— Анна Викторовна, — сказал я тихо, — я Вам когда-нибудь все объясню.

Она взглянула на меня, и в ее взгляде я не увидел обиды, лишь легкую досаду, может быть.

— Ну, это Вы мне уже говорили, — вздохнула она и снова перевела взгляд на красоты природы.

И снова не попыталась ни отодвинуться, ни уйти.

Я усмехнулся про себя. Кажется, лучше всего нам удаются разговоры без слов. Так мы, по крайней мере, не ссоримся.

Так мы и просидели рядышком на крыльце, наслаждаясь молчанием и покоем, пока не вернулся Коробейников, привезший доктора, и не поднялась суета.

Вернувшись в управление, я приказал привести ко мне всех троих молодых идиотов, содержавшихся у нас. И, даже не пытаясь спрашивать, сам рассказал им, как было дело. А заодно рассказал, что их ждет теперь в результате их глупых поступков.

— Что же Вы наделали? Зачем? — спрашивал я их в гневе. — Вы же невиновны! То есть, Вы были невиновны до того момента, пока не устроили все это. Ну объясните мне, зачем?!

— А кто бы нам поверил, что все это было случайно? — спросил Костя.

— Я! Я бы Вам поверил!

— Да Вы первый нас подозревали, — сказала Вика.

— Когда отец умер, мы пошли к Вам в полицию, — рассказал ее брат. — Мы приходили, потому что думали, что это мачеха его отравила. Полицмейстер сказал нам идти восвояси и оставить эти фантазии. И тут она убита.

— Это я ее убил, нечаянно, — вступил в разговор молчавший дотоле Кунгуров. — Она так ужасно кричала. Я ведь всего лишь хотел защитить Вику от нее.

— У нас была всего одна минута на размышления, — добавил Костя, — фотограф был уже на крыльце, и я подумал, что это хорошая возможность для алиби.

— А фотографа мы не трогали, — продолжил он. — Да, он пришел с фотографией, и я обещал ему денег.

— И бросились за деньгами к дяде? — спросил я.

— А к кому еще? — спросил Костя. — Он обещал…

— Нет! — воскликнула Вика, уже осознавшая, к чему я веду. — Этого не может быть!

— Он пообещал Вам деньги, — сказал я, — а вечером пошел к фотографу, и…

— Нет, дядя не мог! — перебил меня Костя испуганно.

— Мог, — огорчил я его.

Последовала пауза. Видимо, ребята осознавали, что натворили, во всей полноте. Я не вмешивался, давая им время подумать.

— Господин следователь, — обратился вдруг ко мне Костя, — мы с Иваном возьмем всю вину на себя. Но, пожалуйста, отпустите Вику.

Кунгуров кивнул, подтверждая, что согласен с этим решением.

Я задумался. В этой истории и так довольно пострадавших. Двое мертвы, еще один, скорее всего, умрет тоже. И у этих молодых людей жизнь будет сломана. В моих силах позволить им спасти хоть что-то. Я не стану мешать.

— Евграшин, — позвал я, — проводи барышню.

Вика вышла в сопровождении городового, а Костя и Иван смотрели на меня с ожиданием.

— Это возможно, но все зависит от Вас, — очень серьезно сказал я им. — Ваши показания должны быть убедительны и согласованны.

— Запишите в протоколе, — произнес Кунгуров решительно, — это я толкнул Елену.

— А потом мы вдвоем отвезли ее в овраг, — не менее решительно прибавил Костя, — но только вдвоем.

Что ж, так тому и быть. Я позволю этим юношам исправить хоть что-то, скрыв часть правды от всех на свете. И Бог мне судья.

Но даже и при таком раскладе, при подписанном чистосердечном признании им придется очень нелегко на суде. Хороший адвокат мог бы помочь, и такой адвокат был мне известен. Но обратиться к Виктору Миронову напрямую я не мог. Да и боялся я, грешным делом, что из-за враждебности ко мне он откажется от этого дела. Поэтому я послал Анне Викторовне записку с просьбой о встрече в парке, рассчитывая, что она донесет до отца мою просьбу так, чтобы он не мог отказать. И — да, я осознавал, что пользуюсь этим поводом, ища предлог для еще одной встречи с ней. Но и отказать себе в этом не мог.

Сегодняшний день был сырым и туманным и вовсе не напоминал вчерашний, солнечный, когда мы сидели в молчании на крыльце. И Анна Викторовна в строгом платье, в шляпке с элегантной вуалью, была сегодня совсем иной. Прекрасной, женственной, неприступной. Впрочем, ее улыбка говорила, что она рада видеть меня сегодня.

— Анна Викторовна, — поднялся я ей навстречу. — Спасибо, что нашли время.

