За спиной девушки был лук, а у пояса сбоку охотничий нож с золотой рукояткой. Легким плавным шагом, выказывающим всю прирожденную ей грацию и стройность форм тела, Хоцитл, как назвал ее спутник и что обозначает «цветок прерий», подошла к всаднику, все еще раздосадованному потерей лошади.

– Что же мы теперь будем делать, Тейтли? – спросила она, обнимая его одной рукой.

При этом прикосновении, при звуке этого нежного голоса, Тейтли опомнился; вся задумчивость его мгновенно исчезла, и он ответил быстро и решительно:

– Будем продолжать наш путь. Летающая Рыба даст мне свою лошадь, а сам сядет за спиной Черного Коршуна. Конечно, мы пойдем несколько медленнее, чем сегодня утром, но все же я надеюсь, что поспеем в то время, и мне возможно будет предводительствовать набегом.

Тейтли говорил со своей подругой по-испански, а Хоцитл передавала его слова на языке ацтеков двум индейцам, занятым в это время уборкой сбруи павшего коня.

– Я вижу, что ты огорчен, – сказала Хоцитл, опираясь на его руку и видя, что Тейтли снова смотрит задумчиво на море.

– Да, милая, я невольно думаю о моем верном Замбо, летящим точно у него были крылья, а теперь он, бедный, лежит недвижим!

– Душа воина обитала в его теле, а теперь она возвратилась к богам! – серьезным тоном сказала девушка.

По религиозным верованиям индейских племен, души воинов, прежде чем вознестись к небу, обитают известное время в телах благородных животных: оленях, быках, лошадях, львах. Между тем, наоборот, души трусов имеют временное пребывание в телах жуков, крабов, змей и прочих животных, причисляемых к нечистым.

Тейтли продолжал пристально всматриваться в судно. Хоцитл спросила его, наивно глядя в глаза:

– Уж не грезится ли тебе, что твой Замбо мчится там по волнам?

– Нет! – слегка улыбнувшись, ответил Тейтли. – Я все смотрю на это судно, обогнувшее уже черную скалу и направляющееся, по-видимому, к Скорпионам, остроконечным подводным камням. Если оно не изменит направление и сегодня вечером будет дуть тегуантепекский ветер, этот корабль неизбежно погибнет.

– Что же? Ты желал бы предупредить их об угрожающей опасности?

– Конечно, нет! – воскликнул Тейтли, и взор его засверкал. – Расположение парусов доказывает, что это европейский корабль. Да, пусть эти варвары, признающие нас за дикарей, усеют берег своими трупами!

Выражение лица Тейтли сделалось жестоким и суровым, даже полным ненависти, и он неистово рассекал воздух хлыстом. Тотчас вслед за тем он подошел к своим спутникам и отдал им приказания на языке ацтеков. Седло от Замбо он приказал прикрепить к спине лошади, предназначенной для него, и сам подтянул подпругу. Эту работу никогда индейский воин никому не поручает, а всегда выполняет лично, так как в этой беспрерывной борьбе с себе подобными людьми или на охоте его жизнь зависит отчасти от прочности и исправности этих ремней. Вслед за тем, осмотрев сплошь покрытое золотыми бляхами и жемчугом сбрую и седло лошади Хоцитл, Тейтли внезапно схватил ее на руки, как маленькую, и, нежно прижав к груди, усадил в седло. Хоцитл, ласково улыбаясь, горячо поцеловала руку Тейтли, снова подошедшего к своему павшему коню. Отбросив ногой крабов, успевших уже почуять добычу, он грустно покачал головой, точно прощаясь со своим верным конем, и вслед за тем мгновенно вскочил в седло. В то же время Летающая Рыба, несмотря на свои кривые ноги, ловким прыжком сразу вскочил на спину лошади своего товарища, и маленький отряд двинулся вперед, но далеко уже не так быстро, как раньше.

Ни малейшего ветерка не чувствовалось; солнце пекло жестоко, и духота становилась невыносима. Однако, несмотря на это, Тейтли раздражал своего коня, по-видимому, с целью изучить его характер и испытать, насколько он терпелив и послушен. Среднего роста, светло-гнедой масти, как почти все туземные лошади, конь взвился на дыбы, задрожал, озираясь дико по сторонам, но под давлением сильных колен и чуя твердую руку опытного наездника, кроткая природа коня одержала вверх, и он, успокоившись, понесся ровно и спокойно. Иногда Тейтли, точно выведенный из терпения его медленностью, пускал того полным галопом, далеко опережая своих спутников. Однако каждый раз он останавливался и поджидал Летящую Рыбу и Черного Коршуна, так как Хоцитл, следившая за каждым его движением, никогда от него не отставала.

