- Если и правда, нам это сейчас без разницы, - говорила Акэйин, разрезая на длинные полосы старые занавеси: пойдут на повязки. - Жив, убит, ранен... и так, и так Три дочери могут и пасть, и устоять.
Она в эти дни приблизила к себе Сэйэ, которую прежде строго держала в узде. Раньше бы это и польстило молодой актрисе, и вызвало законное удовлетворение - наконец-то! - но сейчас благосклонность хозяйки труппы означала лишь больше работы. И возню с девицами вроде Тиан, которая норовила хлопнуться в обморок. Спасибо хоть не все оказались такими неженками.
И трусихами: боялись не только головорезов под стенами, но и таинственную нечисть, а то и демона, который по ночам то ли пьет кровь, то ли разрывает тела на куски. Эту тварь не удержат и стены, так поговаривали.
Командир Ирувата велел обходиться по всей строгости с теми, кто распускал подобные слухи. Но не Тиан же выдавать, и не других дур!
Сэйэ пару раз удалось увидеть его - один раз совсем издалека, и она мало что разобрала, только очень высокий рост, темный доспех, который все же не до конца скрывал худобу, и волосы с заметной издалека проседью - он был без шлема. В другой раз видела его на стене, снизу, шагах в пятидесяти всего - он о чем-то говорил с офицерами меньшего ранга. Странно было - от этого не слишком выразительного, худого как жердь, немолодого уже человека во многом зависит судьба тысяч людей, собравшихся в крепости. На подмостках ему бы придали значительности...
Давно уже не удавалось отдохнуть в одиночестве, даже спали теперь в сарайчике на той же площади, где помогали раненым - идти до своего дома было далеко, да и небезопасно. И держаться лучше всем вместе, если вдруг чужаков не сдержит стена.
Разрезали на бинты старые тряпки, принесенные местными женщинами. Стирали использованные - в холодной воде от этого было немного толку.
Руки Сэйэ много дней как потеряли ухоженный вид, были они в мозолях и ссадинах. А сейчас сорвалось полотно, содрало едва начавшую подживать кожицу на пальце. Девушка зашипела, но сдержала крепкое слово, потянулась за мазью. Эх, руки, которыми так гордилась, лучше, чем у иной барышни из богатого дома... Толку в этом теперь немного, но все-таки жаль. А где-то в шкатулке еще лежит пара дорогих колец, не все продала, покупая по совсем уже заоблачным ценам пищу и краску...
Эх, а совсем недавно...
Ветерок пронесся над площадью, заглянул в уголок сараюшки, где занимались бинтами. Хороший такой ветерок, с запахом травы, а не крови: наверное, с небес прилетел, вокруг не осталось свежих весенних лугов. И этого стало куда жальче, нежели рук и краски.
Не знала, каким странным стало ее лицо - хмурое, напряженное, злое - волчица голодная! - а взгляд неожиданно мягким, тихо-печальным.
- Ты любила кого-нибудь? - спросила наставница.
Вопрос был внезапным, странным и неуместным одновременно. Вероятно, поэтому Сэйэ честно ответила:
- Почти. Мальчика с флейтой, который заглядывал к нам, когда я была еще ученицей.
- Помню его... Лет пятнадцать ему сравнялось тогда, а тебе...
- Всяко меньше, чем сейчас, - Сэйэ дернула уголком рта. - Только ведь всех не он занимает, верно? И вас, госпожа Акэйин.
- Ну, насчет Энори я была спокойна, - ответила женщина. - Хотя поначалу боялась, да. Не хотелось бы лишиться лучшей актрисы.
- Лучшей? Это когда вы меня хвалили?
- А зачем? Чтобы нос задрала? Это сейчас можно, - женщина огляделась.
- Потому что мы все умрем?
- Да если и выживем, голова у тебя уже заработала. Хоть и характерец... скверный на редкость. Но это тоже на пользу, одной лаской девиц не построишь.
Сэйэ перестала ее понимать, только молча смотрела. Акэйин же усмехнулась, подстегнула словами:
- Чего застыла? Руками, руками шевели!
