Он повернулся спиной к строю, чувствуя, как она сжигает его взглядом. Не сжигай, Соловьёва, скажи всё, что ты думаешь…

– Сколько можно издеваться над нами?! ― голос не её. Это истерично всхлипывала Осипова. Это неинтересно.

Прикрикнув, как следует, так, что они испуганно прижались к стене, и раздав наряды, он снова посмотрел на стрелку секундомера. Что же, подождём ещё часик, а потом можно и повторить. Спать не хотелось. Ничего не хотелось.

– Отбой.

Утром он всё-таки поплёлся к мозгоправу, почти не чувствуя недосыпания. Только привычное чувство лёгкости в голове и руках. В кабинете, обставленном до тошноты миленькими цветочками, сидела довольно молодая женщина. Когда Антон вошёл, она одарила его миролюбивым взглядом. Он уже видел их. Мозгоправы всегда делают только одно: разъясняют ему его право быть безвольным, несчастным и жалким. «Если захочется устроить истерику, ― говорят они, ― не отказывайте себе в этом». Согласно их словам, Антон без проблем должен сесть в кабинете начальника училища и разрыдаться, наматывая сопли на кулак и жалуясь Звоныгину на своё нелёгкое прошлое.

– Антон Александрович? Я вас давно жду, ― улыбнулась женщина, указывая на кресло. Он содрогнулся. Огромное, почти в полкомнаты кресло. Зелёное. С подлокотниками. Игнорируя липкий страх, Антон сел на стул напротив неё.

– Ну, хорошо. Меня зовут Кометова Юлия Леонидовна, я психолог, ― улыбнулась женщина, сцепляя руки в замок. ― И я просто хочу побеседовать с вами.

Она начала показывать ему идиотские картинки, на которых была изображена какая-то хрень, и приставать с вопросами, что он видит на них.

– Ничего, ― пожал плечами Антон, рассматривая очередное чёрное растёкшееся пятно. Вспоминался какой-то французский фильм, но воспоминания эти плыли далеко-далеко. У чувака пошла кровь из носа, и он просит десятку. Он когда-то смотрел фильмы?

– Ну, хоть какие-то ассоциации эта картинка у вас вызывает? Что это?

– Пятно.

– Пятно? И всё?

Пятно было похоже на шприц. Совсем чуть-чуть. Антон пожал плечами.

– Да.

Заставив его пересмотреть ещё сотню картинок и нарисовать какие-то кружки и точки, она дала Антону идиотский тест с вопросами вроде «когда вы в последний раз были на море». Он ответил, что два месяца назад. О том, что он со своей диверсионной группой потопил там американский корабль, Антон писать не стал.

– Как вам работается, Антон Александрович? Чувствуете что-нибудь особенное, может быть? ― поинтересовалась мозгоправ.

– Ничего, ― ответил он, рисуя очередной кружок.

– Ничего особенного?

– Ничего вообще.

Антон сразу пожалел. Потому что она уставилась на него взглядом давайте-поговорим-об-этом.

– Ну, а как девушки? Они у нас непростые, ― улыбнулась она, отчего-то не спросив о чувствах.

Они не непростые ― они тупые.

Спутанные волосы, красные глаза, зрачки на всю радужку. И лилия.

– Всё нормально.

– И всё же у вас с ними проблемы, ― сказала она всепонимающим тоном.

– Вы решили это по вашим картинкам и точечкам? ― съязвил он.

– Нет. Догадалась, ― она улыбнулась. ― Ваше неприятие к девушкам чувствуется. Что на тех же самых картинках и точечках, что в личном общении. Но вы, должно быть, пережили что-то личное на этот счёт.

– Должно быть, ― Антон поставил последнюю точку. ― Я могу идти?

– Послушайте, можно не любить конкретную женщину, но ведь женщины вообще ― разве это не прекрасно? ― мозгоправ улыбнулась. Господи, сюда бы Макса – обсуждать проблемы женской красоты. ― Они приносят в мир тепло и жизнь. Вот послушайте, все самые прекрасные слова в нашем языке ведь женского рода: любовь…

Его последняя любовь умерла в Лондоне семь лет назад.

– …семья…

Мама. Лёха. Даже отец.

– … вера…

… в снаряды.

– Война. Кровь. Боль. Пытка. Ненависть, пустота, смерть, темнота, бездна, пропасть, пуля… Мне продолжить? ― Антон встал и взял со стола фуражку. Мозгоправ смотрела на него чуть укоряюще.

