Потаев лишь пожал плечами, ничего не ответив. Раскурил трубку, глубоко затянулся и, выпустив мощную струю дыма, долго смотрел невидящим взглядом в пространство перед собой. Я понимал насколько сейчас трудно этому человеку. Он далеко не из слабаков. Факт. Но он настолько устал, что у него опустились руки. Неужели я зря сюда пришел? Это было бы очень и очень прискорбно. Нет, это не вариант. Без помощи Потаева и его единомышленников мы просто напросто не поднимем это дело. Как же быть? Как и чем его расшевелить, чтобы вывести из состояния полнейшей дипрессии? Мне кажется, мной использованы все методы убеждения. Нет, методы убеждения здесь явно не проходят. А что если задеть его самолюбие, унизить, оскорбить? Правда, можно нарваться на большие неприятности. Но в моем положении выбирасть не приходится. Был бы результат, а остальное как-нибудь переживу. Надо рисковать.

- Древние греки в свое время говорили: "Игнавиа эст яцерэ, дум поссис сургэрэ". - "Постыдно лежать, если ты можешь подняться".

- Все это лишь красивые слова, Андрей Петрович, не более того. Пустой звук, - вяло отмахнулся от меня Потаев. - Греки не побывали в нашей шкуре.

- Хочу сразу уточнить. В вашей шкуре, Петр Эдуардович. В вашей. Я думаю, что они бы её никогда и не надели. Даже предложение её примерить сочли бы в крайней степени оскорбительным. Потому, как шкура эта не настоящего мужчины, а трусливого шакала. В те времена ценились мужество и отвага. Мужчины предпочитали умереть в бою с преврсходящим противником, но не выказывать ему слабость. Впрочем, мужество ценилось во все времена.

Лицо Потаева осталось внешне спокойным. Лишь глаза слегка сузились, да на скулах заходили желваки. И я понял, что мои слова дошли до адресата и больно его задели.

- А вы хам, молодой человек! - не то удивленно, не то раздраженно проговорил он. - Напросились в гости и хамите. Так интеллигентные люди не поступают.

- А что прикажите делать? Я шел сюда в твердом убеждении увидеть крепкого волевого мужика, а увидел трясущегося от страха неврастеника, боящегося даже своей тени.

Неподвижное лицо Потаева дрогнуло, выразило крайнюю степень удивления. Он долгим изучающим взглядом посмотрел на меня и, вдруг, весело рассмеялся.

- Ну и жук, вы, Андрей Петрович! Решили на старике провести психологические опыты?

- Мне очень нужна ваша помощь. Очень, - откровенно признался я. - И потом, вы, мне кажется, очень сгущаете краски. Господ сосновских вместе с их верными вассалами, купленными на корню чиновниками меньшинство полтора-два, ну от силы, три процента. Нас же, не потерявших совесть и не продавших честь, как минимум, двадцать процентов. Наша беда в том, что мы разобщены. Так давайте объединяться.

- Считайте, что вы меня уговорили, - улыбнулся Потаев. - Что я должен делать?

- Нужно найти видеокассету или её копию.

- Легко сказать. Вы представляете - как Сосновский её охраняет?

- Представляю. И вместе с тем надо попытаться это сделать. У вас есть свои люди в системе Сосновского?

- Если они и есть, то я все равно вам этого не скажу, - усмехнулся Петр Эдуардович.

- Считайте, что я вас об этом не спрашивал.

- И что же вы собираетесь с ней делать?

- Опубликовать.

- Вот как! - удивился Потаев. - И каким же образом?

- С вашей помощью, Петр Эдуардович. Куда мы без вас. У вас ведь есть средства массовой информации.

- Есть несколько газет. К сожалению все телевидение контролируются ими.

- Не все. Есть ещё каналы им не подконтрольны, к примеру, московский.

- Необходимо все как следует обмозговать. Когда приду к какому-то определенному решению, я обязательно вам позвоню. Договорились?

- Хорошо.

На этом мы и расстались. Полдела сделано. Я был уверен, что он согласится помочь. Фактически он уже это сделал.

Глава шестая. Иванов. Командировка.

