У человека не было лица. Говоря откровенно, у него не было вообще ничего: лысая голова спрятана под капюшоном, скрюченное тело, лишённое каких-либо половых признаков, закутано в огромный мешковатый пёстрый плащ, а негибкие пальцы рук, скрытые за чёрными перчатками, больше напоминали изломанные ветки, чем пальцы. Но больше всего Ашу поразило именно лицо.

Вместо лица у человека был белый чуть выпуклый овал, на ощупь напоминавший то ли дерево, то ли ставшую слишком твёрдой кожу. Овал впивался в голову там, где начинался капюшон, но не оставалось никакого сомнения — это не маска. Это нельзя снять.

Человек передвигался медленной косой походкой, и не всегда можно было понять, где у Безликого перед, а где зад. Он не мог говорить, не ел, его дыхания не было слышно, и никто не мог с уверенностью утверждать, что ночами он спит, а не сидит неподвижно, скорчившись на своём месте и глядя в пустоту перед собой. И всё-таки Аша знала: Безликий всё видит, слышит и помнит.

А ещё он умел писать. Именно с помощью неуклюжих закорючек на бумаге этот человек общался с другими людьми, но другие люди избегали Безликого. Даже на Рыбомордой, матросы которой ко всякому привыкли, его сторонились.

— Не человек это, — уверял Ашу старый Барно́ри, тыча ей в нос половником. — Посмотри, какие люди бывают. И на это существо посмотри. Человек? Не человек, точно тебе говорю.

Аша злилась, ругалась и обзывала Барнори плешивым псом, но кок лишь посмеивался и неодобрительно скалил зубы, когда Безликий проходил мимо кухни.

— Если он не человек, какая же я красотка? — спрашивала Аша.

— Человеческая, — отвечал ей подвыпивший Ге́ндри. — С руками, ногами, носом, ртом и сиськами. Когда ты смотришь, видно, чем и куда ты смотришь, а этот что? Урод. Нелюдь. А ты — красотка, да. Неудержимая!

— Да пошёл ты, — зашипела на него Аша, но Гендри начал петь, и дела ему не было до её мыслей.

Ходили слухи, что Безликого когда-то прокляла великая Богиня Луны и Ночи, Ния́ра Асаха́на. Мол, его уродство — наказание за то, что в прошлом он позарился на одну из её жриц. А ещё говорили, что Безликий был рабом, пока не убил своего хозяина и всех его слуг. Безликий никогда не подтверждал и не опровергал это. Судя по всему, рассказывать о своём проклятии он не мог. Или не хотел.

Зато он рассказал Аше, что действительно когда-то был человеком и сейчас считает себя человеком. Молодым мужчиной со светлой кожей, чёрными, как воронье крыло, волосами и жёлтыми, как свет Луны, глазами. Он сказал так, и Аша это приняла.

За свои восемнадцать лет Аша многое увидела и многое поняла, а потому считала, что гордится собой по праву. Она видела мужчин, которые считали себя женщинами, и видела женщин, которые считали себя мужчинами, но всё равно тянулись к мужеложству. Она видела взрослых, глупых, как младенцы, и детей, чья мудрость превышала мудрость многих стариков. Она видела красавиц со змеиными взглядами и уродок, от чьих улыбок расцветали улицы. А ещё Аша видела огонь. Видела ближе, чем когда-либо хотела, и уяснила для себя навсегда: человек не то, что он снаружи. Человек — то, чем он себя считает. И если богатый мужчина из Ларанта́нского порта хочет считать себя женщиной, носить платья и томно прикрывать глаза, ловя на себе взгляды толпы, Аша тоже будет считать его женщиной. А если Безликий говорит, что он мужчина, она будет считать его мужчиной.

— А может, врёт он, — бормотал Барнори, перемешивая в котле уху. — И никакой не мужчина он на самом деле, а очень даже женщина. Хотя как по мне — не человек он вовсе.

— Да какая разница? — возмущалась Аша. — Он верит в то, что он мужчина, значит, мужчина.

Веру людей в себя она была готова защищать до последнего. Аша слишком хорошо усвоила данный ей урок. Ты можешь мечтать о чём угодно, ты можешь строить свою жизнь, стремиться к чему-то, но всё это не имеет значения. Любого, и королевскую дочь, и сына плотника на пути жизни может ждать неожиданный поворот, обвал и крах.

