– Все это произошло вследствие сна, во время которого я видела тебя таким бледным, с закрытыми глазами и кровавой раной в груди.
– Но ведь это было только не что иное, как сон!
– Он и теперь, наяву, меня неотступно преследует, – возразила молодая женщина. – Вот эти там перед нами, затерянные среди мрака и волн, быть может, тоже имеют любящих жен. Отныне они тщетно будут поджидать своих мужей, и глаза их больше не увидят тех. В былое время, в палатке отца своего, я о подобных вещах и не помышляла; это ты, Тейтли, выучил меня рассуждать и размышлять. За исключением битвы, ты не любишь видеть страдания; ты всегда заботливо относишься к больным и стараешься помочь им. В прериях тебя любят не только потому, что ты храбр, но также потому, что добр. Ты выучил меня тому, что называется участием к страданиям, и я люблю тебя за твою отзывчивость.
– Но только не по отношению к белым, Хоцитл!
– Нет! Ко всем тварям, одаренным жизнью! – возразила молодая женщина. – Ты никогда не позволял детям мучить животных в твоем присутствии, будь это не только бабочка, но даже змея.
Говоря это, Хоцитл постоянно взглядывала на море. Вдруг она внезапно смолкла. Вдали, на гребне высокой волны, озаренной в эту минуту заревом пламени костра, она увидела лодку, переполненную людьми. Казалось ли ей это, или на самом деле вдали, в волнах была лодка, но это видение, сопровождаемое отчаянными криками, длилось несколько секунд, и вслед за тем ничего не было ни видно, ни слышно. Несомненно, что и Тейтли видел то самое, что и его жена, так как она почувствовала, как вздрогнул ее муж.
– Ты видел? Ты слышал? – спросила Хоцитл.
– Да! – отвечал Тейтли. – Буря довершила свое дело. Мы ничем не в силах были помочь этим несчастным. Тэотл, верховный владыка, решил их судьбу: по его повелению дуют ветры и вздымаются волны.
Ласково, но почти насильно он увел Хоцитл подальше от костра, хотя та и противилась этому. Он усадил ее и сел около, нежными речами старался развлечь и заставить забыть об ужасном видении гибнувших людей. По счастью, если взрывы тегуантепекского ветра ужасны и внезапны, то зато они большей частью очень непродолжительны. Буря начала стихать; удары волн стали реже и слабее, и Хоцитл мало-помалу уснула, чувствуя на себе покровительственный взор любящего мужа.
Наступал рассвет, когда она открыла глаза. Хоцитл ласково улыбнулась склонившемуся над ней Тейтли. Но тотчас все вспомнив, она вскочила и побежала к окраине пригорка, где уже стояло несколько воинов. Море, еще грозно ревущее, катило пенящиеся волны к берегу, и ужасные остроконечья подводных камней, носивших страшное имя Скорпионы, покрытые в тихую погоду водой, выступали теперь мрачными черными пятнами среди бурного моря. На горизонте нигде не видно было никаких следов шхуны, но то здесь, то там, носимые волнами обломки не оставляли никакого сомнения в том, что произошло ужасное кораблекрушение.
Уже несколько индейцев бродили по берегу. Идя вдоль скал, они с жадностью смотрели на ящики, носившиеся по волнам. Вдруг один из дикарей, поворачивая за выступ скалы, вскрикнул, подавая призывный знак, и тотчас несколько человек бросились к нему.
Через несколько минут Хоцитл услышала громкие возгласы и, поспешив к окраине пригорка, увидела там своих соплеменников, угрожающих охотничьими ножами двум чужестранцам, прислонившимся к уступу скалы. Эти люди, одетые в парусиновые панталоны и шерстяные матросские рубашки, вооружившись обломками толстых древесных ветвей, готовы были к отчаянному сопротивлению и, ловко размахивая своими палками, держали индейцев в почтительном отдалении. Однако некоторые из воинов взялись уже за свои луки. В этот момент раздался голос Хоцитл:
– Тейтли не желает гибели этих людей.
