Помнит, как привез её домой, молчаливую, тихую, пытался что-то говорить, уговаривать, шептал, что это ничего… что они попробуют еще раз, потом… когда-нибудь, когда Лиза будет готова, что даже если… что все не имеет значения. Лиза молчала. Месяц. Месяц замкнутого круга, когда вечером она ест, что нужно для повышения гемоглобина, для хоть каких-то сил, а ночью сидит в ванной комнате, на подушке, которую принес Андрей, еще во вторую ночь.

С ней пытались говорить, все, кроме Тони, которая не показывалась у них, виновато отводя глаза, будто её растущий живот был грехом или виной.

Лиза отчаянно молчала, тогда… Тогда все было ясно, понятно, читаемо… Тогда она потеряла сознание в этой ванной комнате, и Андрей вышиб дверь, запретив ей закрываться. По сей день этот запрет действует в их доме.

Лиза отчаянно молчала, когда Андрей увез её на море, и плевать, что не сезон, так даже лучше, народу меньше, и сидел с ней в номере, смотря её любимые фильмы, гулял, разговаривая больше сам с собой, молчал так же с собой. Пока однажды губы Лизы не нашли губы Андрея с вполне очевидными намерениями, и в глазах не появились смешинки, когда она шептала непристойности, недвусмысленно поглаживая живот, и ниже, Андрея…

Что сейчас беспокоит Лизу? Почему пропали смешинки… Отчего веснушки не резвятся?

Что за упорное отмалчивание, когда не помогает «рассказывай», когда игнорируется любая попытка достучаться… закрылась, испугалась. Чего?

Мысли крутятся в голове Андрея, должен быть ответ, должна быть причина… Должен быть способ разговорить Лизу… Все должно быть просто. На поверхности.

Маленькая… с маленькими девочками всегда проблемы…….

Что… Что…Что..? Поговорим… Все… сегодня получишь свои корочки и поговорим… Разговорю… заставлю.

Последняя мысль перед тем, как заснуть… под сладкое сопение, бормотание, под перекинутую ножку через ногу Андрея.

Проснувшись от звука будильника, он максимально тихо выходит на кухню, пусть Лиза поспит еще минут двадцать-тридцать…

После того, как маленькая перебралась жить к Андрею, а это случилось в тот же день, как уехал её отец, а то и накануне, когда она тихо вошла во двор, Андрей не отпустил бы её ни на какую квартиру, ни к какой бабушке.

Моя — билось в висках. Моя — неслось по венам.

Практически сразу выяснилась полная недееспособность маленькой по утрам, она вставала, чтобы проводить Андрея на работу, но каждый раз он всерьез опасался, что она заснет прямо на лестнице и покалечится, упав с неё, поэтому сначала, пока они жили у родителей, Мария Степановна готовила завтрак и, пользуясь отсутствием Лизы на руках Андрея, причитала:

«Когда вы распишитесь?»

«Ну, сколько можно-то? Сколько можно?»

«Позорище-то какое… расписывайся давай!»

А потом Андрей, привыкший вставать рано, взял на себя эту функцию, спокойно готовил завтрак и убирался на кухне, иначе завалы кружек и тарелок после его приготовления простоят до вечера, пока Лиза не приедет с учебы и не примется за уборку.

Моя маленькая соня…

Вскоре к сонному состоянию Лизы прибавился приятный бонус, который Андрей не променял бы ни на какую кашу и блины поутру. Он обнаружил особую прелесть в том, чтобы взять полусонную Лизу, пока её сознание практически отсутствует, а горячее со сна тело реагирует как никогда жарко, при этом лениво, плавно, тихо, податливо, когда только зрачки и откинутая шейка выдают желание, пока вихрь не проносится по телу маленькой, и с тихим «пфф» она падает на грудь Андрея.

Бывали дни, когда он не стеснялся разбудить её именно для этого, оставляя потом спать дальше, подоткнув одеяло под ноги… мерзнут.

Зайдя через десять минут в спальню, чтобы разбудить Лизу, он видит, что маленькая уже встала и пританцовывает в одних трусиках… формально это были трусики. И формально она пританцовывала.

