Две другие, постарше которые, бурые и морщинистые, даже не дойдя до ближайшей коробки, сошлись в лютой схватке. Вернее драку начала та, что помельче. И все же силы были равными: с одной стороны рост повыше– с другой злоба неимоверная.

–Это моя коробка,– угрожающе шипела мелкая.

–С чего она твоей стала?! У тебя мозгов не хватило даже дойти до нее!

–Моя коробка! Я ее первая увидела! Иди, ищи себе другую, а иначе я тебе уши отгрызу!

–Смотри, не сдохни от усердия! Каким зубом грызть будешь? Последним, который я только что тебе выбила!

–Моя коробка,– завизжала мелкая.– Убью!

–Твоя, говоришь,– хитро прищурилась та, что повыше.– Вот сейчас и проверим. Ну, иди, иди-иди к своей коробке.

Та, что повыше, и мозгов, видать, имела побольше. Она углядела, что их спорная коробка стоит очень неудачно, едва-едва держится. Дунь-плюнь и она опрокинется.

Мелкой же жадность глаза застилала.

–Мое!– орала крыса, грозно, так ей казалось, шевеля остатками усов.– Мое! Только попробуй подойти!

То ли от того, что первой добежала до вожделенной добычи, то ли от нахлынувшего счастья, да еще в таком количестве, злючка даже слегка попрыгала, вроде как танец победителя исполнила. Напарница поумнее тихонько пробралась к коробке с другой стороны, слегка подтолкнула ее… Вот и все: была соперница и нет ее. Счастливая новая и теперь уже единственная обладательница коробки огласила округу торжествующим писком.

Уловимая мстительница

–Муху видишь? Ну? И чего стоишь?– Устало поинтересовалась подошедшая бригадирша.

–А что я должна делать? Марш славянки изобразить.

–Муху надо убрать. Тебе по слогам повторить или сразу переводчика пригласить? Это международный аэропорт! Здесь не должно быть мух! Вот увидит проверяющая, влепит тебе штраф– будешь тогда широко улыбаться!

–Так здесь не только мухи. Тут тараканы строем ходят. Даже воробьи пасутся в зале ожидания.

–Если деньги лишние, тогда конечно. Этак у тебя и слоны по участку бродить будут.

–Ну, а я-то здесь причем? Пусть сами и выводят своих мух. У меня, например, бомж на участке проживает. Так на нем мух этих… олигарха штрафами разорить можно.

–И чего они на нем делают?

–Кто?

–Мухи, кто еще!

–Живут, наверное. Я когда первый раз увидела, тоже удивилась. Другие бомжи могут вонять жутко, могут напиться, могут попрошайничать, скандалить, а этот сидит тихо в уголке, дремлет. Грязный, конечно, но особой вони нет. Только мухи по нему ползают. Целая куча. Гниет что-ли он втихаря.

–Ладно. Что бы там не было, я тебя предупредила. Раз тебе не жалко своих пяти тысяч, то конечно, пожалуйста, хоть крокодилов разводи на участке.

–Нет, ну вообще озверели!– Злость даже не кипела, а уже бушевала во мне. Того и гляди, сейчас дым повалит из ушей. И стану я похожа на древний паровоз.– Теперь и за мух штрафуют! Сказать ничего нельзя, присесть на пять минут нельзя. Уже пассажиры ругаются. Чего, говорят, вы тут глаза мозолите постоянно, спать мешаете. В столовую нам нельзя. Эта роскошь здесь только для белых людей. Сидим в своей маленькой бытовке, скрючимся на ящике, окруженные тележками, мусором и мокрыми тряпками. А что делать? Кушать-то хочется. Невозможно для обычного человека двенадцать часов провести на ногах без отдыха и даже не покушать. И все время только и слышишь: « Штраф! Штраф! Штраф!» Сразу уж тогда посадите на цепь да плеткой погоняйте! Интересно, а воздухом местным нам можно дышать? Или свой надо было везти из дома?

Вся в расстроенных чувствах я хмуро оглядела зал. Ну конечно, вон он сидит, бомжара этот! Устроил тут гостиницу для мух! От злости что-то перемкнуло в голове. Все заволокло туманом. Я видела только злополучного бомжа… нет… это была огромная муха. Сидит, гадина, в кресле, вращает своими гляделками мерзкими и ногой еще задней этак блудливо дрыгает. И вот из-за этой дряни я запросто могу потерять треть зарплаты! Не бывать этому! Сейчас ты у меня доухмыляешься, нахалка! Я схватила веник с совком и с воплем: « Руки прочь от моей зарплаты!» ринулась в сторону злополучной твари, покусившейся на мои честно заработанные гроши. А-а, задергалась! От меня не убежишь! Я, не переставая ругаться, колотила что есть мочи отвратительное насекомое кулаками, веником. Пинала.