— Вот есть ты, и есть твоя жизнь, — рассказывала Аша Безликому. — И ты знаешь, что ты — это ты. А потом что-то случается, и всё, что делало тебя тобой, исчезает. И что тогда делать?

Зашуршал уголь, бегающий по бумаге.

«Тебе придётся стать кем-то другим?» — спрашивал её Безликий.

И всё-таки Аша была уверена, что он не всерьёз. Что её друг когда-то уже нашёл другой ответ, такой же, какой и она когда-то.

— Тебе придётся самому делать себя собой. Таким собой, каким хочешь. За это стоит побороться, правда?

Безликий медленно склоняет голову в согласном жесте. Аша видит, что она ему нравится. Ему действительно интересно слушать её рассказы и рассуждения, а ей нравится говорить с ним. Ещё с первых дней, как он, заплатив капитану баснословную сумму, взошёл на борт Рыбомордой, Аша взяла Безликого под свою опеку. Кое-кто пытался смеяться над этим, но недолго. Аша умела затыкать болтунов и делать то, что ей хотелось делать. Даже капитан не смел с этим спорить, а её прозвище — Неудержимая — произносили не с насмешкой, но с искренним уважением. Аша доказала, что достойна его.

Хватая Безликого за тонкие изломанные пальцы, она водила его по кораблю, рассказывала истории про матросов — этих вечно занятых чем-то не тем простофиль, — про места, мимо которых они проплывали, про морских тварей и про далёкие звёзды, а в портах — про людей, проходивших мимо.

— Вон та дама, видишь? — спрашивала Аша, показывая на женщину в шелках и золоте, в окружении своих служанок шествующую к кораблю. — Как думаешь, куда и зачем она плывёт? Такие обычно не плавают, а сидят дома и ждут мужей. Но, может быть, её муж теперь сам ждёт её в другом месте? Или её призвала ко двору сама Императрица. Или её дочь, жена дворянина из далёкого города, родила ей внучку и настаивает на их знакомстве. Как ты думаешь?

Безликий не отвечал, но Аше ответ не был нужен. Она принюхалась и уловила знакомый запах. Дамы шли по грязным доскам пристани, утыкая носы в пахучие мешочки, и при одном воспоминании об этом запахе Неудержимая начинала морщиться. Запах солёной воды, рыбы и грязных людей нравился ей куда больше удушливых ароматов благовоний.

«Ты никогда не говорила о себе, — написал однажды Безликий. — Как ты попала сюда?»

Аша лишь пожала плечами.

— Я ослепила капитана своей красотой.

«А на самом деле?»

— А ты считаешь, что я для этого недостаточно красива?

Она разозлилась. Аша всегда злилась, когда в её красоте сомневались. Когда-то её ласково называли Жемчужинкой, когда-то весь порт собирался под её окнами, если она садилась на подоконник, чтобы петь, когда-то шестеро знакомых парней разом пришли просить у отца её руки. Дочь градоначальника хотела видеть её своей личной служанкой, а старшая жрица храма Нияры Асаханы заманивала Ашу в их ряды. Что бы ни случалось с ней, Неудержимая помнила: она красива, она умна, она храбра и яростна, и никто не может встать на её пути.

Снова зашуршала бумага.

«Не грусти, — просил Безликий. — Ты действительно красивая, особенно когда улыбаешься. А у меня даже лица нет. Я никто и ничто, существо без пола и смысла к существованию».

И Аша улыбнулась, показав ему белые зубы, красивые, как жемчужинки. Она вырвала из рук Безликого уголь, вцепилась свободной рукой ему в лоб и криво, как сумела, нарисовала на белом овале лицо. Улыбающееся лицо. И засмеялась громко и звонко.

Безликий растерянно развёл руками: он не мог увидеть художества Аши.

— Ты — человек, — решительно сообщила ему Неудержимая, тыча углём в пёстрый плащ там, где должна была быть грудь. — Молодой мужчина с чёрными, как воронье крыло, волосами, и жёлтыми, как как свет Луны, глазами. А я — Аша Неудержимая, Аша Красотка, Аша, которая однажды станет Пиратской Царицей! Я выцарапаю нынешней Царице глаза и запрещу торговать людьми. Мы будем освобождать рабов и делать их одними из нас, чтобы все вместе грабить богачей. Понял? Ты понял меня?

Безликий кивнул, давая понять, что понял. И тогда Аша поцеловала его маску там, где должна была быть щека, и ушла ссориться с Барнори на кухню.