**
Звуки довольно чистые, но равнодушные. Юная флейтистка старается, и у нее такие черные живые глаза, но мелодия сама по себе, она скучает; мечтает, обернувшись змейкой, шмыгнуть под камень и там поспать вволю.
А учитель стоит рядом, кивает, доволен...
Лайэнэ учили куда строже. За такое исполнение она бы давно получила по пальцам, и неважно, что очень старается.
Тяжко было на душе, и что делать, неясно. А здесь... когда-то ее наставляли, говорили, что делать, и, хоть не баловали, поддерживали в трудностях.
Вот и пришла.
Каменная белая изгородь, фонарики в узорном обрамлении, резные ворота, через которые так любят подглядывать городские бездельники. Место, где из обычных неуклюжих девочек делают облачных фей. Самые земные, мало пригодные для того, чтобы скользить по облакам и превращаться в цветы и ветер, остаются обычными женщинами. А судьба обычной женщины... Кому как повезет, если коротко. Но чаще - не повезет. Прочие порой вдохновляют поэтов, пусть даже местного пошиба и за неизменной чашкой вина...
Сейчас, утром, фонарики не горели. Лайэнэ привратник впустил с поклоном; во дворе, просторном, вымощенном каменными плитами, находились всего несколько девочек, и еще несколько - в садике сбоку. Остальные либо слушали урок в комнатах, либо занимались своей одеждой и разными мелочами.
Ученицы носят белое с нежными оттенками голубого, розового и желтого. Они еще не умеют скользить, как солнечные лучи, они жизнерадостно бегают, получая за это взбучку от наставниц.
Ее самой близкой наставницы тут уже не было - немолодая, она доживала век где-то в соседнем округе, вместе с подругой купив там маленький дом. Другие еще были на месте: одни улыбались Лайэнэ, гордились ей, другие хмурились - считали, что она чересчур вознеслась и забыла их.
Это было обидно - молодая женщина действительно редко появлялась в школе, он никогда не отказывалась помочь, и давала уроки некоторым способным девочкам, и даже вызволяла однажды из лап судейских девушку, обвиненную в краже и попытке опоить клиента.
Вот, пришла...
Все приготовленные слова вылетели из головы, остались одни заученные приветствия.
Ее встретили радостно. Попросили показать ученицам свое мастерство - сослалась на занятость: урок не проводят второпях. Сидела в комнате хозяйки школы, пила легкое вино, закусывала тонким слоеным тестом, похожим на розовые лепестки.
И снова слов не было, не спросить совета, не рассказать о том, как смутно и сумрачно на душе. Кого это интересует?
Поднялась, с разрешения главной наставницы прогулялась по школе; в классы заглядывала, стены которых украшали знакомые с детства картины. Все неизменно, все можно найти в собственной памяти; чего же она хотела еще?
Девочки, как всегда, смотрели с восторгом; девушки постарше с ревностью. "Скоро придет мое время", читалось в глазах каждой из них. И ведь правда, придет. Сейчас им примерно пятнадцать... еще через пять лет у некоторых из них будет успех и достаток, но не у всех, к сожалению. И те, что сейчас первые и верят в благосклонность Небес, иногда ошибаются.
Будто дымка на миг заволокла взгляд - когда-то у Лайэнэ была соученица, черный алмаз, ласковая песня. Теперь, верно, она бы ярче всех сияла в городе, да что там, во всей провинции. Но... пепел ее развеян рад рекой вблизи Срединной. Влюбилась - ах, как долго Лайэнэ судьба хранила от подобного! - и, зная, что не сможет быть вместе, решила хоть ребенка оставить. Но умерла при родах. Ей было семнадцать...
Визит ничего не дал. Зря пыталась искать опору в прошлом. Даже самым близким наставницам открыться бы не смогла, да и что открывать? А утешать ее они тут не нанимались, Лайэнэ одна из них, а не посетитель.
Девочка в беседке возле ворот играла по-прежнему, теперь она была одна. Интересно, ее оставили упражняться - или она хочет сама? Лайэнэ подошла, постояла рядом. Потом подхватила стоящую в нише вазу с бессмертниками, поставила перед юной музыкантшей:
