Эдвард проснулся, не понимая, был ли это сон или же уже настолько сошел с ума, что у него уже начинаются столь явственные галлюцинации. Реальным было лишь чувство невосполнимой потери, что снова охватывало его, разрушая душу и не давая спокойно мыслить. Глубоко вздохнув, постарался сосредоточиться на чем-то другом. Еще придет время скорби, но сейчас должно начаться время войны, когда не считают потери, когда жертвы могут быть лишь оправданными или слишком большими. И ему необходимо оставаться крепким и сильным, чтобы выдержать все это, выполнить задуманное и, главное, отомстить.
Оглянувшись по сторонам и убедившись, что еще ночное время, часы едва ли перешли на вторую половину темного времени суток, Эдвард снова закрыл глаза, возвращаясь ко сну, но теперь она уже не пришла, лишь пустота, изредка тревожимая странными и непонятными видениями, рождаемыми его подсознанием.
***
Прошла целая неделя с того момента, как он принял предложение графа Фларского, и теперь впервые смог подняться из медицинского бокса, пусть и с посторонней помощью, но все же встав на собственные ноги. Столь простой момент стал для него целым свершением, придав новых сил и надежд, и с этого дня Эдвард постоянно мучил своих сиделок, заставляя их помогать ему ходить, подниматься и садиться. Как и для всего остального, здесь необходима была постоянная тренировка, пусть и с болью в еще не до конца окрепших и восстановленных мышцах, пусть еще и на костылях, но он уже самостоятельно двигался, возвращаясь к тому своему состоянию, что было прежде. И это вселяло в него уверенность, что сможет вернуться, стать снова тем, кем был прежде, рейнсвальдским дворянином, а не прикованным к инвалидной коляске человеческим обрубком, какой только мог мучиться воспоминаниями об утерянном прошлом.
Даже Северед удивлялся его железной воле и стремлению к жизни, радуясь, что барон нашел в себе достаточно сил, чтобы переломить собственное отчаяние и вернуться к нормальной жизни. Может он еще и не знал, что барон собирается делать в будущем, но сейчас лишь искренне радовался за своего молодого господина, не без улыбки ковылявшего по тропинке больничного парка с костылем в одной руке и уже начинающей седеть нянечкой, придерживающей его за другую.
Во время одной из таких прогулок он столкнулся с Райсором, уже почти поправившимся, но врачи его еще не выписывали, решив окончательно убедиться в том, что вся восстановленная ткань нормально прижилась и не возникнет никаких осложнений в будущем. Друзья крепко обнялись и почти одновременно разрыдались, сразу вспомнив те события, из-за каких здесь и оказались. Эдвард не мог не признать того, что Райсор рискнул своей жизнью, пытаясь ему помочь, и жертва эта была тем больше, что принесена лишь из-за тесных дружеских чувств между ними, а не из-за выгоды или расчета. А герцог Камский искренне болел за своего друга, за несколько секунд потерявшего так много в своей жизни, а сам он, хоть и был ранен, так и не смог ему ничем серьезно помочь. Наверное, первый человек, про которого барон мог сказать без всякого опасения, что является его другом, и какому мог теперь доверять безоговорочно.
Райсору было немного легче, за стеной больницы его ждала его возлюбленная, младшая дочь герцога Расконского, о помолвке с которой было объявлено после того, как сам герцог Камский оказался в восстановительном боксе, раскачиваясь на тонкой грани между жизнью и смертью. Девица Расконии объявила своему отцу ультиматум, что никто другой ей не нужен, и она либо вскроет себе вены, либо обручится с любимым человеком, вне зависимости от того, сможет ли он перебороть смерть, или же темный ангел все-таки заберет его к себе. Один из самых смелых поступков, какой только может совершить девушка, оказаться вдовой, еще оставаясь девственницей, ведь если бы Райсор все же умер, ей пришлось бы посвятить себя Небу, отрекшись от мирской жизни. Далеко не каждый бы решился на такой шаг, но герцог выжил, и первое, что увидел, открыв глаза, это лицо своей возлюбленной, просиживавшей возле его бокса дни и ночи напролет. Наверное, это был один из самых счастливых моментов в его жизни.
