над планширом, разбила вдребезги ограду и бросила на палубу кусок льда в полтонны весом. Еще не миновала эта опасность, как новый враг показался перед носом корабля. Прямо на его пути, как раз за линией плавучих льдин, которые то толкали его, то царапали его обшивку, лежала целая группа ледяных гор. Избежать встречи с ними не было возможности, вопрос состоял только в том, будет ли корабль разбит вдребезги об их твердые синеватые бока или, быть может, найдет за ними убежище от бури.

– Вот чистый проход между горами и плавучими льдинами! – воскликнул Болтон голосом, выражавшим надежду, схватив шест и прыгая на планшир.

– За шесты, ребята, – кричал капитан, – отгоняйте льдины, дружно!

– Есть, сэр! – произнесли матросы с выражением, показывавшим, как могущественно действовал на них этот луч надежды; но уныние снова овладело ими, когда, достигши открытого прохода, они заметили, что горы не оставались в покое, но двигались вместе с плавучими льдинами, медленным, но страшным движением, и кораблю грозила опасность быть раздавленным двумя из них. В то же время с юга плыла низкая гора, бороздя и отбрасывая в сторону мелкие льдины, как бы с презрением.

В голове капитана промелькнула счастливая мысль.

– Спускай с кормы шлюпку! – закричал он.

В одну минуту шлюпка упала на воду, и четыре человека тут же сели на скамьи.

– Бросай якорь в эту гору!

Питер Грим исполнил приказание и со всего размаха, которому позавидовал бы и сам Геркулес, метко пустил якорь. Через минуту корабль плыл вслед за своим новым вожатым. Это была минута большой опасности, потому что узкий канал, по которому он плыл, на всем протяжении завален был горами, которые заставляли экипаж взяться за шесты, чтобы корабль не разбился об их бока. Одной огромной горы корабль касался так близко, что левая сторона шлюпки раздробилась бы об нее, если бы ее не сняли с роуленсов.

После пяти минут такого странствования они приплыли к стоявшей на мели горе, к которой они и решились прикрепиться. Тотчас отдано было приказание бросить канаты. Их белый провожатый пошел своей дорогой к далекому северу, а корабль обогнул гору и стал за ее подветренной стороной. Экипаж благодарил Бога за спасение.

Новые действующие лица. – Старая игра при новых обстоятельствах. – Замечательные явления на небе. – С О’Рили случается несчастье

Домпс был замечательно степенного и хитрого нрава, а Покер – шалун, неисправимый шалун, в полном смысле этого слова. Хотя между ними и случалась иногда перепалка, однако же Домпс и Покер были задушевными друзьями и большими любимцами экипажа.

Мы еще до сих пор не познакомили нашего читателя с этими персонажами, но они будут играть важную роль в истории приключений «Дельфина» в арктическом поясе, и потому мы считаем нелишним представить их читателю.

Будучи в Уппернавике, капитан Гай купил себе шесть хороших, крепких эскимосских собак; он думал взять их с собой в Англию и подарить некоторым из своих друзей, которым уж очень хотелось приобрести себе образчики этих животных. Две из этих собак особенно выдавались между другими не только своей наружностью, но и особенностями характера. Одна была чистого белого цвета, с веселым выражением морды, огромным косматым телом, двумя стоячими заостренными ушами и коротеньким обрубком на месте бывшего когда-то хвоста. За неизвестную вину хвост отрубили или отгрызли, так что остался один только обрубок. Впрочем, обрубок этот действовал так же хорошо, как если бы в нем заключалось пятьдесят хвостов. Он ни минуты не оставался в покое, и обладатель его, по-видимому, был убежден, что махать хвостом – вернейшее и притом единственное средство тронуть сердце человека; поэтому собака эта махала им, можно сказать, беспрестанно. За свои воровские наклонности, которые заставляли ее то и дело совать нос в каждую дыру, в каждый угол корабля, надеясь что-нибудь стащить, она названа была Покером. У Покера были три черных как смоль пятна на белой морде – одно на носу, два других были ее глаза.

Домпс, задушевный друг Покера, назывался так за свое угрюмейшее выражение морды, какое когда-нибудь выпадало на долю собаки. Неизлечимая меланхолия, казалось, овладела его рассудком, потому что он решительно никогда не улыбался, – ведь известно, что и собаки улыбаются, и так же явственно, как и человеческие существа, только не губами. Домпс никогда сам не играл, потому что он был стар, но снисходительно позволял своему другу Покеру резвиться вокруг него и смотрел на игру молодого товарища с видом какого-то угрюмого удовольствия. Покер был молод. Преобладающим цветом косматой шерсти Домпса был грязно-бурый с черными пятнышками, из которых два как-то неловко расположились вокруг его глаз, точно пара очков. Домпс был также вор, как и вообще все его собратья. Домпс и Покер были больше, сильнее и во всех отношениях лучше своих товарищей. Сверх того они были крепкими, тягучими и неутомимыми вожаками упряжки во многих трудных путешествиях по ледовитому морю.

В один прекрасный полдень, спустя несколько дней после только что описанного приключения с «Дельфином», Домпс и Покер отдыхали друг возле друга в углу палубы, украв огромный кусок свинины, который повар напрасно искал целых три четверти часа и обглоданную кость которого он нашел наконец в отверстии насоса на бакборте.

– Чтоб им пропасть, этим собакам! – воскликнул Давид Мизл, поглаживая свой подбородок, когда увидел кость. – Ну, если б я только знал, какая из них это сделала, я бы просто убил ее, изжарил на жаркое.