Костя отнёс в ночлежку сковороду с яишницей и хлеб, а дядя Сергей успокоился только после третьего рейса.

– Лежит тихо, – сказал, усаживаясь рядом на полати, – может, уснёт скоро, – из кармана он достал два свежих пупырчатых огурца. – Ну, давай, пока яешня не остыла. Потом постелимся. Ты на меня не гляди – ешь! У нас ещё…

До окончания первой выставленной полулитры он сбегал в сторону курятника и принёс ещё одну, как бы соизмеряя процесс с участниками. Костя не стал говорить, что вообще-то всё без толку: на точке, на охраняемом мосту, они много чего перепробовали, а оконцовка была одна и та же: все лежат, он чихает раз сто подряд и идёт один на подсмену.

В какой-то момент дядя Сергей исчез надолго, и Костя, повернув колпак лампы, присел перед неопознанным агрегатом в углу.

– Компрессор почти готовый, – вовремя пояснил вернувшийся хозяин. – Между прочим, от промышленного холодильника. Машиной вот, правда, не разжился… и ни мотоциклом. Давай, Костян, уснула тётя Аня.

Потом дядька упорно пытался подстроить радиолу, но слышны были только треск, шипение да задушенный ими чей-то развязный голосок.

Наконец они устроили постель на нарах, хозяин ушёл, заверив, что утром победа будет за ними, и Костя остался один в ночлежке. Посидел, не раздеваясь, и вдруг вообразил себе, как берёт с верстака сотовый телефон, находит дом или мама и просто так говорит: «Не спишь? А я у тёти Ани Капитоновой, ложусь. Скоро на путях буду работать», – и отключается. Прапорщик Мозговой научил его пользоваться даже спутниковой связью, и тогда он решил, что при первом случае купит себе и матери пару таких же алкателей, как у того, но оказалось, что дома сотовые пока не славливаются.

Костя разделся, не глядя устроил одежду на гвоздях, сунул панаму под подушку и выключил лампу. В тот же миг где-то неподалёку протяжно просигналил и газанул тепловоз, и он засмеялся в потёмках. А потому что сотовый не сотовый, но Егоров-то наверняка доехал до их дома, заглушил мотор и идёт через двор. Мать выходит на крыльцо и кричит оттуда: «Кто? Чего?» А Егоров говорит: «Да ничего, Косте твоему подвезло – пристроился!» – или он уже сказал это сразу, как вернулся из города.

* * *

Жизненный ресурс своего кормильца Борис Петрович Егоров продлевал с первых дней эксплуатации сам. Вовремя менял накладки и прокладки, масло и тосол, и вот уже двадцатый год пошёл, а капитальным ремонтом и не пахнет. В салоне запах тот же, что и прежде: кожзаменитель с примесью тормозухи. И всё потому, что отечественные конструкторы главный тормозной цилиндр присобачили так, что, если уж начнёт подтекать, то прямо под ноги. А сальники год от года становились всё дерьмовей и гаже, и последний из купленных оказался просто прессованной сажей. Пришлось задружить с приёмщиками лома и выходить на их шефа Димона. И вовремя: вскоре москвичи и запорожцы потекли в скупку валом и почти все – своим ходом. Хозяевам легче было от них вообще избавиться, чем давать очередной, тем более капитальный ремонт. За сезон Борис Петрович обеспечил себя мелкими ремкомплектами, а заодно и сменные двигатель с коробкой, задний мост и рулевую скомплектовал. Попутно и от своего металлического хлама отсвободился. Теперь случись что – час-полтора на замену – и снова в строю. Или в струю. Далеко не всякий месяц на подвозе он зашибал больше, чем на самогоне самопальной выделки и очистки… И всё же удачный манёвр с Костей Косолаповым сбивал привычное коловращение мыслей. Думать и говорить хотелось о чём-нибудь значительном и поучительном, и при этом – своём.

