Альбрехт воспылал яростным гневом; он не мог оставаться хладнокровным слушателем таких оскорбительных отзывов о женщине, которую он уважал наравне с высшим, неземным существом. Однако он удержал свой гнев, спокойно подошел к молодому офицеру и вежливо попросил его прекратить свои оскорбления. Не забудьте, прибавил он, что Шарлотта дочь благородного герцога, сестра императрицы и невестка великого монарха. Офицер презрительно взглянул на него и ответил ему с грубостью, которой можно ожидать только от простолюдина. Другие гости под влиянием винных паров неистово смеялись, и это еще более раззадорило молодого офицера. Он стал еще нахальнее. Альбрехт приказал ему замолчать. Но все было напрасно, офицер ругался все сильнее, а присутствующие хохотали все громче. Альбрехт, единственный трезвый человек в этом шумном обществе, счел за лучшее удалиться. Он взял шляпу и шпагу и направился к дверям. Но офицер, гордый своей победой, последовал за ним, толкнул его ногой и крикнул:

– Вот так следует прогнать из России всех иностранцев, искателей приключений.

Альбрехт повернулся и дал наглецу тяжеловесную пощечину, а так как тот хотел схватиться с ним, то Альбрехт сильным толчком повалил его на пол и медленно вышел из комнаты.

Но едва прошел он около двухсот шагов, как офицер догнал его с обнаженной шпагой в руке. За ним следовали некоторые другие участники пирушки, охотники до драк. Молодой офицер, ругаясь, приказал Альбрехту остановиться и вступить с ним в поединок. Граф обещал ему дать удовлетворение на следующий день и предложил ему идти домой выспаться. Но офицер не угомонился и напал на Альбрехта, который вынужден был защищаться. Не прошло и двух минут, как офицер уже лежал на земле смертельно раненный шпагой Альбрехта. Он вздохнул и выпустил последний дух. Находившиеся при этом офицеры унесли его труп, а Альбрехт поспешил к себе домой, уложил в чемодан нужные вещи и рано утром исчез из Петербурга, чтобы избежать высылки в Сибирь.

Оказавшись в Берлине, Моргеншейн узнал, что все его наследственное имущество передано кредиторам его отца. Он был совершенно разорен, ему от наследства осталось совсем немного. Нужно было искать место. С утра до ночи он бегал по домам своих родственников и прежних друзей, просиживал целые часы в их передних и приемных. Друзья и родственники приглашали его к обеду и на свои вечера, но действительных услуг ему не оказывали. Иные ему подавали надежду, другие пожимали плечами. Альбрехт должен был довольствоваться обещаниями, а когда открывалась вакансия, то на этом месте оказывался другой, имевший сильные связи. Способности Альбрехта везде хвалили, но ему не хватало теперь самого главного – богатства, он был беден. В нашем веке будь одарен мудростью Соломона, добродетелью серафима, ученостью всех университетов, ты только будешь похож на драгоценную памятную монету, которая не может обращаться в торговле. Золото – это лак, сообщающий добродетели блеск, дающее значение мудрости. Золото – это моральный универсальный лоск, под которым грязь превращается в бланманже, а трусость в храбрость.

Однажды Альбрехт узнал, что многие семейства переселяются в Америку; он решил присоединиться к ним с намерением образовать на берегах Миссисипи в Луизиане колонию. Шесть семейств, отправлявшихся в Северную Америку, выбрали его своим начальником. Он был им известен своей образованностью и храбростью. В короткое время многие другие семейства последовали их примеру, и таким образом Альбрехт сделался главой довольно значительного числа переселенцев.

С веселым сердцем и громадными планами в голове граф Альбрехт готовился к отправке в долгое морское плавание.

Только одно обстоятельство омрачало его радость: он не мог примириться с мыслью, что, уезжая в новые земли, он уже никогда не найдет случая увидеть обожаемую Шарлотту. Пока он находился в Европе, он все еще мечтал попасть в число ее слуг и быть около нее. Уезжая в Америку, он должен был отказаться от этой мечты – от своего счастья. Она умерла для него, сделалась недосягаемой святыней.

