– Нет, конечно, нет. Черви разбили свой катер в Тихом океане намеренно. Они угробили сотни своих соплеменников, чтобы трупы как можно шире разошлись по планете. Это была наживка. Они хотели собрать обширную выборку представителей человечества. Что им, в общем-то, не удалось. На их приманку попались врачи, гробовщики и ученые. Несколько агентов ФБР, немного чиновников Национальной безопасности. Ни пенсионеров, ни леди из кафетериев, ни джазовых музыкантов, ни тренеров по футболу, ни строителей-монтажников. Ни одной гватемальской няни или повара, специалиста по корейской лапше. Но откуда они могли знать? Они действовали, не имея никакого представления о нас, и получили то, что получили.

– Ты рассуждаешь, совсем как я, – заметил Хэнк и добавил: – И что же дальше? Цветные лампочки и анальное зондирование?

Эвелин снова фыркнула:

– Они представляют собой роевую культуру. Когда кто-то умирает, остальные съедают его и ассимилируют его память. Так что для них и гибель нескольких тысяч не слишком страшна. Если и оказались утрачены экземпляры индивидуальной памяти, масса сородичей уже восстановила ее из памяти предыдущих поколений. Самая ценная часть из них пребывает в добром здравии на флагманском корабле. И соответственно у них не возникнет этических проблем из-за того, что они заманили к себе несколько сотен человеческих существ. Я имею в виду, чтобы съесть нас и вложить наши воспоминания в свою коллективную личность. Они скорее всего просто не понимают концепции индивидуальной смерти. Но даже если и понимают, то думают, что мы будем благодарны за то, что они предоставили нам нечто вроде бессмертия.

Под колесо попал незамеченный булыжник, и машину подбросило так, что Хэнк стукнулся головой о крышу. Тем не менее он ехал дальше.

– Откуда ты знаешь все это?

– А откуда, по-твоему, я могу это знать? – Инопланетный корабль впереди быстро увеличивался. Его подножие окружали Черви, Черви, Черви, покрытые блестящей коричневой шкурой, все как один обернувшиеся головами к пустыне.

– Ну же, Хэнк, неужели я должна и это сказать за тебя?

– Не понимаю, о чем ты.

– Ладно, отважный капитан, – язвительно сказала Эвелин. – Если уж тебя на большее не хватает… – Она засунула ладони в рот и дернула в стороны. Кожа натянулась как резина, потом лопнула. Лицо разорвалось пополам.

Петля за петлей скользкое коричневое тело потекло на колени Хэнка, перекинулось через спинку переднего сиденья и быстро заполнило заднее. Пугающе знакомый запах Червя, в котором сочетались ночная земля и химический завод, завладел им и больше не отпускал. Он почувствовал, что его тошнит как от запаха, так и от осознания того, что он означает.

Хорошо знакомое чувство безысходности навалилось ему на плечи и тяжело придавило.

– Это только воспоминания, да?

Один конец тела Червя приподнялся и повернулся к нему. Его клюв разделился на три части, и из сырого нутра раздался голос Эвелин:

– Вот тебе ответ на вопрос, задать который тебе не хватило смелости: да, ты мертв. Червь съел тебя, и сейчас ты медленно проходишь через нутро представителя иной формы жизни, тебя пробуют на вкус, анализируют и понимают. Теперь ты всего лишь представление, запущенное в стофунтовый мозг.

Хэнк остановил машину и вышел. Путь к иноземному кораблю преграждала глубокая промоина. Поэтому он пошел пешком.

– Все это ощущается совершенно реальным, – сказал он. Солнце жарко пекло голову, под подошвами хрустели острые камни. Он видел других людей, решительно шагавших сквозь знойное марево. Все они направлялись к кораблю.

– Ну что, годится? – По пятам за ним шла Эвелин, вновь принявшая человеческий облик. Но, оглянувшись назад, туда, откуда пришел, он увидел следы лишь одной пары ног.

Хэнк шел дальше; им владели, поровну, ужас и покорность. Вдруг к ним примешался острый страх другого рода:

– Но ведь это закончится, правда? Скажи: ведь мы с тобой не обречены бесконечно крутиться в одних и тех же воспоминаниях, вновь и вновь пережевывать свои скорби?