Он не мог ясно вспомнить и внятно объяснить, отчего вдруг помехой в жизни сделалось его собственное семейство, может, просто накапливались всё возрастающие стихийные и необоснованные потребности, теснота и вонь, старушечий бубнёж законной супруги, но однажды он проснулся и сказал, что переходит на автономный режим. Помыл-почистил дядьки покойного дом и гараж, в один рейс на москвиче с прицепом переселился – ясным днём, чин по чину, – а семейству положил фиксированную отдачу: жене с дочерью по тысяче, сыну, с учётом внучки Ёлочки, – две. «Раскручусь – удвою», – кратко обрисовал перспективу и, как всё равно что карты, сдал на руки родным и близким заранее приготовленные пятисотенные. «Следующий взнос через месяц, к двенадцатому», – после этих слов он готов был срулить, подхватив приготовленный на последний – торжественный – вынос футляр с баяном, но жена Татьяна, переварив и все предварительные соглашения, произнесла первую в своей жизни расчётливую речь: «Дык, это ж мне только за газ расплатиться, а жить на что?» – «На вашу, мадам, государственную пенсию, – само сказалось к месту. – Она вам второй год идёт, перетряхните-ка матрасик». Тут и дочь, сонная красавица с двумя дипломами, пробудилась: «Ну, дальше без меня», – заявила наконец, и вот уже второй год пошёл, а Борис Петрович знал о ней лишь то, что жива.

За воспоминаниями и размышлениями он чуть не проскочил мимо попутчиков, неизвестно откуда нарисовавшихся на довольно пустынном участке дороги, но повод, маршрут и плату – восемь рублей километр – они предъявили до того жалобно и внятно, что Борис Петрович, взяв деньги вперёд, согласился на незначительный крюк. Дорогой пришлось вникать в чужие проблемы, но ему это было не впервой и тоже нравилось.

«Ну, вот как эти кретины могут новую технику освоить? Да никак! – вполне доверительно, как сметливому персональному водителю, говорил ему когда-то главный инженер совхоза. – Уж лучше им платить за то, чтоб близко к кировцу не подходили!» – он всё на будущую образованную молодёжь ставку делал, незабвенный Вениамин Андреевич.

Вот и нечаянный клиент Гена был, пожалуй, что из кретинов по природе своей, однако взял да и нанялся к местному фермеру в комбайнеры на лизинговый ньюхоланд. Подписал договор, всё такое, успел первую зарплату домой принести, а под конец уборки комбайн возьми да и заглохни в небольшом, как уверял бедолага, овражке. Он и всего-то чуть тормознул, а комбайн остановился намертво. И нет бы оставить всё как есть и тут же дать знать хозяину, но – нет! Даже то, что на холанде привычного набора инструментов не оказалось, не остановило этого кулибина-попова – достал инструменты из собственного мотоцикла и полез канадцу под обшивку. Дальше Борис Петрович мог бы и сам продолжить, но до поры терпеливо слушал, давал Гене свободно высказаться. Жена его изредка поддакивала, а дочери-подростка словно и вовсе в машине не было. Короче, ни один из выстраданных на отечественных сибиряках и нивах диагнозов не подтвердился, зато следы вскрытия – от сорванного болта, перепутанных проводов до многочисленных царапин и нечистых следов на блоке двигателя – остались, и этого с лишком хватило для убийственного заключения эксперта. Гарантии отлетели, а двигатель пришлось брать новый.

– Значит, на дороге след не от тормозухи остался, а от маслица, – утвердительно предположил Борис Петрович. – Скажем, всего-навсего пробка открутилась. Но давно!

– Ну, я не знаю, – на секунду сбился рассказчик, для него уже не это главным было.

Вызванная бригада сменила двигатель, сделали пробный выезд, и хозяин подбил бабки. За вычетом заработанного с бедолаги причитался без двух тысяч миллион. Почему? А вот почему.

– Договор, – догадался Борис Петрович. – Небось, под полную свою ответственность машину принимал? Всё своё движимое и недвижимое подписал? Вот когда тебе думать надо было, уважаемый! Да ещё глядеть, с кем связался.

Но ничего плохого о бывшем хозяине Гена сказать не мог. Кто ж знал, что так выйдет? Тот и о долге лишний раз напоминать не стал. Его юристы подождали сколько-то, подали на суд, и с напоминанием приехал судебный пристав. После Нового года описали мотоцикл, кое-что по мелочи («Швельную машину», – уточнила хозяйка), потом свезли и вроде как отстали: дом, земля не оформлены – неликвид, значит. А месяц-полтора назад хозяин предложил выход. На постоянную работу он принял со стороны толкового паренька с опытом и корочкой, поэтому должнику оставалось освободить обставленный свой дом, продать долю в праве – и все в расчёте. Вчера как раз оформление закончилось.