Эдвард мог лишь радоваться их счастью, без всякой зависти, но Райсор словно стеснялся этого, думая, что его друг вспоминает о своей Изабелле, каждый раз, когда видит их счастливую пару. Конечно, ее образ всегда был в его сердце, но Тарья совсем другая девушка, а Райсор сам чуть не погиб, спасая их, Эдвард даже заставить себя не мог пожелать им хоть что-то, кроме счастья. Их свадьба должна состояться через два месяца после объявления официальной помолвки, но к этому времени должно очень многое измениться, и Тристанский барон еще не знал, как рассказать об этом своему другу. Без помощи Райсора вряд ли многое получится, но снова рисковать своей жизнью и честью, после всего того, что уже произошло, он не имел права его просить.
Так и во время одной из совместных прогулок, когда Эдвард уже мог ходить без посторонней помощи, у них все же завязался разговор, что же теперь предстоит делать. Райсор даже не ставил под сомнение тот вопрос, что его друг отправится за головой Респира, но он еще не был в курсе последних событий, почти все время проведя под наркозом. Одна из пуль прошла через позвоночник, и врачи погрузили его в искусственный сон, пока нервный ствол снова не сросся, так что все это время было для него одним сплошным провалом.
- Король хочет, чтобы я стал его преемником, - честно ответил Эдвард, когда они зашли вдвоем в пустующую часть парка, где не было никого другого. Говорить приходилось тихо, возможность шпионажа никто не отменял, но больше удерживать это в себе только одному Эдвард больше не мог. Райсор же теперь был единственным, с кем мог разделить подобную тайну, и, вздохнув, барон закончил фразу, - Объявить свою претензию на престол, и тогда Иинан поддержит меня правом выбора короля.
- Эдвард! – Райсор даже остановился, - Это не совсем законно, ты же понимаешь? Даже слово короля не может пойти против принятых законов. Вряд ли кто-то согласится признать твои притязания как законные, может, и был бы шанс, если бы не… - он вовремя остановился, чтобы не вспоминать Изабеллу, но Эдвард и так все понял. Карийский баронат имел общие родственные связи с королевским домом, и породнившись с ним, Эдвард получил бы право крови. Теперь это уже было невозможно, а сам тристанский барон не был таким бесчувственным, чтобы жениться на другой девице лишь для повторного шанса на это право.
- Я понимаю, но идти против воли короля, - Эдвард вздохнул, - Право королевского выбора позволяет опереться на королевскую армию Рейнсвальда, а с такой силой уже вряд ли бы кто стал спорить… Но, тогда мне придется отложить поиски Респира на неопределенный срок.
- И тогда его след не то, что остынет, он вымерзнет, – кивнул Райсор, - Это понятно даже дураку. Что тебе больше важно, Рейнсвальд или Респир?
- Плевать мне на Рейнсвальд! – взмахнул руками Эдвард, но покачнулся, и пришлось опереться о ближайший ствол дерева, - Он не имеет никакого значения, но здесь Тристан, здесь мои земли и мои подданные. Здесь, в конце концов, могилы моих предков и моя земля, на которой родился и вырос. Я не могу оставить это все просто так, а даже если и брошу, то где гарантии, что сам Рейнсвальд не догонит меня даже в Аверии? Воевать на два фронта? С одной стороны Респир, с другой новый король Рейнсвальда, что не простил моего предательства? Без Тристана я не смогу выдержать такой войны! – он вздохнул и схватился руками за голову, - Райсор, можешь ли ты понять, как сильно я хочу смерти этого выродка? Я вижу ее почти каждую ночь, но каждый раз мне не хватает всего лишь одного шага, чтобы спасти ее… А он жив! Он жив и где-то радуется тому, что натворил. Мне порой даже дышать тяжело только из-за понимания того, что он тоже где-то дышит!
- А вместе с Тристаном ты смог бы выиграть эту войну? – спросил Райсор, стоя рядом с ним, - Кария тебя поддержит, я недавно видел Рокфора, он ненавидит весь королевский дом в частности и Рейнсвальд в общем из-за того, что они ничего не делают для поисков Респира. И он готов поддержать тебя, если ты выступишь в открытую, поддержу и я, в этом тоже можешь не сомневаться. Конечно, мои силы не очень велики, но Камские верфи обеспечивают почти шестьдесят процентов внешней торговли всего анклава, если закрыть эти потоки, то это окажется даже эффективнее, чем несколько выигранных сражений.