Она протянула мне руку, и я с нежностью коснулся губами ее запястья. Бог ты мой, как же она прекрасна!

— У Вас что-то важное? — спросила Анна, и я понял, что снова просто молчу, любуясь ею.

— У меня, собственно, дело к Вашему батюшке, — сказал я ей. — Я, по известным Вам причинам, не могу непосредственно к нему обратиться, поэтому прошу помочь.

Анна Викторовна отошла и даже отвернулась от меня, будто смущенная моими словами. Я сделал шаг к ней, пытаясь заглянуть в лицо. Что ее так смутило?

— Да, — кивнула Анна, вновь обернувшись ко мне.

Она была явно взволнованна и смущена, а я не понимал, в чем дело. Поэтому, чтобы не смущать ее еще сильнее, постарался побыстрее перейти к делу.

— Спиридоновым нужен адвокат, — сказал я, — хороший адвокат. Я сам бы предложил это дело Виктору Ивановичу, если бы не ссора. Так что посодействуйте.

— Да, — кивнула Анна Викторовна, улыбаясь какой-то странной, будто разочарованной улыбкой, — конечно, я передам ему Вашу просьбу, и думаю, что он возьмется за это дело.

— Благодарю, — ответил я.

— Так Вы Спиридоновым сочувствуете? — спросила Анна с насмешкой в голосе.

— Признаться честно, да, — ответил я, не понимая, почему это показалось ей забавным. — Молодые люди и вся жизнь впереди, а здесь такое дело… Девушку особенно жалко.

— Ах, Вам девушку жалко? — сказала Анна Викторовна с иронией. — Но как же, она же врала, она же скрывала улики, препятствовала следствию! Она виновна!

— Нелепый, трагический случай, — попытался объяснить я, — испугалась, растерялась.

— Хотела избежать наказания, — продолжила за меня Анна.

— Вижу, Вы сегодня необычно суровы, — сказал я изумленно.

— Зато Вы непривычно прекраснодушны, — ответила Анна Викторовна с возмущением и обидой в голосе. — Нет, Вы мне скажите, а с чего вдруг такое покровительство молодым девушкам? И почему меня Вы так не баловали?

— Это несправедливо, — сказал я ей.

— Ну чем? — спросила Анна со слезами в голосе, делая шаг мне навстречу. — Ну чем она заслужила такое покровительство?

— Да почему Вы сегодня так воинственны? — спросил я с изумлением.

Анна Викторовна посмотрела на меня пристально. Видно было, что ей очень хочется мне что-то сказать, и вряд ли ее речь будет дружелюбной. Чем-то мое заступничество за Спиридоновых рассердило ее не на шутку. Но все же она не стала продолжать ссору и лишь прикусила губы, чтобы, по-видимому, не дать вырваться словам. Повернулась, собираясь уйти, но, как обычно, сделав три шага, остановилась.

— Вашу просьбу я отцу конечно же передам, — сказала Анна совсем другим тоном, уже полностью овладев собой.

Вот теперь все. Она повернулась и быстро пошла по аллее прочь от меня, даже не попрощавшись.

— До свидания, Анна Викторовна, — произнес я тихо, задумчиво глядя ей вслед.

Она уходила, не оглядываясь, самая прекрасная, самая любимая и самая непонятная женщина на свете. Я снова обидел ее, кажется. И снова не понял, чем именно. Но глядя ей вслед, я дал себе слово, что обязательно, во что бы то ни стало, я научусь ее понимать, чтобы никогда и ни чем не обижать больше. И возможно, со временем мы даже научимся разговаривать не только об убийствах и не ссориться при этом. Все возможно, было бы желание. А уж его у меня достаточно.

====== Двадцатая новелла. Демиург. ======

То дело запомнилось мне на всю жизнь, и вряд ли я когда-либо смогу его забыть. Никогда до этого дня мне не пришлось переживать такого ужаса. И никогда — такого счастья. Впрочем, если уж вспоминать, то лучше по порядку.

Известие о мертвеце, найденном в беседке сада адвоката Миронова, поступило в управление утром, едва я успел войти в кабинет. Также городовой передал мне лично записку от Виктора Миронова, в которой тот просил меня прибыть к ним как можно скорее, не медля ни минуты. Разумеется, труп в их саду в любом случае обязывал меня прибыть, а Виктора Ивановича смириться с моим присутствием. Но он счел необходимым известить меня о том, что мое отлучение от дома Мироновых он считает оконченным. По всей видимости, адвокат Миронов не считал себя вправе просить о помощи человека, которому отказал от дома. В других обстоятельствах подобное сообщение порадовало бы меня, но сейчас я лишь сильнее встревожился. И, как оказалось, не без оснований.