– Почему, – сказал Черный Ястреб, обращаясь к Хоцитл, – Тейтли не хочет скакать безостановочно? Таким образом он мог бы доехать до деревни перед заходом солнца?

– Ну нет! – отвечал Тейтли, повернувшись в седле. – Довольно уже одной непростительной неосторожности. Смерть Замбо уже заставила меня раскаиваться в чрезмерно быстрой езде. Мы теперь почти в неприятельской местности. А так как с одной лошадью на двоих ты и твой брат могли бы сделаться жертвами одного человека, я хочу, чтобы вы остались в живых.

– Тейтли любит своих сынов, – отвечал Черный Коршун, восхищенным взором глядя на своего предводителя, – а потому его сыны всегда готовы умереть за него.

Хоцитл, как бы желая вознаградить Черного Коршуна за сказанное им, вынула из прически своей золотую булавку с головкой, украшенной жемчужиной и передала ее мужчине со словами:

– Это для твоей дочери Нахуатль.

Вероятно, это было очень завидное украшение в глазах индейца, потому что тот со сверкающим от восторга взором, поднял над головой булавку и радостно воскликнул:

– Для Нахуатль!

В течение целых двух часов под горячими лучами солнца спутники только изредка обменивались односложными словами, держась по возможности ближе к берегу моря. Наконец трава в степи стала гуще, и изредка начали попадаться кустарники. Вскоре начали вырисовываться извилистые ветви каменного дерева, и послышались резкие звуки стрекозы. Местность стала возвышеннее, неровнее, и вскоре всадники были уже отделены от необъятной сухой равнины рощицей на значительном возвышении. Наконец они достигли опушки леса, где находилась особая порода деревьев с громадными корнями, распространявшимися до самого берега моря.

Все изменилось. Почва была совершенно иного рода. Всюду встречались желтые и голубые цветки, и несколько пород птиц кружились вокруг кустарников. Вдруг как раз напротив всадников поднялось густое облако пыли и быстро стало надвигаться на них. Не было ни малейшего ветерка; всадники остановили своих лошадей и всматривались в горизонт.

– Это убегает дикий буйвол! – сказал Тейтли, отпустив повода и двинув лошадь вперед.

– Погоди! Его преследуют! – вскричала Хоцитл.

– Преследует ягуар?

– Нет! За ним гонятся охотники, – возразила молодая женщина.

Тейтли поднялся на стременах. Его жена не ошибалась. Действительно, два всадника в пятидесяти метрах один от другого размахивали лассо над своими головами и скакали за обезумевшим животным. Тейтли снял седло со спины лошади, спустив его быстро на траву, и затем приблизился к стираксу (дерево – рослый ладан) с очень густой листвой.

– Полезай туда, – сказал он Летящему Змею, показывая на широкие ветви дерева, – и тщательно спрячься в листве.

Индеец с ловкостью обезьяны мигом взобрался на дерево. Ему передали ружье, и тотчас же Тейтли, Черный Коршун и Хоцитл изготовили свои карабины. Защищенные кустарниками, они готовились стрелять в случае необходимости. Буйвол бежал по направлению к индейцам, и, несмотря на то, что охотники перестали его преследовать, он с большим беспокойством продвигался вперед. По всей вероятности, они его загнали в засаду. И действительно, животное внезапно подскочило и остановилось как вкопанное. Подняв голову, буйвол огляделся вокруг себя и вслед за тем отчаянно вскрикнул, очевидно раненный. Он сделал несколько шагов к кустарнику, на который он пристально устремил взоры, и бросился на него, опустив рога; через несколько секунд животное упало замертво в двадцати шагах от наших всадников.

Тейтли, вскочив с лошади, подполз к буйволу, уже безвредному. Стрела с красными перьями проникла до половины в его грудь около левого плеча. Это излюбленная цель индейских охотников. Тотчас встав на ноги, Тейтли схватил медный рожок, висевший у него на перевязи через плечо, и издал на нем длинный продолжительный звук. При этом точно из-под земли выросли три охотника.