За несколько дней перед отъездом в Америку, гуляя под липами, Альбрехт встретил знакомого, который пригласил его в гостиницу поиграть на бильярде.

В гостинице было много людей. Во всех комнатах играли, кто в карты, кто в шахматы.

– Знаете ли вы того господина в красном жилете – того, который стоит вон там, за столом, он с вас глаз не спускает? – спросил Альбрехта его знакомый.

– Нет! Я его не знаю, – отвечал граф.

Затем, не обращая больше внимания на незнакомца, Альбрехт пошел в другую комнату и велел подать себе пунш. Вскоре туда вошел человек в красном жилете. Он сел и своими большими глазами принялся пристально смотреть на Альбрехта. Последнему это не понравилось, и он ушел в бильярдную. Тотчас же туда зашел и красный жилет. Альбрехт занял место у камина, и красный жилет также подошел туда. Альбрехт пустился с ним в разговор. По его произношению можно было принять его за англичанина, а лицо его было похоже на цыганское. Он отвечал односложно. Через некоторое время он, вынув часы из кармана жилета и, обращаясь к Альбрехту, сказал:

– Жена царевича, Шарлотта Вольфенбютельская, умерла!

После этого, посмотрев с любопытством на Альбрехта, он тотчас исчез среди посетителей гостиницы. Альбрехт, пораженный этим известием, начал искать незнакомца, но не мог найти его, его никто не знал.

На другой день Альбрехт поспешил в русское посольство и дрожащим голосом спросил секретаря, верна ли новость, услышанная им в гостинице. Секретарь улыбнулся и сказал:

– В последних сообщениях, которые привезли курьеры, о смерти кронпринцессы ничего не упомянуто.

Альбрехт был в восторге, но ломал себе голову, пытаясь объяснить себе, почему красный жилет выдумал такое ужасное известие и сообщил это совершенно незнакомому человеку, даже если бы он его знал, то как же он догадался о тайне его сердца, о привязанности его к царевне и о его живом участии в ее судьбе.

Однако Альбрехт, занятый приготовлением к отъезду, скоро забыл об этой странной мистификации.

Но прошло некоторое время, и во всех газетах было сообщено о смерти Шарлотты Вольфенбютельской.

Это несчастье случилось в октябре 1715 года, когда царевна родила сына, которому дали имя Петр. Спустя четыре дня ей овладела родильная лихорадка, с каждым днем она усиливалась, и двадцатого числа лекари, посланные царем, нашли ее в беспамятстве. Когда больная пришла в себя, она с удивительной твердостью духа и кротостью отказалась принимать лекарства, говоря, что желает умереть.

– Доктор, – сказала она, – благодарю вас за искреннее желание помочь мне; но напрасна ваша наука, напрасно ваше старание – я чувствую, что я должна умереть, и это самое лучшее для меня. Я уже достаточно знакома с земной жизнью. Судьба мне показала ее хорошую и дурную стороны. Теперь судьба решила перенести меня в другую страну, где одно счастье будет окружать меня.

Затем она велела призвать к себе свою подругу, принцессу Остфризскую и барона Левенвольда, просила их заботиться о воспитании ее детей и написать ее родным.

– Напишите, – сказала она Левенвольду, – австрийскому императору, моей сестре и моим родителям о моей естественной смерти, просите их не верить сплетням. Им, вероятно, расскажут, что я умерла от горя, от нравственных мук. Уверьте их, что я умерла от болезни. Государь российский всегда был добр ко мне, с точностью исполнял все, что обещал в брачном контракте, и сделал все, что только мог для спасения моего от смерти.

За полчаса перед смертью она попросила принести к ней ее детей и пожелала видеть царя. Петр тотчас приехал.

– Ваше величество, – обратилась она к нему слабым голосом, – от души благодарю вас за ваше расположение ко мне и за ваше попечение. Горе, которое я испытала, облегчает мне путь в вечность. Я умираю без страха, но меня страшит участь моих детей. Прошу вас не оставить моих сироток; будьте им добрым отцом. Бог вас вознаградит за это! – прибавила она, рыдая. – Дети мои будут вас благословлять, а я буду на том свете молиться за вас. Прощайте, желаю вам довести ваши благотворные дела до желаемой вами цели.