– Хэнк, ты, как всегда, сообразителен, – ответила Эвелин. – Именно этим мы и будем заниматься. Это помогает скоротать время перелета от планеты к планете.

– И насколько долгое это время?

– Дольше, чем ты способен представить себе. Космос, знаешь ли, очень велик. Чтобы долететь от одной звезды до другой, нужны тысячи и тысячи лет.

– Это… значит, это и есть самый настоящий ад. То есть я не в силах придумать ничего хуже.

Она промолчала.

Они поднялись на пригорок и посмотрели сверху на корабль. Это был цилиндр, постепенно сужавшийся к верхнему концу, гладкий и не имевший в облике ничего примечательного, кроме широких проемов, сплошным кольцом окружавших нижний конец. Из каждого проема торчал головной конец Червя. Туда-то и сходились множество людей, которые двинулись в путь раньше Хэнка или из мест, находившихся ближе, и потому опередивших его в дороге. Каждый шел прямиком к ближайшему Червю, а тот своим острым трехстворчатым клювом ухватывал человека целиком и глотал. Ам! – и проглотил. После этого Червь скрывался в корабле и его сменял другой. Ни одна из жертв не выказывала и тени эмоций. Все происходило с бесстрастностью скотобойни для роботов.

Существа, высовывавшиеся из корабля, были чудовищно огромны, в диаметре больше роста Хэнка. Тот, которого Хэнк вскрывал, был, вероятно, мальком. Личинкой. В этом, конечно, имелся смысл. Вряд ли кто захочет утратить большую, чем необходимо, долю своей общей памяти.

– Прошу тебя… – Он побрел вниз по склону, размахивая руками, чтобы удержать равновесие на убегавшем из-под ног песке. Вероятно, он снова расплакался; во всяком случае, он ощущал текущие по щекам слезы. – Эвелин, помоги мне.

Ехидный смешок.

– Ты способен представить, что я буду тебе помогать?

– Нет, коне… – Хэнк оборвал себя на полуслове. Эвелин – настоящая Эвелин – не стала бы так обращаться с ним. Да, она причинила ему сильную боль и ко времени разрыва была очень рада, что все закончилось. Но она не была ни мелочна, ни жестока, ни мстительна – до того, как он сделал ее такой.

– Хэнк, ты согласен принять на себя ответственность за то безобразие, которое сотворил со своей жизнью? Ты сам?

– Скажи мне, что делать, – сказал Хэнк, отбросив в сторону гнев и обиды, пытаясь вспомнить Эвелин такой, какой она когда-то была. – Хоть намекни.

На протяжении ужасающе долгого мгновения Эвелин молчала. Потом сказала:

– Если бы Червь, который сожрал тебя давным-давно, мог общаться с тобой напрямую… какой единственный вопрос ты задал бы ему?

– Не знаю.

– Мне кажется, надо было бы спросить: почему все мои воспоминания настолько отвратительны?

Она неожиданно поцеловала его в щеку.

Хэнк почти дошел. Его Червь открыл клюв. Оттуда шел запах, как от Эвелин в предвечернюю пору дождливым субботним днем. Хэнк уставился в блестящее черное нутро. До чего же заманчиво! Ему все сильнее хотелось нырнуть туда.

Снова в глотку, подумал он и сделал еще шаг в сторону Червя и умиротворяющей тьмы, содержавшейся в нем.

Рот открылся шире, дожидаясь возможности переварить и преобразовать его.

И тут в сознании Хэнка само собой возникло воспоминание о ночи из тех времен, когда их брак только-только начинался и во время поездки по Луизиане они с Эвелин, повинуясь порыву, остановились на обочине, где играл маленький оркестрик зидеко, и было пиво в бутылках, и они были счастливы, и любили друг друга, и танцевали, и танцевали, и танцевали весь вечер без конца. Им тогда казалось, что все хорошее будет длиться вечно.

Это была хрупкая и ненадежная соломинка, но Хэнк вцепился в нее изо всех сил.

А потом Червь и человек подумали в унисон: «Никто не знает ни размера вселенной, ни того, какие чудеса и ужасы в ней имеются. И все же мы движемся вперед, слепо ломимся сквозь тьму, узнаем то, что удается узнать, и страдаем от того, что должно приносить страдание. Надеясь на звезды впереди».