«Шустрый тургай!» – отметил про себя Хасан. Расставив ноги, схватил он мальчишку за плечи, легко поднял его над тротуаром. Широко раскрыв пасть и показав всем свои намерения разорвать трепыхающуюся как зайчонок жертву, Хасан неожиданно получил сзади удар ногой прямо в пах от Амалии.

– Ох! – задохнулся он от нестерпимой боли, выпустил мальчонку, присел на корточки.

Толпу буквально перегнуло пополам от смеха. Кто-то в хохоте вываливался из дверей магазинов, наблюдавшие за всем происходящим из окон едва не выпали на улицу. «А что случилось?» – испуганно спрашивали остальные, выглядывая из переулков.

Отдышавшись, Хасан вполне серьезно погнался за визжащей Амалией, однако девушка с братом благополучно добежали до художественной лавки, наглухо закрыв за собой дубовую дверь.

«Шаян-малай» позже прозвали Хасана уличные торговцы. С тех пор это прозвище к нему и прилипло.

Он часто появлялся в торговом дворе, прогуливаясь со своими дружками. То и дело заходил в художественную лавку. Кривил губы в улыбке, наклонялся над Амалией и проговаривал: «Всё равно рано или поздно ты будешь моей, синичка…»

Амалия побаивалась здоровенного, высокого, кареглазого, богато одетого юношу. Она отмалчивалась на его реплики, отводила глаза, хмурилась.

– Вот такая мне и нужна, – говорил Хасан, – ну прямо шамаханская царица!

Нехотя уходил он, окликаемый друзьями, во дворы, где высилась соборная мечеть и откуда доносился голос призывающего на пятничную молитву муэдзина.

На смену им по воскресным дням появлялись на улице Уфимской молодые ребята из близлежащего поселка железнодорожников, работающие в локомотивном депо и железнодорожных мастерских. Они дружной ватагой пересекали торговую улицу, прикупая что-нибудь из безделушек для своих подруг. Среди них выделялся явный вожак Антон. Чуть выше среднего роста, крепко сбитый паренек. Подойдя к лавке, он по-дружески кивал Фаизу, высыпая из огромных клешней семечки.

– Здравствуй, Амалька, – обворожительно скалился он белозубым ртом. Его серые глаза пробегали по всему телу Амалии, от чего она невольно съеживалась. Король заводских районов – всё, что смогла уловить она в смелом поведении белобрысого парня.

– А ну, продай мне вон ту свистульку, – протянул он монету Фаизу, – буду свистеть по путям железной дороги. Значит, это ты уронила Хасана при всех? – проскрипел он Амалии по-пацански. – Не испугалась! А ты не ссы, мальчонка, скоро наша власть наступит. Красная Армия уже на подступах к городу. Слышите, наверное, по ночам канонады, это наши их бьют. Разобьем их, тады посмотрим, кто будет хозяин. Мы будем жить как сможем, они будут жить, как мы захотим, дайте только власть в наши руки. Совет рабочих и крестьян уразумеет, шо с баями делать. Лично я бы их вот этой рукой! – сжав свою клешню, со свистом рубанул он, словно шашкой, по воздуху.

– Ленин, слышишь, что сказал? – спросил Антон девушку и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Есть один выход – путь к обществу без классов, нет бедных и богатых, все равны, каждому по потребностям. Здорово, да? Амалька, заживём! – блеснули его глаза. – Вся власть – рабочим и крестьянам, заводы и фабрики – достояние народа.

– А с Хасаном что будем делать? – усмехнулась Амалия.

– С Хасаном? – растерялся Антон, но, подумав, заключил: – Как со всеми, перевоспитывать будем.

– А если не получится? – расхохоталась девушка.

Тогда, разозлившись, Антон ответил:

– Он классовый враг, а с классовым врагом у нас разговор короткий, – задергал он желваками, блеск его глаз сменился тяжелым, непроницаемым взглядом.

«Всё, дальше его не надо доставать…» – оценила ситуацию Амалия и, как бы невзначай, сказала:

– А я тебя помню ещё с детства, когда мы все в начале лета собирались на сабантуе.