Он чуть не засмеялся в голос, когда первый раз застал танцующую Лизу под невообразимо громкую музыку. Она напоминала обезьянку, махая руками и ногами абсолютно невпопад, крутя попкой и мотая головой из стороны в стороны. И эта девушка занималась танцами много лет, уму непостижимо.

— Ты уверена, что у тебя нет сестры-близнеца, маленькая? — смеясь, спросил Андрей.

— О чем ты говоришь? Я изящна и это… о, вспомнила, грациозна!

— Конечно, Лиза, конечно, — поднимая одной рукой, ловя губы, — ты чертовски грациозна, как жеребенок, наступивший на оголенный электрический провод, — получив подзатыльник. — Я люблю тебя, я тебе говорил сегодня?

— Говорил. Я тоже люблю тебя.

— Ну, значит, скажу еще раз… и еще раз… и еще… — неся в сторону спальни, — ты чертовски хорошо крутишь попкой, маленькая, ты должна понимать, что я не могу оставить без внимания эту попку…

Один раз он все же увидел, как умеет танцевать Лиза, когда пару лет назад к ним, проездом, заехал её бывший партнер по танцам. Андрей отказывался знать, кем он еще был для Лизы, потому что отчетливо помнил его руку на талии и карие глаза, так контрастирующие со светлыми волосами на фотографиях.

Включив музыку, после долгих уговоров он повел Лизу… феноменально, это было именно так, насколько изменилась Лиза, насколько стали плавными движения, насколько отработано попадали ноги в такт музыки, насколько невероятно изящным был поворот головы и даже поклон публике — Андрею и спутнице её бывшего партнера.

После чего Лиза сказала.

— Доволен? Всё!

Всё так всё, Андрея устраивали их танцы, когда он попросту поднимал Лизу и в нехитрых движениях кружил маленькую, продолжая свои па уже в горизонтальном положении, едва ли дойдя до середины песни.

Вид покачивающейся попки в кружевах имеет вполне определенное воздействие на Андрея, особенно сейчас.

Кружева, кружева, кружева… теперь-то Андрей знал, где берет Лиза эти безумные вещички, некоторые из них он покупал лично, но это не значит, что они по-прежнему не сводили его с ума. Они каждый раз взрывали мозг острым желанием, особенно сейчас, когда Лиза поправилась, совсем немного, и от этого стала невероятно сладко-сексуальной. Она повзрослела, её движения стали более плавные, желание острым, она научилась томности, страсти, откровенности…

Это невозможно… Больше невозможно… надо… хочу… необходима…

В два шага он настигает Лизу, притянув к себе спиной, встречаясь с ней глазами в большое зеркало… Она красивая, её волосы отросли и теперь спадали волнами по плечам, заканчиваясь как раз у сосков чуть-чуть пополневшей груди. Её живот был гладким и мягким, она не слишком уважала спортивные занятия, на радость Андрея, поэтому никакого супер-пресса, просто девичий гладкий, мягкий животик и упругая, круглая попа.

Невероятная… иди сюда….

Его руки, кажется, знают сами, куда им двигаться, вот они пробегают по груди, немного сдавливая, потом отпуская, поглаживая, вот одна рука спускается к животу и прижимает тело маленькой к себе, вот эта же рука пробегает по краешку кружева, вот вторая рука ложится на талию, обхватив её, вот эта рука отстраняет Лизу от горячего тела Андрея, потому что есть еще спинка, есть те самые местечки у круглой попы, когда зрачки расширяются, когда дыхание становится глубоким, и руки маленькой цепляются за Андрея, где бы он не был, впереди, сзади, сверху, снизу…

Руки живут своей жизнью, у тел свой танец. У глаз свой, которые говорят сейчас через зеркало.

— Люблю тебя…

— Люблю…

Вот большая рука аккуратно снимает кружево, позволяя ножкам переступить через него, вот пальцы отправляются в своё путешествие, собирая влагу, дразня, совсем немного, пока попка вдавливается с силой, ища большего контакта, пока нога отодвигается в сторону, предоставляя больший доступ, пока голова откидывается назад, и губы произносят «ааааааайййхх».

— Я хочу тебя, маленькая… хочу, позволь мне, — целуя шею.

— Я опаздываю, — подставляя шею под горячие губы.

— Я отвезу тебя сам, — проникая пальцем.