– Вам нужно какое-то спокойное занятие. Я очень настоятельно рекомендую вам слушать классическую музыку. Конечно, никто не просит вас ходить каждый день в консерваторию…

В этот момент у двери раздался какой-то шум, плеск, и в кабинет ввалилась Соловьёва (а кто бы сомневался?) с испуганным лицом. Что-то пробормотав, она принялась вытирать лужу, которую расплескала. Неуклюжая, ну конечно. Наклонилась. Кресло скрывало её ноги, но спину Антон увидел отчётливо: маленькие позвонки, проступавшие сквозь форму. Совсем игрушечные. И растрёпанные волосы ― не по уставу.

– Я мыла пол в лаборантской, вот хотела здесь помыть, но я разлила, я нечаянно и сейчас вытру…

– Зат.. молчи, Соловьёва. Вытирай и иди, ― раздражённо сказал он, покосившись на мозгоправа.

Она пришла и увидела его здесь. У этого кресла. Как будто у него что-то не в порядке с психикой.

– Татьяна, ты же играешь на фортепиано? ― вдруг поинтересовалась психолог.

Антон посмотрел на Соловьёву со всей злостью, с которой мог. Сжал кулак. Замораживая. Чтобы она не двигалась. Чтобы не смела сказать…

– Да, ― выпалила она, вздёргивая свой подбородок и победоносно глядя на Антона. Маленькая сволочь. ― Играю.

– Прекрасно. Ты ведь как раз на втором? Будешь играть Антону Александровичу пару раз в неделю что-нибудь спокойное, предположим, договорились?

Её лицо вытянулось и побледнело. Боится. Конечно. Разумеется, она никогда не станет играть ― упаси боже ― ему. Он не допустит. Но даже от одной мысли об этом Антона коробило.

– Я… вряд ли достаточно хорошо играю.

– Просто отвратительно, ― подтвердил Антон, отворачиваясь, и почувствовал, как там, за спиной, губы Соловьёвой сжимаются в тонкую полоску.

– Я слышала, как играет Татьяна, ― терпеливо улыбнулась мозгоправ. ― И её игра вполне подойдёт для наших целей.

– Для ваших.

– Нет, Антон Александрович, для наших. Идите, Татьяна, домоете потом.

Она юркнула за дверь, громыхая ведром, слишком большим для неё. Так ей и надо. Мозгоправ взглянула на него серьёзно (слишком) и начала слишком спокойным голосом:

– Татьяна будет вам играть, как я и сказала, и я обязательно послежу за этим. Или у вас есть какие-то возражения против неё?

– Только одно: она фальшивит.

– Вы пришли с войны, Антон Александрович, ― вздохнула она. ― Тому, кто вернулся оттуда, необходима помощь психолога.

– Тому, кто вернулся оттуда, не поможет уже никто, ― ответил он и вышел.

Соловьёва стояла в очереди в столовой, улыбаясь парню с первого курса во весь рот. «Денис», ― так она его называла, позволяя ему трогать себя за локоть. Подавать тарелки. Господи, как можно вообще обращать внимание на такую… Такую?

Нахрен это.

Когда вечером Антон повернул ключ в двери и вошёл внутрь квартиры, то сразу понял: он не один. И сразу почувствовал ― вот она, его война. Никуда он от неё не уехал, никуда не спрятался. Потому что тело сжалось и подобралось, как перед атакой, включились инстинкты, действующие куда быстрее, чем он сам, а сердце глухо застучало, гоняя кровь по телу. Рука совершенно неосознанно вытащила нож из заднего кармана брюк.

– Тон! ― вдруг весело воскликнул женский голос. Он не узнал, обернулся: на пороге кухни, сияя, стояла Мия. Антон быстро спрятал нож обратно в карман.

– Ну, сестру не узнаёшь? Боже, Тон, сколько же мы не виделись!.. ― засмеялась она слишком громко и обняла его.

Дёрнулся, когда её грудь прижалась к его груди. Просто по привычке. Кладя руки на серую ткань платья Мии, он закрыл глаза и прислушался: тихо тикали часы, тихо вздымалась грудная клетка младшей сестры. В голове тоже стало тихо. Мия, Макс. Больше у него никого нет. А теперь они оба здесь. Но зачем она приехала так неожиданно? Что, если… отец?

– Сколько раз я просил не называть меня так? Что-то случилось? ― тревожно спросил он, отстраняясь. ― Почему ты приехала и не предупредила?

– Всё хорошо, Тон, не волнуйся, ― Мия снова засмеялась, поправляя погоны на его плечах. ― Уже старший лейтенант, Господи, как же время идёт. Ну что, накормишь меня? Я голодная, как зверь, целый день ничего не ела.