Мицтеки, несколько отступив, развернули свои арканы, захваченные в надежде поймать какие-либо вещи из разбитого судна. Засвистели эти ужасные лассо, и одно из них, несмотря на ловкие скачки и усилия руками отстранить веревку, обвилось вокруг спины одного из потерпевших кораблекрушение и лишило его возможности действовать руками. Туземцам пришлось несколько раз со всей силы дернуть лассо, чтобы свалить этого матроса, который, даже лежа на песке, энергично отбивался от бросившихся на него. Его товарищ, размахивая своей палкой, отогнал индейцев, желая его освободить от петли и в то же время ловко уклоняясь, несколько раз избегнул брошенных в него арканов. Но все это было бесполезно, так как снова летели арканы, и один из них стянул руки защищавшегося и отбросил его на песок.
Когда Хоцитл и Тейтли, которого так призвала, подошли к берегу, оба пленника были уже крепко связаны. Один из них был человеком около пятидесяти лет, с голубыми глазами, седоватыми волосами и бородой, с носом, сильно вздернутым, как у философа Сократа. Другой был молодой человек, гладковыбритый, круглоголовый, с чрезвычайно располагающими чертами лица, а также с идеальным телосложением. При приближении Тейтли и Хоцитл индейцы почтительно расступились.
– Кто вы такие? – по-испански спросил пленников Тейтли.
– Мы потерпели кораблекрушение, – отвечал старший из двух матросов. – Мы люди, не желающие причинить кому-либо ущерб, и умоляем о помощи, а с нами обращаются, как с врагами.
– Вы одни только спаслись?
При этом вопросе Тейтли лица обоих пленников омрачились, и на глазах показались слезы; старший матрос отвечал:
– Вчера на палубе «Ласточки» было десять человек, а теперь…
Голос говорившего оборвался от сдавивших его горло рыданий.
– Мы не знаем, предводитель, – продолжал он, – кто из наших спутников остался в живых. Лодка, на которой мы, когда судно, наскочив на скалу, внезапно разбилось, пытались добраться до берега, опрокинулась на половине пути. Четко не сознавая, каким образом, но мы очутились в нескольких кабельтовых отсюда, мой товарищ спиною на ракушках и ногами в моей стихии, то есть хочу сказать, в воде. Что касается наших товарищей, только что мы пошли их разыскивать, как нас окружили твои воины, отвечая острием ножей на наши приветствия. Клянусь Христом, мы вовсе не хотели вступать в борьбу, а защищались только инстинктивно.
По просьбе Хоцитл Тейтли приказал развязать ноги пленников и отвести их к костру, причем потребовал, чтобы с ними обращались хорошо и не оскорбляли их, пока он не решил их участь.
Когда ноги их освободили от веревок и Летающая Рыба пригласил их знаком следовать за собою, оба матроса не тронулись с места.
– Оставь нас на свободе, предводитель! – умоляющим голосом сказал старший из них. – Мы не в состоянии сделать тебе какой-либо вред, и, конечно, без твоего согласия нам невозможно поднять паруса, то есть я хочу сказать, уйти отсюда. Наконец, если нужно дать клятву остаться в трюме, то есть не делать попыток к бегству, то мы, понятно, на это готовы. Мы хотим разыскать наших товарищей; если, по несчастью, нам не удастся найти их в живых, то по крайней мере мы предохраним их от челюстей крабов и клювов хищных птиц. Когда мы исполним это дело, тогда делай с нами, что пожелаешь, так как, по-моему, я пожил на свете вполне достаточно.
По-видимому, грустный тон потерпевшего крушение и в особенности его последние слова произвели впечатление на Тейтли. Он что-то сказал индейцам, и те удалились, не обращая больше никакого внимания на пленников. Ушел также Тейтли вместе с Хоцитл.
Когда матросы остались одни, старший, обратившись к молодому, сказал ему:
– Если ты желаешь знать мое мнение, Бильбо, так я скажу его тотчас.
А вот что, малый, мое мнение, несмотря на то что в течение сорока восьми часов все наши приключения, по-видимому, указывают на противоположное, это что Бог справедлив и всегда прав. А поэтому, прежде чем мы будем скальпированы или приготовлены для съедения под тем или иным соусом, мы увидим капитана Рауля и мадмуазель Валентину… то есть я хотел сказать, жену его… спасенными и здоровыми.
Молодой матрос покачал своей круглой головой. В виде ответа он вытянул свою правую руку, насколько это дозволяла связывающая ее веревка, посмотрел вверх, и улыбка показалась на лице его. Но вдруг оба внезапно начали прислушиваться. Раздались крики индейцев, находившихся за уступом скалы и не видных нашим матросам. Вероятно, они приметили какую-либо новую добычу, и пленники с ужасом думали о том, какого рода могла быть эта добыча.