С Хасаном у Антона были особые отношения. Ещё в подростковом возрасте они постоянно соперничали между собой на сабантуе, который каждый год проходил у озера Аргаяш, после посевной. На берегу озера располагалась бревенчатая, с высоким куполом над крышей мечеть. Антон с отцом, будучи православными, смело заходили во двор «Агас мечети», проделывали такой же обряд, как и мусульмане, клали правой рукой монеты в зеленый ящик с прорезью – на нужды храма. Выслушивали молитву на арабском языке, которую тут же переводили на русский, и отец Антона благостно проговаривал:

– Всё енда по-нашему звучит: возлюби ближнего своего, почитайте старших, уймите гордыню.

Отец Антона был бригадиром в железнодорожных мастерских. Был жестким и требовательным, и в то же время умел ладить со всеми бабами и мужиками, за что его беспрекословно слушались и уважали.

Обернувшись к тем, кто не решался зайти во двор мечети, со стальным оттенком в голосе замечал:

– Бог един, и нет нам нужды держаться друг от друга поодаль. Россия одна и для башкир, и для русских, нам её подымать и строить.

– Ну, пока, Амалька! Приходи сегодня после полудня на митинг. Я тама речь толкну для моих сверстников! – Антон выскочил из лавки бегом. Вместе с товарищами, шумно, пробежали они по мосту, расшугивая по сторонам мирно гуляющих горожан небольшого уездного городка Челяби.

Всерьез и по-взрослому Антон и Хасан сошлись в марте, на масленице – на замерзшей реке, у стен Свято-Троицкого храма. Два лидера, два некоронованных короля – рабочих кварталов и богатых центральных дворов. Сошлись на кулачном бою. На кону – зеленая малахитовая шкатулка, доверху набитая червонцами и завернутая в дорогую шаль. Такой приз предложил победителю отец Хасана – Акбаш, властный, не терпящий противоположного мнения, бай. Всё по его, и никак по-другому. Акбаш давно сделал для себя вывод: здесь, в уездном городке, нет личности, которая бы посмела урезонить его, а потому было ему одиноко и скучно. Он брал на себя организацию всех городских дел, не доверяя никому. Единственный человек, который мог одёрнуть деспотичного бая – это имам с «Ак-мечети».

– Перед Аллахом все равны, несмотря на социальное положение. У нас в городе негласное соглашение о взаимоуважении, и, если кто его нарушит, это «харам», – строго говорил имам.

Акбаш знал возможности своего сына на сегодняшний день – большая шкатулка останется у них.

– Кулачный бой! Давай кулачный бой! Без судей, судить сами будем! – заголосила пьяная толпа.

Антон и Хасан, видя, что никто из них не уступает друг другу в ловкости и быстроте во всех соревнованиях, понимали, что остается только один способ, жестокий, но честный – выявить победителя в кулачном бою.

Антон, сняв с себя кожаную тужурку и фуражку, отбросил их товарищам. Прошел на середину реки, развернулся и звонко крикнул:

– Я готов!

– У-у-у! – загудела толпа, предвкушая яростную битву. С шумом с золотых куполов, освещенных мартовским солнцем, взлетела стая ворон, закружила над рекой, перелетела на другой берег, скрылась за «Ак-мечетью».

– Готов и я! – раздался с противоположного берега густой и зычный голос Хасана. Никто и не сомневался – кроме него, некому и соперничать с Антоном. Толпа расступилась, из нее вышел здоровенный, крутоплечий молодой батыр Хасан.

– Я готов! – повторил он и тоже прошел к середине реки. Меховая шапка с двумя свисающими лисьими хвостами, глубоко насаженная на голову – неизменный атрибут формы готового к жестокой схватке башкирского воина.

– Уралга! – призывно восклицала сторона, болеющая за Хасана. «Уралга» на тюркском языке означает «вперед, к победе!». Уры – древние предки башкир, заселявшие здешние уральские степи. «Алга» переводится как «вперед».

– Уралга! – гортанили друзья Хасана.

– Господа и барышни, мужики и бабы, а еще и товарищи! За победу в этом поединке я определил приз! – громко объявил Акбаш Шаяпов. – Большая малахитовая шкатулка с золотым колечком и царскими червонцами внутри нее. Все это завернуто богато расшитой шалью. А деньги в шкатулке, я вам скажу, немалые. Кто победит, тот будет волен распоряжаться ей, – отыскав глазами Амалию, закончил он под одобрительные аплодисменты горожан, собравшихся на мосту.