Совком еще по лысой башке настучала. Как-то мельком, случайно, обратила внимание и даже на секунду удивилась: « Смотри-ка, эта мерзавка материться по-человечески научилась. Куда мир катится?»

–Владимир, ты не слышишь?

–Что?

–Телефон звонит, вот что. Будь добр, ответь. Если это нас, скажи, что дома нет.

–А где вы?

–Ну… на работе задержались, не пришли еще.

–Алло. Да-да, здесь проживает. Нет, еще не пришли. Кто я? Внук ее. Да, конечно передам.

–Кто это был, Владимир?

Мальчик захихикал довольно.

–Нашу бабахен в обезьянник закрыли!

Дочь недоуменно оторвалась от своего любимого журнала. Зять даже присвистнул тихонько и так же тихо переспросил:

–В милиции что-ли?

–Ага!– радостно сообщил Владимир.– Она бомжа избила. А вам надо прийти и штраф заплатить.

Дочь явно занервничала.

–Какого еще бомжа? Где она его взяла? Зачем ей его бить? Может они напутали что-то?

–Возможно он приставать к ней начал…

–Что ты такое говоришь, Витя?! Моя мама никогда ничего такого себе не позволяла! Она не какая-то там женщина легкого поведения!

–Ну да. Она женщина тяжелого поведения. Так что решим, дорогая? Кто пойдет в милицию?

–Конечно я. Это же моя мама. Надеюсь с ней там хорошо обращаются…

–Гражданка, вы уж, пожалуйста, присматривайте за своей мамашей. На этот раз дело замяли, все на бомжа свалили, так что ваша нарушительница даже работу не потеряла.

–Спасибо за заботу. Вы очень добры,– неровным голосом поблагодарила Лариса полицейского, судя по надписи майора Подтынченко, нервно отсчитывая названную штрафную сумму.

Я, нахохлившись на стуле, хмуро разглядывала плакат на стене, призывающий всех служащих в милиции на бескомпромиссную войну с бандитизмом. Дочь из последних сил старалась держать себя в руках, уже почти на автопилоте поддерживала вежливую беседу.

–И уж, пожалуйста, не отпускайте ее одну на улицу… во избежание… знаете ли… Если что, обращайтесь,– почти по-отечески инструктировал майор.– Будут проблемы– сразу ко мне. Телефончик запишите.

–Конечно-конечно, непременно. Мы так благодарны вам.

–Да ничего, всякое бывает.

Я уже закончила уборку в раздевалке, куда меня отправила бригадирша. Повысила, так сказать, на всякий случай. Якобы это считается более почетным и бомжи будут в безопасности. Хотя сами бомжи чуть ли не полсмены потешались надо мной, комментируя вчерашнее происшествие. Напоследок все же решила еще раз проверить, посмотреть. На всякий случай. Неприятности мне не нужны. Штрафуют-то нас, а не этих высокомерных барынек, что переодеваются здесь. Много чего нехорошего о них рассказывают. Дома, конечно, работа была не из легких, но там хоть человеком себя чувствовала. Разве я заслужила подобное отношение? Я всего лишь честно выполняю свои обязанности. И ведь кто нападает-то? Только вчера притащились в Москву из какой-нибудь глухой Брехаловки, еще и подмываться-то каждый день не научились, но хамить таких, наверное, с рождения учат. Вот, пожалуйста… бросили шкаф открытым, сверху грязную посуду одноразовую наставили. А если проверка пойдет. Опять минус к моей зарплате. Ладно. Спокойно. Я должна помнить, что это всего лишь работа. Все остальное меня не касается. Меня интересует только зарплата.

–Эй, ты! Где посуда?– Презрительный взгляд, жвачку так усердно жует, что аж морда ходуном ходит. Откуда она вообще выползла? Никого же не было.

–Я ее выкинула,– только спокойно, не надо провоцировать молодуху. Я не девочка для битья. Свое плохое настроение пусть на ком-нибудь другом срывает.