Карпинский, как мы и предполагали, охотно согласился сотрудничать. Ему было предъявлено обвинение и он был выпущен на подписку о невыезде. Опасения, что он попытается предупредить Птрова или скрыться, не было. Он для этого слишком труслив. Я был на все сто уверен, что он полностью отработает наше доверие и сделает все, что от него требуется. Жалкий, ничтожный тип. Как всегда после встречи с подобными продажными типами, на меня навалился приступ меланхолии, такой жестокий, что не тролько не хотелось ни с кем общаться, но и видеть. Да чего там, на себя самого не мог смотреть без отврващения. И я костерил почем зря всех и вся. Все люди казались настолько малы, жалки, слабы и беззащитны перед кознями дьявола, настолько несовершенны, что и Космосу от меня досталось. В общем и целом полный мрак. Ага. Единственным исключением были Светлана и Верочка. Но и их за вечер буквально замучил своими придирками и черным юмором, пока не понял, что нужно куда-то сбежать, сменить обстановку, где и лечить меланхолию. И я решил сгонять в командировку в этот Шали, где от непосредственного участника разыгравшихся там событий узнать что к чему. Тем более, мне вчера звонил Шалинской транспортный прокурор и сообщил, что Друганов ни с кем, кроме меня, рахговаривать не желает.

Сказано, сделано. И вот я уже лечу в Екатинбург. С некоторых пор я не испытываю особого желания летать самолетом, а если быть до конца честным, то совсем этого не хочу. Пока наш ТУ-154 набирал высоту, с глухим надрывом преодолевая плотную толщу облаков, я думал, что кончусь. Ага. Казалось, что самолет разваливается на части. Но, слава Богу, мы не только взлетели, но ещё и умудрились благополучно сесть. Потому, когда я ощутил под ногами твердь Земли, то почувствовал себя самым счастливым человеком. Меланхолию как рукой сняло. В Шали я добрался лишь под вечер. В прокуратуре уже никого не нашел, потому пошел устраиваться в гостиницу.

Транспортный прокурор старший советник юстиции Погребной Валерий Ильич примерно моего возраста, небольшого росточка, но крепкий, сбитый привествовал меня энергичным рукопожатием. смущенно проговорил:

- Извините, Сергей Иванович, за беспокойство. но я вынужден был это сделать. Этот старик уперся и ни в какую: "Желаю говорить только с Ивановым". Поначалу мы решили. что он время тянет, расколится, я извиняюсь. Но он по существу дела так и не сказал ни слова. Он что, ваш знакомый?

- Нет.

- Тогда, извините, совсем непонятно. Почему же он назвал именно вас?

- Вероятно ему сказал обо мне его попутчик Калюжный Эдуард Васильевич. С ним мы хорошо знакомы - когда-то вместе работали.

- Да, мы установили, что он работал в Новосибирской траспортой прокуратуре. Значит, Друганов и Калюжный были знакомы?

- И очень хорошо.

- А ведь Друганов даже этого не сказал. Извините, но я был вынужден его арестовать в порядке девяностой по подозрению в совершении убийства, хотя и понимаю, что, скорее всего, он действовал верно, - осуществлял свое право на необходимую оборону.

- Откуда у него пистолет.

- Браунинг, - поправил меня прокурор. - Здесь все законно. Друганов ведь был раньше летчиком-испытателем. Браунингом его наградил министр за испытание новой машины. У него есть удостоверение на право его ношения.

- Второй киллер убит?

- Пока-что лежит в местной больнице в коме. Врачи говорят, что шансов на благополучный исход практически нет.

- При них были какие-то документы?

- Да. Паспорта и служебные удостоверения охранной фирмы "Бета",

- Я так и думал.

- Похоже, вы уже встречались с представителями этой фирмы?

- Вот именно. Что-нибудь слышно о Калюжном?

- Увы, - развел руками Погребной.

- Где содержится Друганов?

- В городском ИВС. Желаете побеседовать?

- За этим я и приехал.

- В таком случае, я вас провожу.

После того, как я назвался, Друганов долго и внимательно меня рассматривал, затем удовлетворенно проговорил:

- Я вас, Сергей Иванович, таким и представлял.

- Это каким же?

Друганов долго подбирал нужное слово, затем сказал: