Тот пятый, стоявший на берегу, остолбенел от испуга. Спустя несколько минут в сгущающейся темноте он опять увидел белую лошадь, устало бредущую по берегу; и она была совершенно обычных размеров. Подойдя к воде, она наклонила голову и вновь принялась пить, как будто ожидая новых наездников. Последний оставшийся в живых сломя ноги бросился бежать обратно в свою деревню, а его четверых друзей никогда более не видели. Говорят, закончил Томас, что эту лошадь и поныне замечают на берегах этой реки, здесь, или в иных местах.
– Ужас, – сказала Алиенора. – Хорошо, что это всего лишь сказка.
– Ну, не знаю, – послышался сзади голос Гуго. – Деревня-то так и называется – Длинная Лошадь, а раньше, как видно, по-другому именовалась. Просто так не стали бы такое странное название давать. Да и я, между прочим, ещё месяц назад думал, что дхарги – это тоже выдумки. И про лошадь я понял – не лошадь это, а матолух, водяной исбри. Они в кого хочешь могут превратиться, и людей хватают и в пучину утаскивают.
– Бррр… – сказала Бланка, – действительно страшно.
– Смотрите, – вдруг произнёс Томас.
Вся кавалькада остановилась на пригорке. Вдалеке внизу, в зелёной долине, в лучах заходящего солнца виднелось большое селение, окружённое полями и яблоневыми рощами; изгибаясь, как змея, мимо протекала извилистая речка с широкими заводями.
– Это Апенраде, – сказал Томас.
– У всех всё с лошадьми в порядке? – весело спросил Гуго.
Засмеявшись, молодые люди пустили своих коней вниз по крутому спуску.
Глава 2. «Длинная Лошадь»
На безоблачном тёмно-синем небосклоне звезды выстраивались в причудливый узор. Созвездие Анеррильон с его девятью сверкающими точками висело почти над головой. Оно было самым ярким и самым красивым; белые мерцающие огни, расположившиеся в причудливом порядке, и в совокупности с мириадами мельчайших блёсток звездной пыли удивительным образом складывались в некое подобие гигантской лошади. Обладая небольшой толикой воображения, можно было даже заметить, что передняя её нога горделиво согнута, а голова как будто смотрит вдаль. Десятки других созвездий покрывали небо: созвездие Крысы из доброй дюжины голубоватых звёзд, огромный Человек с Топором, нога которого пряталась на востоке за горизонтом; созвездие Тринадцати Дев, непонятным образом состоявшее всего из пяти маленьких зелёных точек, созвездие Голова Леоноры, в котором человеку с большим воображением удалось бы, наверное, узнать женскую голову с копной волос, и множество других, и над всем этим в северной части неба сияла жемчужным светом звезда Анорунт, окружённая тремя своими более мелкими собратьями.
Но даже не всё это холодное сверкающее великолепие в первую очередь обратило на себя внимание путников.
Длинная Лошадь вся горела огнями. Желтоватыми огнями множества свечей, свет которых лился через открытые окна, красными всполохами факелов, многоцветными фейерверками и маленькими точками фонарей.
– Я, кажется, знаю, – произнёс Эдмунд. – На исходе лета в южных селениях празднуют Аонгусову ночь, и в это время всегда зажигают такое большое количество огней, какое только возможно.
– Какую ночь? Первый раз слышим. – Головы его спутников с интересом повернулись в его сторону.
– Это я в одной старой книжке из библиотеки Миртена вычитал. Аонгус – это древний бог или полубог из тех времён, когда Корнваллиса ещё и в помине не существовало, а здесь жили совсем другие народы.
– Бог чего? – спросила Алиенора.
– Любви. Его мать Боанн, супруга Отца всех богов, изменила мужу, как это не странно, с каким-то речным существом, вроде ундины, но только мужского пола. Как ундины-русалки заманивают юношей в глубокие заводи, так и эти существа охотятся за прекрасными девушками. От этой связи и родился Аонгус, которого Отец богов изгнал с небес и, как говорят, который с тех пор живёт где-то в лесах и реках. И, кажется, он даже не вполне человек, а нечто среднее между человеком и каким-то животным, а вместо волос на голове и теле у него растут цветы, и каждый, кто без дела их губит или срывает, наносит боль Аонгусу.
– Так вот почему женщины любят все эти ромашки да лютики. Любо-овь, – протянул Гуго. – Забавно. Никогда не слышал ни о каком Аонгусе, или как его там.
– Мало кто слышал, – закончил Эдмунд. – Миртен рассказывал, что с тех пор, как построили Вал, всякие существа вроде русалок и всех им подобных, стали считаться за порождения тёмных сил, и все праздники и обычаи, связанные с почитанием этой нечисти, стали преследоваться или сами по себе сошли на нет. Так что, я думаю, такого рода забавы можно сейчас увидеть только где-нибудь подальше от сиятельных лордов да крупных городов.
– Праздник бога любви, – задумчиво произнесла Алиенора. – Интересно, и как же он проходит?
Эдмунд пожал плечами.
– Про это в книгах не пишут. Я знаю только то, кто такой этот Аонгус.
– Можно предположить, – фыркнул Гуго, – не случайно, наверное, осенью больше всего свадеб празднуют…
– Я знаю, – сказал Томас, – я уже видел нечто подобное, правда, не здесь, а в какой-то маленькой деревне, но я не знал, что это как-то связано с этим самым Аонгусом. На самом деле, Гуго, ничего такого. Просто разные обряды, песни, иногда смешные состязания между юношами и девушками. А Длинная Лошадь – это очень большая деревня, наверное, именно поэтому сюда народ с окрестных селений и собирается. В общем, как на любом другом празднике: столы, бочки выпивки и горы еды, а еще всякие гадания и танцы. Мы, по-моему, попадём туда в самый разгар.
За этими разговорами друзья по каменистому мелководью неспешно пересекли Апенраде, едва замочив лошадиные запястья и, взобравшись на пологий берег, ступили на Северный тракт, уходящий налево – в сторону Лонхенбурга, и прямо на восток – в саму деревню.
Эдмунд с интересом крутил головой. Помнится, в прошлой своей жизни он, разглядывая старые карты, мечтал о том, что когда-нибудь увидит эти места воочию.
Тракт был древен, как сам Корнваллис: широкий, чуть ли не в десять шагов, так что две подводы легко могли здесь разминуться, не съезжая на обочины, и – что особенно удивительно, – мощёный крупным булыжником, уже изрядно стёршимся. Эту дорогу начали строить ещё при Мередидде Уриене, знаменитом собирателе королевства, который почти всю жизнь провёл в седле, разъезжая туда и обратно по делам военным и посольским. Тракт тянулся на север на сотни миль, петляя из стороны в сторону, так или иначе проходя в близости от границ крупнейших владений.
С течением времени дорога обросла деревнями, замками, монастырями и городами, хотя Лонхенбург по-прежнему оставался самым большим из них. Если поторопиться, можно было доехать до столицы менее чем за две недели, а миновав королевские земли, достичь самого северного города королевства – Эйлен-Донана. Дальше тракт терялся, и что находилось за Эйлен-Донаном, могли предположить только его обитатели: там простирались болота, горы и непроходимые леса, в которых, как поговаривали, до сих пор обитали странные и страшные племена, оставшиеся непокорёнными за все эти сотни лет. Рассказывали, что тамошние обитатели сродни ограм: огромные, в полтора человеческих роста, носившие шкуры и передвигавшиеся верхом на гигантских волосатых животных, у которых рога росли прямо изо рта.
В южном направлении Северный тракт, дотянувшись до реки Апенраде, круто поворачивал на восток, к Длинной Лошади. Причиной тому был огромный овраг, называемый Гриммельнским, почти пропасть, в который сверкающим водопадом низвергалась Апенраде; по ту сторону оврага виднелся густой лес, покрывавший горы и расстилавшийся до самого Вала. Овраг этот тянулся на восток до моря Арит, превращаясь в самый настоящий фьорд, в который на добрый десяток миль вглубь могли заходить даже самые крупные корабли.
Сейчас дорога шла всего в полутора-двух милях от края этой пропасти; в давние времена, во время постройки тракта, овраг находился намного дальше, но ветер и вода мало-помалу делали своё дело, обрушивая его края. Через какое-то время, наверное, Гриммельн грозил поглотить и саму дорогу, но пока между ними лежали крестьянские наделы с какими-то низкорослыми деревьями.
